Глава восемнадцатая. БИТВА ЗА КАЛИНИН И МОСКВУ
Глава восемнадцатая.
БИТВА ЗА КАЛИНИН И МОСКВУ
В дни калининского «сидения» в жизни Конева произошло событие, которое впоследствии изменит всю его личную жизнь. Однако вначале он не придал этому событию особого значения.
Все эти дни, как вспоминал адъютант командующего Саломахин, они жили в просторной избе. Обед им готовила хозяйка. Саломахин приносил тушёнку, хлеб, и хозяйка варила им картофельное пюре, сдобренное тушёнкой. Тем немногочисленный штаб Калининского фронта и питался. Когда у Конева обострилась язва желудка, он попросил Саломахина найти опрятную женщину, которая умела бы хорошо и более разнообразно готовить и которая бы согласилась ещё и убираться в его комнате. Не мог он заставлять своих сослуживцев, будь это даже рядовой боец тыловой части, ухаживать за собой. Денщичество он возненавидел с 1916 года, когда в 212-м полку вынужден был терпеть власть глумливого фельдфебеля.
Саломахин отправился в расположение тыла 30-й армии. Разыскал заместителя по тылу, сказал: так, мол, и так, нужна скромная, работящая, чистоплотная женщина.
— Есть такая? — спросил он тыловика.
— Есть, — ответил тот. — Антонина Васильевна Петрова. Самая что ни на есть образцовая. Имеет благодарность по службе. Только ты сам с ней договаривайся. Если согласится, я отпущу.
— А где она, твоя Антонина Васильевна?
— Да вон она. — И офицер кивнул на буфетчицу.
Со слов Антонины Васильевны Коневой (Петровой) этот рассказ передаёт её дочь Наталия Ивановна Конева: «В штабе фронта, куда Антонину привёз адъютант Саломахин, была комната командующего. В ней стоял заваленный картами стол, деревянная скамья, узкая железная кровать, накрытая солдатским одеялом, а под кроватью тапочки. В комнате было пыльно, неуютно. Мама тут же начала наводить порядок и чистоту. Вошёл командующий — высокий, худой и очень усталый, как вспоминала мама. Он куда-то спешил и на ходу надевал шинель. Посмотрел на молоденькую девушку, растерянно стоявшую посреди прибранной комнаты, и сказал очень мягко, несмотря на суровый вид и привычку отдавать приказы: “Ну, будь хозяйкой”, — и почти сразу уехал.
Их близкие отношения начались спустя полгода после этой встречи.
Он к ней долго присматривался, расспрашивал о родных, о её жизни до войны. Она с самого начала понимала, что приглянулась командующему. Отец всё больше привязывался к этой милой, кроткой с виду, но с сильным характером девушке. Молоденькая Тоня обладала той женской преданностью и надёжностью, теплом и добротой, которых ему не хватало в другой жизни, с женщиной, что “не умела ждать”».
На первый взгляд типичная ситуация. Полевые жёны были и у Рокоссовского, и у Жукова, и даже у многих командармов. Война, какой бы долгой она ни была, в конце концов закончилась, и генералы вернулись в свои семьи, к законным жёнам.
Но для Конева фронтовая любовь стала судьбой.
Антонина Васильевна Петрова родилась на хуторе Мухино Торопецкого уезда Псковской губернии в многодетной крестьянской семье. Вот откуда и трудолюбие, и умение делать любую домашнюю работу. Тем не менее Антонина смогла окончить сперва начальную школу, а потом и среднюю. В шестнадцать лет с подругами уехала в Москву, на заработки. Устроилась в Наркомат леса, буфетчицей. На паях с подругой снимала комнату. Вскоре началась война. Подруги пошли в военкомат. Их направили в 31-ю армию. Во время Вяземского сражения 31 -я армия была сильно потрёпана и отошла в район Ржева. Когда началось отступление и паника, кто-то из штабных офицеров приказал весь женский персонал отправить на грузовиках в Москву. В военкомате девчат начали агитировать пойти работать на заводы. Но они снова попросились на фронт. Их направили под Калинин, в 30-ю армию.
Когда случались свободные минуты, Конев просил Антонину рассказать о своей родине. Она рассказывала, какой красивый край — окрестности Торопца — Жижицкое озеро, где сохранилось имение композитора Мусоргского, каменистые холмы, поля, засеянные льном, прозрачные, как небо, реки… Конев слушал её и представлял свою родину — засыпанные снегами леса, кондовые дома Лодейно, лица земляков. Эта простая псковская девушка подарила ему то, что, как ему казалось, он потерял уже навсегда.
Живому человеку на войне — не только война…
В ночь на 1 декабря 1941 года в Ставке решалась судьба не одного Калининского фронта, а Москвы. Как рассказывал маршал Жуков в своих мемуарах, после тщательного и всестороннего изучения характера и результатов боёв войск фронта Ставка пришла к выводу, что метод частных атак, предпринятых на различных направлениях 27—29 ноября, неэффективен.
16-я армия Рокоссовского удержалась на своих рубежах, хотя и была потеснена на отдельных участках. Линия фронта изогнулась ещё круче и причудливей. Калининский фронт опасно навис над северным крылом немецкой группировки, все эти дни упорно атаковавшей на Клинском и Волоколамском направлениях. Ставка приказала Коневу в течение ближайших двух-трёх дней сосредоточить ударную группировку в составе не менее пяти-шести дивизий и, без всякой оперативной паузы, нанести удар на Тургиново с целью выхода в тыл противника.
Ещё накануне Коневу позвонил Сталин, поинтересовался обстановкой и сказал, что Калинин в ближайшие дни должен быть взят.
По замыслам Ставки и Генштаба предусматривалось одновременное нанесение ударов силами Западного, Калининского и правого крыла Юго-Западного фронтов с целью разгрома противника севернее и южнее Москвы с охватом всей западной группировки. Контрнаступление предполагало создание контрклещей, почти в зеркальном их виде.
«В соответствии с замыслом Ставки командующие фронтами приняли свои решения, — вспоминал Конев. — Жуков решил нанести главный удар на Клинском и Истринском направлениях, разбить основную группировку противника на правом крыле фронта, а ударом на Узловую, Богородицк — фланг и тыл группировки Гудериана на левом крыле фронта. На правом крыле удар в общем направлении на Клин наносили войска 30-й армии, 1-й ударной армии, 20-й, 16-й армий. Должен сказать, что Западный фронт был усилен 1-й ударной армией, 20-й армией, а на левом крыле 10-й армией.
Войска Калининского фронта, не имея, повторю, превосходства в силах и средствах над противостоящей им 9-й армией противника, вместе с тем занимали исключительно выгодное оперативное положение, глубоко охватывая с севера вражеские войска, наступавшие на Москву.
В результате активных действий наших войск в октябре-ноябре 1941 года 9-я немецкая армия развернулась, точнее, мы её заставили развернуться, фронтом на северо-восток. Войска Калининского фронта нависали над ней. Мы знали, что 9-я армия развёрнута на широком фронте в одну линию, все её войска втянуты в сражение и уже начали выдыхаться. Момент для начала контрнаступления был самый подходящий».
Маршал Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» писал: «Командующий фронтом генерал И.С. Конев, получив приказ Ставки, доложил, что выполнить его не может из-за нехватки сил и отсутствия танков. Он предложил вместо глубокого и достаточно мощного удара, намеченного Верховным Главнокомандованием, провести частную операцию по овладению Калинином.
Ставка совершенно справедливо заметила, что предложения командующего Калининским фронтом не только не соответствуют, а прямо противоречат общей цели — решительному контрнаступлению под Москвой. И.В. Сталин поручил заместителю начальника Генштаба генералу А.М. Василевскому, подписавшему вместе с ним упомянутую выше директиву о создании ударной группировки Калининского фронта, переговорить с генералом И.С. Коневым, разъяснить его ошибку и суть дела. Александр Михайлович прекрасно выполнил это поручение. Опираясь на детальное знание оперативной обстановки на фронте, его состава и возможностей, он сообщил 1 декабря И.С. Коневу по “Бодо”: “Сорвать наступление немцев на Москву и тем самым не только спасти Москву, но и положить начало серьёзному разгрому противника можно лишь активными действиями, с решительной целью. Если мы этого не сделаем в ближайшие дни, то будет поздно. Калининский фронт, занимая исключительно выгодное оперативное положение для этой цели, не может быть в стороне от этого. Вы обязаны собрать буквально всё для того, чтобы ударить по врагу, а он против вас слаб. И, поверьте, успех будет обеспечен”».
Затем А.М. Василевский подробно разобрал силы фронта, посоветовал, откуда снять дивизии, как усилить их артиллерией из ресурсов фронта.
«Дорог буквально каждый час, а поэтому надо принять все меры к тому, чтобы начать операцию не позднее утра четвёртого», — подчеркнул он.
Командующему фронтом осталось только признать справедливость расчёта Ставки и дать заверение, что он соберёт всё для удара.
«Иду на риск», — заметил И.С. Конев в заключение.
Возможно, Жуков хотел показать нерешительность Конева и то, что тот не был посвящен в главную суть операции, что вся махина войск, двинувшихся вперёд, попросту понесла в том же направлении и войска Калининского фронта… Не случайно упомянул и о советах Василевского, которые тот дал Коневу накануне наступления: откуда что снять и где что усилить…
Видимо, все эти размышления были связаны с тем, что первыми начали наступление всё же войска Калининского фронта. Не было у Ставки уверенности в том, что декабрьские удары перерастут в наступление всех трёх фронтов, прикрывавших Московское направление. Вот и решили: пусть начнёт Конев, а там посмотрим.
Сам Конев тоже понимал, что 5 декабря может превратиться в 14—16 ноября, когда пытались контратаковать и здесь, на севере, и под Серпуховом, в центре, но ничего не вышло, только израсходовали резервные дивизии. Вот почему вырвалось это: «Иду на риск».
Но Конев продолжал забрасывать Ставку и Генштаб просьбами о пополнении людьми и в особенности танками. Но все основные резервы к тому времени уже были переданы Жукову, и Калининскому фронту дать было попросту нечего.
Итак, войскам Калининского фронта суждено было начать контрнаступление под Москвой. Как впоследствии писал в своей книге «Битва за Москву» маршал Б.М. Шапошников: «5 декабря войска Калининского фронта форсировали Волгу и в результате боя захватили плацдарм юго-восточнее Калинина (в районе Эммаус, Семёновское) протяжением 5—6 км по фронту и около 3 км в глубину. Немцы подвели ближайшие резервы и контратаковали. 6 декабря наши войска в Калининском районе отражали контратаки противника…»
Фон Бок записал в дневнике 6 декабря: «Отмечаются мощные атаки превосходящих сил русских против Восточного и в особенности Северо-восточного фронта 3-й танковой группы».
А вот его запись от 7 декабря: «Трудный день. В течение ночи правое крыло 3-й танковой группы начало отход. Дают о себе знать неприятные вклинивания противника на северном крыле танковой группы. Противник также значительно усилил давление на правом крыле 9-й армии. Я отослал всё, что мне удалось собрать на скорую руку, в распоряжение 3-й танковой группы; полк 255-й дивизии направлен на грузовиках — по батальону за один рейс — в сторону Клина, куда первый батальон прибыл этим утром. Единственный резерв, какой только удалось наскрести 4-й танковой группе, представляет собой усиленную роту. Моторизованный инженерный батальон, который ранее предполагалось отправить в Германию, был остановлен и также направлен в распоряжение 3-й танковой группы. 9-й армии придётся полагаться исключительно на свои собственные силы».
Конева иногда упрекают в том, что он не смог окружить калининскую группировку немцев, что взял город штурмом, с большими потерями, что, мол, как начал наступление — не совсем удачно, — так и дальше пошло, и всё уткнулось во Ржев и дальше Ржева наступление не развивалось.
На первый взгляд так оно и было. Но при ближайшем рассмотрении проблемы причина топтания на месте наших войск, полукольцом охвативших Калинин, весьма банальна — не хватало сил. В отличие от Западного фронта, который перед контрударом получил из резерва несколько армий, танковых бригад, артполков и дивизионов «катюш», Коневу передали всего одну стрелковую дивизию. Чуть позже, когда недостаток сил стал очевидной причиной неудач в ходе начавшегося наступления, сюда направили ещё два отдельных танковых батальона. Крохи! И только когда Ставка приказала Жукову вернуть 30-ю армию в состав Калининского фронта, у Конева появилась возможность более свободного и широкого манёвра.
Накануне, 12 декабря, Сталин позвонил Коневу.
— Действия вашей левой группы нас не удовлетворяют, — сказал Верховный. — Вместо того, чтобы навалиться всеми сила ми на противника и создать для себя решительный перевес, вы, как крохобор и кустарь, вводите в дело отдельные части, давая противнику изматывать их. Требуем от вас, чтобы крохоборскую тактику вы заменили тактикой действительного наступления.
В трубке наступила тишина. Надо было отвечать.
— Докладываю: всё, что у меня было собрано, брошено в бой. Группировка наших войск состоит из пяти стрелковых дивизий, одной мотобригады, превращенной в дивизию, одной кавалерийской в составе трёхсот активных сабель. Танковые батальоны удалось собрать только в составе лёгких танков к исходу 10 декабря. Дело осложнила оттепель. Через реку Волгу тяжёлых танков переправить не удаётся. Лично не удовлетворён командармом 31-й Юшкевичем. Приходится всё время толкать и нажимать, в ряде случаев принуждать под угрозой командиров дивизий. Две стрелковые дивизии направлены для усиления. Сегодня к исходу сосредоточилась одна. Требуется на приведение в порядок — раздачу оружия, освоение оружия — два-три дня. Вторая дивизия — разгрузилось два эшелона. Ваши указания поняты, приняты к исполнению. О противнике: противник, кроме обороняющихся 161-й и 162-й пехотных дивизий, подбросил частично 129-ю пехотную дивизию, один полк 110-й пехотной дивизии. Сегодня в Чуприяновке уничтожили два батальона дивизии неустановленной нумерации. Кроме того, вчера авиация отмечала движение от Пушкино на Калинин до восьмисот машин. Все эти силы противника значительно потрёпаны нашими действиями. Все контратаки врага успешно отбиваются. В боях захвачено пятьдесят орудий, из них восемь тяжёлых — калибр 150 миллиметров, 203 миллиметра, 305 миллиметров. Много другого имущества.
— Какая последняя у вас обстановка?
— Сегодня овладели Марьино, Чуприяново. Идёт бой за овладение Салыгино, Гришкино. В Гришкино ворвались наши танки. На участке Мозжарино, Гришкино до двух полков противника. В остальном без изменения.
— Больше вопросов нет. Я думаю, что вы поняли данные вам установки. Действуйте смело и энергично.
— Понял, всё ясно, принято к исполнению, нажимаю вовсю.
— До свидания.
Такие наставления, которые время от времени Верховный главнокомандующий делал своим командующим, как правило, действовали магически. Дальнейшие события к северу от Москвы свидетельствуют о том, что должное впечатление они произвели и на Конева.
Маршал Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» действиям своего соседа справа посвятил немало строк. В частности: «В первый день наступления войска Калининского фронта вклинились в передний край обороны противника, но опрокинуть врага не смогли. Лишь после десятидневных упорных боёв и изменения тактики наступления войска фронта начали продвигаться вперёд. Это произошло после того, как правое крыло Западного фронта разгромило немецкую группировку в районе Рогачёво—Солнечногорск и обошло Клин».
Соперничество Жукова и Конева никогда не исчезало. И когда они воевали под Москвой, и когда подходили к Берлину, и спустя десятилетия, когда засели за мемуары. При этом Жуков не скупился на оценки. Конев оказался более сдержанным.
В ходе декабрьского контрудара фронт действовал двумя усиленными группировками. На северо-запад в полосе до сорока километров наступали 31-я и 30-я армии. На Старицу шли 22-я и 29-я армии. Бои, вспыхнувшие по фронту наступления, приняли характер исключительно упорных и жестоких. Это засвидетельствовали в своих воспоминаниях солдаты и младшие офицеры обеих сторон.
В самый разгар боёв из Ставки пришло сообщение: в распоряжение фронта передаётся вновь сформированная 39-я армия, её состав — шесть стрелковых и две кавалерийские дивизии, она должна быть сосредоточена в районе Торжка, сроки сосредоточения — с 14 по 24 декабря. В командование свежей резервной армией, сформированной генерал-лейтенантом Богдановым[46], вступил генерал Масленников. Армия была сформирована под Архангельском, какое-то время занималась строительством оборонительных рубежей по реке Шексне, а теперь перебрасывалась к фронту.
В кратчайший срок Конев провёл значительную перегруппировку войск. Все передвижения частей и соединений в районы сосредоточения производились ночью с соблюдением мер строжайшей секретности и маскировки. Противник, по-видимому, был настолько уверен в своих силах и слабости Калининского фронта, что его разведка попросту просмотрела концентрацию советских войск на новом участке. Впоследствии пленные подтвердили, что атака Красной армии на калининском участке оказалась для чих полной неожиданностью.
Обещание, данное Верховному, надо было выполнять во что бы то ни стало. Перегруппировка позволила уплотнить боевые порядки в полосах наступления, здесь наши войска превосходили противника по численности пехоты в 1,5 раза, уступая ему в артиллерии и танках. Плотность артиллерии на главном направлении удара 31-й армии тоже была незначительной и составляла 45 стволов на один километр фронта. Артиллерии не хватало, и это беспокоило бывшего артиллериста более всего.
Оборона противника представляла собой довольно мощный рубеж. Вдоль Волги тянулись линии окопов и дзотов. В местах возможных переправ берег был круто срезан, полит водой, на склонах и подъёмах наморожен толстый слой льда. Наступающим батальонам предстояло карабкаться по этим ледяным склонам, простреливаемым фланкирующим огнём. Деревни по всему переднему краю и в глубине обороны противник превратил в опорные пункты. Каменные здания и фундаменты домов были переоборудованы в долговременные огневые точки с круговым обстрелом и автономным обеспечением. Промежутки между опорными пунктами прикрывались минными полями и проволочными заграждениями в два-три кола. Особенно тщательно была продумана и устроена оборона в самом Калинине. Она представляла собой сплошную линию окопов, дзотов и блиндажей.
Первый значительный успех наметился на южном участке фронта: 30-я армия генерала Лелюшенко ударом из района северо-восточнее Клина отбросила войска 3-й и 4-й танковых групп. Противник откатился на линию шоссе Клин—Солнечногорск и начал немедленную эвакуацию войск и тяжёлого вооружения в тыл. 20-я армия Западного фронта одновременно атаковала по своему фронту, левее. Армией командовал генерал Власов[47]. Войска 30-й армии хлынули вперёд и захватили район Клина. Задвигался весь фронт.
Шестнадцатого декабря в 11.00 по московскому времени части 29-й и 31-й армий вошли в Калинин. В составе многих подразделений были бойцы калининских истребительных батальонов, к тому времени зачисленные в полки 5-й и 256-й стрелковых дивизий в качестве рядовых красноармейцев, младших командиров, лейтенантов и политработников. Они дрались за родной город с особым азартом и ожесточением.
После освобождения города из Москвы приехал председатель Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинин. Состоялось собрание жителей города, Михаил Иванович произнёс перед земляками речь. В тот же день, который теперь в Твери отмечают ежегодно как день освобождения города от немецко-фашистских захватчиков, калининцы присвоили генералу Коневу звание «Почётный гражданин города Калинина».
Вечер Конев провёл с М.И. Калининым за чашкой чая. О той памятной встрече он оставил в своих мемуарах ещё одну строку: «Я не встречал более приятного собеседника и мудрого человека…»
В боях за город, в попытке отстоять этот выгодный для себя опорный пункт с хорошо развитой системой обороны, противник израсходовал последние свои резервы. Армии Калининского фронта продвигались вперёд, преследуя отступающего врага.
Однако это не был бег побеждённого противника. Немцы отходили. И только на отдельных участках удавалось окружать их разрозненные подразделения и уничтожать их в коротких ожесточённых схватках.
Из Калинина немцы эвакуировали основную часть тяжёлой техники и вооружения, остальное бросили, взорвали мосты и ушли. Охват не удался. Конев понимал, что в Ставке недовольны действиями его войск. Но он хорошо знал реальность. Для охвата калининской группировки сил у него не было.
Немцы отходили на заранее подготовленные позиции на линии Селижарово—Ржев—Погорелое Городище.
Конев заметил, что при отходе противник с целью задержки наступления частей Калининского фронта применяет следующий тактический приём: мобильная группа автоматчиков, усиленная несколькими пулемётами и миномётами на машинах и бронетранспортёрах, занимает более или менее крупное село непосредственно на пути движения, желательно с каменными постройками, и превращает его в опорный пункт, встречает наши колонны сосредоточенным мощным огнём, после чего части вынуждены разворачиваться в боевой порядок. Каждый дом, каждая постройка превращается немцами в неприступный дот. Эти доты к тому же имеют отопление. Немцы находятся в тепле. В то время как наши бойцы вынуждены наступать по глубокому снегу в тридцатиградусный мороз. Нехватка лыж и другого зимнего снаряжения затрудняет движение колонн в обход этих опорных пунктов. Зачастую командиры приказывают их штурмовать в лоб, что приводит к огромным неоправданным потерям. Противник, между тем, воспользовавшись паузой, быстро садится на машины и уходит к следующему промежуточному рубежу.
Конев категорически запретил командирам атаковать опорные пункты в лоб и велел обходить их по параллельным дорогам; при невозможности обойти действовать охватом и атаковать промежуточные опорные пункты с тыла и флангов, применяя для этого специальные отряды лыжников.
Средний темп продвижения войск вперёд в эти дни составил шесть километров в сутки. Для пехоты, более того, пешей пехоты, которая составляла основную массу войск Калининского фронта, такой темп был удовлетворительным. Жуков, с присущей ему энергией гнавший вперёд войска соседнего Западного фронта, имел примерно такой же темп марша на запад.
С продвижением войск вперёд сокращалась протяжённость фронта. В таких случаях боевые порядки уплотняются. Но этого не происходило. Армии таяли. Потери убитыми, ранеными, больными, пропавшими без вести росли.
В январе наступление фронтов начало постепенно замедляться. Ресурс дивизий иссякал. Армии Западного фронта упёрлись в юхновский и гжатский рубежи обороны противника. Войска генерала Конева какое-то время продолжали обтекать сильно укреплённый Ржев, но противник предпринял серию контратак, и армии остановились.
Пятого января 1942 года в Ставке состоялось заседание. Сталин выслушал своих наркомов, маршалов и генералов и настоял на продолжении наступления. Главный удар намечалось нанести силами двух фронтов, Западного и Калининского, с целью охвата и разгрома группы армий «Центр». Второй удар планировался на севере, где войскам Ленинградского и Волховского фронтов предстояло выполнить задачу снятия блокады Ленинграда.
Жуков и заместитель председателя Совнаркома СССР Н.А. Вознесенский выступили против плана январского наступления. Первый заявил, что наступающие войска уткнулись в мощную, заранее подготовленную оборону противника на выгодном для него рубеже, что разумнее сконцентрировать усилия на одном направлении, западном, передав ему, как командующему войсками Западного фронта, все имеющиеся резервы и средства. Второй — что «государство в данный момент не располагает материальными ресурсами для обеспечения одновременно всех девяти фронтов».
Но Верховный настоял на своём.
Встречался ли Конев со Сталиным в канун нового наступления или позже, об этом сведений в архивах не обнаружено. В журнале посещений кремлёвского кабинета Конев не значится. Для сравнения: фамилия Жукова только в феврале фигурирует четырежды.
Одновременно с московским контрнаступлением крупные победы были одержаны на севере под Тихвином и на юге в районе Ростова. По выражению Жукова, у многих в те дни шапки были набекрень от удач, от хороших известий с фронтов, которые потоком шли в Ставку и Генштаб. Но, в отличие от многих штабных, высокопоставленных штатских и полувоенных, Жуков прекрасно понимал, что происходит на фронтах и что может произойти в ближайшее время. Многим казалось, что теперь Красную армию не остановить, а у вермахта исчерпан весь ресурс, что теперь немцы побегут до Берлина… Этим же настроениям был подвержен и Сталин. Попытка Жукова и Вознесенского просветлить туман наступательно-победной эйфории желаемого результата не дали.
Верховный заметил, что недостаток сил и огневых средств можно компенсировать «умелыми действиями войск», а именно: «…заменить в практике наших армий и фронтов действия отдельными дивизиями, расположенными цепочкой, действиями ударных групп, сосредоточенных в одном направлении… и заменить так называемую артиллерийскую подготовку артиллерийским наступлением».
Метод концентрации артиллерии на участке прорыва, а затем её наступления вместе с пехотой до тех пор, пока не будет взломана оборона противника на всю её глубину, Конев отрабатывал ещё до войны. Под Духовщиной, Ярцевом и Калинином неоднократно пытался применить его в ходе наступательных действий своих войск. Однако в полной мере сделать это было невозможно — у артиллеристов просто не было достаточного количества боеприпасов. Заводы, эвакуированные из Центральной России, ещё не наладили выпуск снарядов для пушек и мин для миномётов. Конечно, когда нечем стрелять, умелыми действиями делу не особенно поможешь. Но когда боеприпасы на огневые позиции всё же доставлялись, расходовать их нужно было с умом. Известно, что бывший фейерверкер отводил артиллерии особую роль в бою, а потому перед боем умел держать артиллеристов, что называется, в тонусе.
Заместителем по артиллерии на Калининском фронте у Конева был генерал Хлебников[48]. После войны он написал книгу мемуаров «Под грохот сотен батарей». В ней есть эпизод, который ярко характеризует героя нашей книги.
Однажды, когда Конев после очередной поездки на передовую вернулся в штаб, генерал Хлебников, накануне получивший задание приготовить артиллерию к бою, доложил командующему о готовности. Но Конев, выслушав доклад о том, что артполки и артдивизионы готовы открыть прицельный огонь по обороне противника, неожиданно решил убедиться в этом сам.
«Поехали в 30-ю армию к командующему артиллерией полковнику Мазанову, — пишет Н.М. Хлебников. — Дело своё Мазанов знал, и я не сомневался, что проверку он выдержит. Когда приехали на его наблюдательный пункт, генерал Конев приказал мне для проверки поставить артиллеристам боевую задачу. Говорю Мазанову:
— Видите церковь? Справа от церкви высота с отдельным деревом.
— Вижу.
— Сосредоточьте по высоте огонь любых двух полков — по одному выстрелу от каждого дивизиона!
Поставив полковнику Мазанову эту задачу, я засёк время. Для сосредоточения внепланового огня артиллерийской группе требовалось по норме восемь минут. Мазанов поднял трубку телефона, передал задачу в штаб, оттуда — тоже быстро — её передали на огневые позиции.
Проходит пять, потом десять и пятнадцать минут, а доклада о готовности открыть огонь всё нет. Лишь двадцать минут спустя Мазанову доложили, что артполки готовы. Он подал команду, разрывы легли далеко от цели.
— В чём дело? — спрашивает Конев.
Мазанов несколько растерялся, потом взял себя в руки, проверил, кто и как передал его команду. Оказалось, что один из телефонистов перепутал целеуказание. Конев, сам артиллерист, понял, что готовности нет. И дело не только в телефонисте. Задержка на десять минут говорила об организационных слабостях в управлении артиллерией.
Прошу командующего фронтом поставить ещё одну задачу. Он согласился. На этот раз доклад о готовности поступил с огневых позиций на наблюдательный пункт через пять минут, разрывы легли в районе цели.
Все мы вздохнули с облегчением, но командующий, уезжая, сказал:
— Времени у вас — только до завтра. Смотрите, товарищи артиллеристы!»
Артиллерия противника действовала превосходно. Даже в дни глухой обороны по населённым пунктам и видимым целям немцы вдруг открывали огонь. Короткие шквальные налёты чередовались с вялым беспокоящим огнём одиночных кочующих орудий. Противник уже к началу января сократил коммуникации, произвёл перегруппировку, эвакуировал склады на новые базы, наладил подвоз. Проблем с боеприпасами у него не было.
Гитлер приказал: «9-й армии — ни шагу назад. Удерживать достигнутую 3 января линию обороны».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.