Встреча с миссис Кларк

Встреча с миссис Кларк

В конце декабря 1881 года в Сидней пришла русская эскадра под командованием контр-адмирала А.Б. Асланбегова, в составе крейсера «Африка» и клиперов «Пластун» и «Вестник», которая совершала многомесячное учебно-тренировочное и ознакомительное плавание по портам Тихого океана. Миклухо-Маклай решил воспользоваться этим визитом, чтобы совершить давно откладываемую поездку в Россию, где он не был уже 12 лет. Путешественник решил отправиться в Россию прежде всего по финансовым соображениям: собранные для него по подписке деньги быстро таяли, а его долг батавской фирме продолжал возрастать. Более того, как видно из письма ученого П.П. Семенову от 9 ноября 1881 года, Миклухо-Маклай начал задумываться о необходимости приступить без дальнейших промедлений к обработке и подготовке к печати дневников и других материалов своих экспедиций. Он надеялся, что в Петербурге сумеет достать деньги как для уплаты тяготивших его долгов, так и на то, чтобы прожить в Австралии «года два, не думая о добывании хлеба насущного»[740] — срок, как ему казалось тогда, достаточный для осуществления его замыслов.

Была у Миклухо-Маклая и своего рода «сверхзадача»: попытаться убедить русское правительство, что, в условиях начавшегося тогда заключительного этапа колониального раздела Океании, Россия должна позаботиться о своих геополитических интересах и в этих целях поддержать его деятельность на Берегу Маклая, а также создать военно-морскую станцию на одном из островов.

Николаю Николаевичу было нелегко принять решение покинуть Австралию и отправиться в дальнюю и неизбежно длительную поездку в Россию. Ведь прошло всего лишь несколько месяцев, как осуществилась его заветная мечта о создании биологической станции и он приступил там к научным исследованиям. «Мне было весьма жаль оставить мои работы в Сиднее только что начатыми», — писал он на пути в Россию[741]. К этому примешивались сугубо личные мотивы: предстояла разлука с возлюбленной, с которой он, познавший на своем пути немало женщин, решил навсегда связать свою жизнь.

На берегу залива, в пешеходной доступности от маленького мыса, где была построена биологическая станция, находилась усадьба Кловелли — двухэтажное здание, окруженное тенистым парком. Здесь жил со своим многочисленным семейством один из известнейших австралийских политиков второй половины XIX века, крупный землевладелец Джон Робертсон (1816 — 1891). На протяжении трех десятилетий он заседал в парламенте колонии, неоднократно был министром и главой правительства Нового Южного Уэльса, но в историю Австралии вошел прежде всего как автор законов, облегчивших доступ к земле десяткам тысяч переселенцев и при этом не слишком затронувших интересы старой земельной аристократии, с которой он был тесно связан как деловыми, так и родственными узами.

Занимая различные министерские посты в коалиционном правительстве Паркса, Робертсон не только одобрил идею Миклухо-Маклая о создании биологической станции, но и помог ему в выборе подходящего участка, способствовал выделению правительственных ассигнований на сооружение станции и, более того, как свидетельствуют документы, хранящиеся ныне в архиве Сиднейского университета, наблюдал за ее сооружением, вникая в различные хозяйственные детали. Робертсон, несомненно, был личностью незаурядной. Властный нрав и изощренное политиканство, склонность к финансовым спекуляциям, не раз доводившим его до банкротства, сочетались у него с заботой о социальной стабильности и глубоким пониманием особенностей развития английских колоний на пятом континенте, ведущих их к неизбежной интеграции в рамках Британской империи.

Прожженный бизнесмен и политик, Робертсон не чужд был романтических мечтаний. В юности, едва окончив школу, он нанялся матросом на торговое судно, на котором совершил путешествие в Англию, побывал во Франции и на обратном пути посетил Бразилию и некоторые другие государства Южной Америки. Возможно, воспоминания о собственных морских скитаниях и интерес к жизни экзотических стран и народов способствовали тому, что Робертсону понравился русский путешественник «барон Маклай». Он пригласил его бывать в Кловелли и ввел «барона» в круг своего семейства. Здесь летом 1881 года Николай Николаевич познакомился с овдовевшей дочерью хозяина Маргерит Кларк. Восемнадцати лет, в 1873 году, она была выдана замуж за богатого землевладельца, выходца из горной Шотландии, но ее муж Роберт Кларк умер три года спустя, и Маргерит вернулась в дом отца.

Эта хрупкая миловидная женщина с нежным овалом лица, доверчивыми и грустными глазами, плавными неспешными движениями, обличавшими уравновешенность характера, была, как и отец, личностью неординарной. Хорошо по тем временам образованная и начитанная, Маргерит отнюдь не была «синим чулком». Глубокая религиозность сочеталась у нее с романтическими исканиями. Натура музыкально одаренная, обладавшая сильным и красивым голосом, она прекрасно и с увлечением играла на фортепьяно. Маргерит неоднократно бывала в Европе, преимущественно в Англии, где жила ее замужняя старшая сестра. У нее с Николаем оказались общие знакомые, в том числе Наталия Герцен[742].

Молодой вдове больше не был мил отчий дом. Маргерит подумывала о сценической карьере, о том, чтобы поехать для совершенствования в бельканто в Италию, а когда ею овладевали грусть и тоска, заговаривала о желании перейти из протестантизма в католичество и, дав обет безбрачия, поступить в монастырь. Но тут в Кловелли она встретила человека, не похожего на молодых джентльменов, просивших ее руки, — овеянного славой русского путешественника, симпатичного шатена с лучистыми глазами и рыжеватой бородкой, подернутой словно изморозью сединой, — и влюбилась в него без оглядки. Тридцатипятилетнему ученому тоже сразу пришлась по сердцу Маргерит. Не все верят в любовь с первого взгляда, но именно она вспыхнула при первом знакомстве Николая с дочерью Робертсона. Влюбленные пытались следовать канонам викторианской морали, но страсть оказалась сильнее предрассудков. Они тайно встречались в укромных уголках на побережье и в здании биологической станции, где тогда работал только Миклухо-Маклай. Для Николая это не было просто очередным приключением — нечто подобное он испытал лишь однажды, во время краткого, закончившегося трагически увлечения дочерью Лаудона. Но на сей раз гамма чувств была несравненно ярче и полнее. Общаясь с Маргерит, познакомившись с ее характером, взглядами и принципами, Николай решил, что она может стать его верной и любящей подругой, если понадобится — в дальних странствиях.

У нас почти нет свидетельств о развитии их отношений до отъезда Миклухо-Маклая в Россию. В его письмах, написанных в этот период, ни разу не упоминается Маргерит. Лишь на полях черновика его письма Гордону о «Проекте развития Берега Маклая» мы находим многократно повторенное слово «RITA» в обрамлении причудливых орнаментов[743]. Но историю их любви можно проследить по двум фотографиям, подаренным Николаю его возлюбленной. На обороте одной из них, датированной 22 июля 1881 года, написано: «Больше никто никогда не будет мной обладать». На обороте другой, врученной при расставании 17 февраля 1882 года, ее рукой начертаны шесть латинских букв: N. В. D. С. S. U., за которыми скрывались слова, близкие и понятные только Николаю и Маргерит, выражавшие сокровенную суть их отношений. Почти столетие спустя эту аббревиатуру разгадала жена одного из их внуков, Элис Маклай: «Nothing But Death Can Separate Us» («Ничто, кроме смерти, не может разлучить нас»)[744]. По-видимому, уже тогда они решили пожениться, но условились пока не раскрывать своих планов, предвидя отрицательную реакцию ее семейства.