Глава 16 Снег

Глава 16

Снег

Не каждому письму солдаты были рады. В то время, когда многие бойцы гордо демонстрировали всем фотографии своих жен, невест и детей, другие понуро сидели, уставившись в пустоту…

Как Зеельбах, вся семья которого – отец, мать и три маленькие сестренки – погибли во время воздушного налета на Дюссельдорф. Их похоронили еще два месяца тому назад, но он узнал об этом только сегодня. Длинное письмо, которое он написал за день до этого своей матери, теперь некому было отправлять, и он порвал его. Деревянную лошадку, кораблик и куколку-марионетку, тщательно вырезанные им из дерева, он раздал своим товарищам.

Фельдфебель Штеммер из 10-й роты, который уже давно не получал писем от жены, получил объемистое письмо от одного из своих соседей. Тот во всех подробностях описал поведение фрау Штеммер и сообщил о том, что она исчезла. Штеммер сидел как громом пораженный. Теперь у него было только одно желание: поскорее вернуться в Германию, чтобы разыскать жену и убить соперника. Но наш батальон находился по ту сторону Волги! Никто не мог ничего поделать, чтобы изменить ход событий в Германии. Проходили недели, прежде чем наши письма попадали в руки родных. Многих солдат угнетало чувство собственного бессилия.

Я получил от Марты тридцать четыре письма. Она пронумеровала все письма, не хватало только четырех. Марта отклонила предложение Венской народной оперы и снова вернулась в Дуйсбург. Она подробно написала мне о своих планах в отношении нашей помолвки. Празднование должно состояться в узком кругу в доме моего старшего брата, который был священником в Крефельде. Будут приглашены только родственники и несколько самых близких друзей. Мои родные уже были заняты приготовлениями к помолвке и запасались разными вкусностями. Несколько бутылок вина из Франции, а также рейнские и мозельские вина уже лежали в погребе у Марты. Она назначила и дату помолвки – самое позднее в январе. Марта считала, что поскольку я еще ни разу не был в отпуске, то на этот раз должен получить его в начале следующего года одним из первых в нашем батальоне.

Приложенные к письмам газетные вырезки рисовали оптимистическую картину хода войны. Имперский шеф прессы Дитрих обещал немецкому народу спокойное, преисполненное надежд Рождество, так как война на Востоке практически выиграна. Психологическая война велась по своим собственным законам. Она быстро добивалась поставленной цели, если у людей было желание верить пропаганде. Так и мы верили Дитриху, вопреки менее оптимистичной картине, которую видели воочию.

Это показалось мне подходящим моментом, чтобы откупорить бутылку коньяка, полученную мною от герра майора. Генрих принес ее, и я прервал чтение писем, чтобы вместе со всеми выпить за здоровье Марты.

– Посмотрите-ка на это! – воскликнул Нойхофф. – Этот малый действительно таскал с собой всю дорогу от Франции до Москвы бутылку коньяка и только теперь решил расщедриться и угостить нас!

– Видимо, Марта разрешила ему открыть бутылку только сейчас! – вставил Ламмердинг.

– Где ты ее взял? – спросил Маленький Беккер. – Но самое главное, где ты все это время ее прятал?

– Мне очень жаль, но этого я сказать не могу! Я связан клятвой Гиппократа!

Неожиданно распахнулась дверь, и в комнату влетел посыльный из 9-й роты:

– Унтер-офицер Бирман взят в плен русскими, герр майор! – выпалил он скороговоркой.

– Как это произошло?

– Он находился в боевом охранении. Незадолго до смены на него неожиданно напали вражеские разведчики, скрутили его и утащили с собой!

– Откуда вы знаете, что его взяли живым?

– Солдаты в траншее позади него слышали, как он звал на помощь! – пояснил посыльный. – Они тут же бросились вперед, но нашли в окопе только карабин и каску Бирмана. А следы на снегу указывали на то, что он сопротивлялся, когда его тащили. С обеих сторон не было произведено ни одного выстрела!

– Спасибо! – с хмурым видом сказал Нойхофф.

Посыльный отдал честь и вышел.

– Тут мы вряд ли сможем что-нибудь сделать! Сначала русские постараются вытянуть из него все о наших позициях, а потом, возможно, поставят к стенке. Проклятье! – Затем Нойхофф обратился к Ламмердингу: – Немедленно сообщите всем командирам рот о случившемся! С этого момента при малейших признаках приближения противника солдаты из боевого охранения должны тотчас вернуться в траншеи!

На этом все и закончилось. Унтер-офицера Бирмана, первого военнослужащего батальона, захваченного в плен русскими, вычеркнули из списка лиц, состоящих на довольствии. Командир роты Титьен написал письмо его родителям. Четырнадцать нераскрытых и непрочитанных писем были отправлены обратно его молодой жене. Мы никогда больше о нем не слышали.

* * *

Через несколько дней прибыло зимнее обмундирование. Его хватило только на то, чтобы передать в каждую роту по четыре толстых куртки на меху и по четыре пары фетровых сапог с толстой подкладкой. Шестнадцать комплектов зимней формы для батальона численностью более восьмисот военнослужащих! И эта скудная поставка пришла одновременно с резким похолоданием до минус 22 градусов (преувеличение, см. примеч. далее. – Ред.).

– Там, в ставке фюрера, тоже ведь не идиоты сидят! – услышал я однажды в канцелярии батальона мнение унтер-офицера Штефани по поводу зимнего обмундирования. – Если бы нам не было приказано окопаться и оборудовать зимние позиции, они бы наверняка прислали нам больше комплектов зимнего обмундирования! А четырех меховых курток и четырех пар теплых сапог вполне достаточно, чтобы защитить от холода часовых в ротах. Это же логично!

Штефани снял со стены карту России и, взяв толстый грифель, обвел кружками те города, которые должны были стать главными базами снабжения позади наших зимних позиций (с юга на север): Таганрог, Сталино, Харьков, Орел, Вязьма, Ржев, Калинин, Старая Русса и Нарва. По его словам, эти города могли бы обеспечить снабжение фронта в зимние месяцы. Толстым красным грифелем он провел линию, соединяющую все эти города, и аккуратно написал печатными буквами: «Зимние позиции 1941/42». Однако работники нашей батальонной канцелярии ошиблись в этом отношении, как и многие другие, занимавшие гораздо более высокие посты. Они оказались правы лишь в одном: шестнадцать меховых курток и шестнадцать пар утепленных сапог так и остались единственным зимним обмундированием, которое дошло до нас этой зимой.

До нас доходили слухи, что выдача зимнего обмундирования войскам, наступавшим на Москву, оказалась тоже не очень щедрой. Якобы снизу в штабы корпусов и командованию армиями поступало все больше и больше рапортов с рекомендацией остановить наступление на Москву армии, одетой в летнее обмундирование, и занять зимние позиции. Однако по-прежнему продолжал звучать только один приказ: «Наступать!»

И наши солдаты наступали…

Далеко на юге в наших руках оказался Ростов-на-Дону, а на нашем фронте стальные клещи вокруг Москвы продолжали сжиматься.

В последующие дни снова стало немного теплее. Зато начались сильные метели, пока, наконец, все окрестности не оказались под снежным покровом толщиной до полутора метров. Поскольку на нашем участке фронта, за исключением ежедневных, крайне неточных вражеских артиллерийских обстрелов, ничего серьезного больше не происходило, у нас опять отобрали нашу замечательную 88-мм зенитку.

Зато в нашем глубоком тылу происходило много чего интересного. Ежедневно в тыловом районе армии находили парашюты: в тридцати, восьмидесяти и даже в трехстах километрах от переднего края обороны. В ходе расспросов местного населения выяснилось, что позади наших позиций с самолетов сбрасываются группы фанатичных коммунистов. Эти фанатики получили приказ формировать партизанские отряды из скрывающихся в различных местах русских солдат, сбежавших из лагерей военнопленных и из других подходящих элементов гражданского населения. Возникновение таких отрядов указывало на то, что нам не удалось склонить на свою сторону местное население. К сожалению, в Россию в это время прибыли из Германии люди, которые плохо разбирались в надеждах и чаяниях местного населения. На основании наших военных успехов они, по-видимому, считали, что нет необходимости сотрудничать с местным населением.

Однажды из штаба дивизии к нам поступил приказ: «3-му батальону 18-го пехотного полка немедленно выделить одну роту для борьбы с партизанами в тыловом районе армии. Рота должна быть оснащена по-походному и обязана выступить в боевом порядке. Предусмотрено задействовать роту в течение от шести до восьми недель».

Какая же рота подходила для выполнения этого задания лучше всего? Чтобы обсудить это, на командном пункте батальона собрались Нойхофф, Ламмердинг, Маленький Беккер и Кагенек. Штольце еще не вернулся в свою 10-ю роту, а Больски казался еще недостаточно опытным и зрелым офицером, чтобы командовать ротой, полностью предоставленной самой себе. Обер-лейтенант Крамер, командир 11-й роты, в последнее время часто болел. Пулеметно-минометная рота Кагенека исключалась. Не оставалось ничего другого, как выделить для этого 9-ю роту Титьена.

Его вызвали на командный пункт батальона, и Нойхофф объяснил ему, в чем заключается его новое задание.

– Слушаюсь, герр майор! – отчеканил Титьен, не выказав особого удивления. В его глазах читалось удовлетворение оттого, что именно его роте было поручено это особое задание, и в то же время – сожаление по поводу того, что на какое-то время приходилось прощаться с батальоном. На следующее утро, в 9:00, его рота, оснащенная по-походному, выстроилась перед командным пунктом батальона. Полковник Беккер и майор Нойхофф обошли строй. Это был относительно теплый день – всего лишь несколько градусов мороза. Однако, когда бойцы 9-й роты двинулись в путь, на их летнюю форму снова сыпались крупные хлопья снега.

Мы так никогда больше и не увидели обер-лейтенанта Титьена и 180 бойцов его роты. Они не вернулись в батальон и почти до самого конца войны отважно и успешно сражались против партизан. Рота сражалась полностью автономно и полагалась при выполнении своих опасных заданий только на свою собственную инициативу, на свой профессионализм и на свои умения и навыки. Постепенно к ней присоединялось все больше русских добровольцев. Численность роты постоянно увеличивалась, и она становилась все известнее, пока повсеместно не прославилась как антипартизанская «группа Титьена». Коммунисты назначили награду за голову Титьена. Много раз красные были близки к тому, чтобы схватить его, но всякий раз ему удавалось в самый последний момент уйти от них. Правда, многие из его бойцов пали от рук партизан.

* * *

На следующий день русские впервые атаковали и на нашем участке фронта. Их атака была отбита, но у нас сложилось впечатление, что они точно знали, что наш батальон стал на одну роту слабее. Возможно, им сообщили об этом их шпионы, которых с некоторых пор они стали систематически засылать через передний край немецкой обороны.

Чаще всего это были симпатичные, молодые девушки, которые хорошо говорили по-немецки и признавались на допросах, что бежали от большевиков. В это время действительно многие русские, как мужчины, так и женщины, перебегали к нам, чтобы спастись от жестокой расправы коммунистической тайной полиции. Действуя на подконтрольной ей территории, и особенно в Москве, эта полиция в течение многих недель действительно убивала каждого, кто хотя бы в малейшей степени проявил нерешительность или был недостаточно предан коммунистической идеологии. Там снова проводилась Большая чистка, которая означала для многих тысяч простых людей выстрел в затылок. Политические беженцы рисовали страшные картины из жизни за вражеским передним краем. Они подтвердили со многими подробностями то, о чем мне рассказывал майор с красными кантами на брюках: только дождь и морозы уберегли до сих пор Москву от падения.

Но вместе с такими беженцами приходили и миловидные, фанатичные шпионки. Во имя коммунизма они жертвовали свои тела нашим изголодавшимся по женщинам солдатам и часто заканчивали жизнь на виселице. Многие немецкие солдаты непреднамеренно выдавали секретную информацию, разнежившись в тепле постели на большой русской печи.

Как и красные комиссары, эти девушки были готовы умереть за свои идеалы. Накануне в деревне Васильевское были повешены две молоденькие студентки. Они сломались во время перекрестного допроса, были изобличены как шпионки, и их приговорили к смерти. Когда их подвели к виселице, бесстрашно улыбаясь и сияя глазами, они открыто признали себя сторонниками коммунистической революции, которая, по их мнению, однажды спасет весь мир. Со словами «Да здравствует мировая революция!» они сами накинули петлю себе на шею и спрыгнули с подставленной скамьи. Трудно было удержаться от того, чтобы не восхититься их мужественным поведением и героической смертью. Весть об этом быстро распространилась среди наших солдат, многие из которых знали этих девушек по именам.

В течение двух дней русские непрерывно атаковали наши позиции. Они упорно предпринимали одну атаку за другой. Но каждая их атака захлебывалась под нашим смертоносным огнем. Во время одной из наших контратак, при преследовании отступавшего противника было захвачено много пленных. Среди них оказался и высоченный русский крепкого телосложения родом из Сибири, который сразу приглянулся мне. С помощью Кунцле я быстро выяснил, что он никогда не был фанатичным приверженцем коммунизма. В конце концов пленный рассказал, что у них за спиной постоянно стояли комиссары с пистолетами наготове, готовые пристрелить каждого солдата, который дрогнет под нашим натиском. Поэтому он и его товарищи решили при первом же удобном случае сдаться в плен. В подтверждение своих слов он извлек из нагрудного кармана гимнастерки аккуратно сложенную листовку, которые тысячами разбрасывались над вражескими позициями с самолетов люфтваффе. В этих листовках было обещано хорошее обращение каждому красноармейцу, который предъявит ее при пересечении нашего переднего края обороны.

– Оказавшись у нас, ты попал по верному адресу! – сказал я ему через Кунцле. – Если захочешь, то можешь получить немецкую форму без погон и знаков различия. Тебе больше не придется принимать участие в боевых действиях как солдату, ты будешь помогать при эвакуации раненых и ухаживать за лошадьми. Кунцле может подробно объяснить тебе все остальное. Ты хочешь остаться и помогать нам?

– Да! – с готовностью ответил он.

Мы назвали его Гансом. Как он рассказал Кунцле, комиссары сказали ему и его товарищам, что немцы расстреливают на месте каждого русского, попавшего к ним в руки. Но после того как его лучший друг был убит одним из комиссаров, Ганс больше не верил этой пропаганде. Я решил получше рассмотреть листовку, которую он прихватил с собой. На ней были изображены две картинки. На первой из них был нарисован комиссар, который с пистолетом в руках заставляет русских солдат подниматься в контратаку против атакующих немецких пехотинцев. Троих красноармейцев он уже пристрелил. На второй картинке показано, как русские солдаты должны поступать в таких случаях: несколько красноармейцев хватают комиссара и убивают его, а в это время остальные уже сдаются в плен немецким солдатам. На обратной стороне листовки было написано по-русски и по-немецки: «Я больше не хочу помогать бессмысленному кровопролитию в интересах жидов и комиссаров. Поэтому я покидаю ряды Красной армии и перехожу на сторону германского вермахта. Немецкие офицеры и солдаты будут хорошо обращаться с перебежчиками и обеспечат их едой. Данный пропуск может быть использован неограниченным числом офицеров и солдат Красной армии!»

Для успокоения перебежчиков ниже было добавлено: «Приказ Сталина подвергнуть репрессиям семьи перебежчиков не может быть выполнен, так как германское Верховное командование не публикует списки военнопленных!»

И действительно, число перебежчиков в последующие недели значительно возросло. Очевидно, не только нас, но и русских беспокоила наступающая зима.

Красная армия взяла реванш, ответив нам своими листовками. Проснувшись однажды утром, мы увидели, что вся местность вокруг усыпана белыми листками. На них имелся следующий текст на русском и немецком языках: «Пропуск! Немецкие солдаты с этим пропуском на руках имеют право беспрепятственно пересечь линию фронта и оказаться на территории Советской России. Этот пропуск необходимо предъявить первому же встреченному гражданину России, комиссару или солдату, который обязан доставить немецкого солдата в ближайший штаб Красной армии!»

Наших бойцов немало позабавило это странное приглашение посетить землю обетованную советских людей. Правда, если бы такие пропуска выдавались для посещения Франции, многие из нас наверняка воспользовались бы ими, чтобы, сияя от радости, передать их парижанам или прелестным Ивоннам и Иветтам в Литри.

В эти же дни в канцелярию батальона поступили и другие печатные материалы, которые представляли для меня гораздо больший интерес: отпускные удостоверения! Как и ожидалось, я первым из офицеров батальона должен был отправиться в отпуск на родину, так как вот уже более четырнадцати месяцев не был в отпуске. Вместе с отпускными удостоверениями к нам прибыли и два новых военврача: майор медицинской службы, оберштабсарцт Вольпиус, и военный фельдшер, унтерарцт Фреезе. Они должны были в течение какого-то времени освоиться в нашем батальоне и войти в курс дела, чтобы заменить меня во время отпуска.

Мы были крайне удивлены, что прислали престарелого оберштабсарцта Вольпиуса. Ему было уже далеко за пятьдесят, и он принимал участие еще в Первой мировой войне. Нойхофф считал, что здесь могла идти речь только о переводе в другую часть с понижением в должности за какой-то серьезный проступок. Позже до нас дошел слух, что так оно и было, но мы так никогда и не узнали, в чем же именно провинился Вольпиус.

Но и после прибытия обоих коллег мой распорядок дня не претерпел особых изменений. Оберштабсарцт не делал абсолютно ничего. Он проводил весь день в медсанчасти, путался под ногами и действовал всем на нервы. Прохладнее всего к нему отнеслись в штабе полка, где с самого начала с ним обращались подчеркнуто пренебрежительно. Возможно, там знали истинную причину понижения его в должности. Зато в противоположность Вольпиусу двадцатичетырехлетний унтерарцт Фреезе старательно помогал мне в медсанчасти всем, чем только мог, и с большим интересом присматривался ко всему, что бы я ни делал. Вскоре из него должен был получиться хороший военный врач.

Унтер-офицер Тульпин неожиданно начал вести себя довольно странно. Однажды он отсутствовал довольно долго без разрешения, а на расспросы отвечал уклончиво. Бросались в глаза его необычная бледность и несвойственная ему тревожность, а зрачки его глаз временами бывали неестественно суженными. Я предположил, не стал ли он зависимым от морфия. Однако, когда Фреезе по моей просьбе проверил наличие медикаментов в санчасти, выяснилось, что все было на месте. Что касается службы, то у меня не было к нему никаких претензий. Как и прежде, Тульпин оставался надежным и храбрым помощником. Тем не менее я решил приглядеться к нему повнимательнее.

Однажды ко мне в санчасть пришел посыльный из 11-й роты и передал записку, в которой обер-лейтенант Крамер сообщал, что страдает от болей в кишечнике, чувствует себя очень плохо и просит навестить его.

Как только я увидел Крамера, то уже не сомневался в диагнозе.

– Ну что, Крамер, – сказал я, – все-таки вы подцепили ее! Но хуже всего то, что вы так исхудали, что стали похожи на привидение и вам уже просто некуда дальше худеть!

– Извините, не понял? – удивленно сказал Крамер.

– Вот так всегда одно и то же с вами, умниками! Когда вы чувствуете себя хорошо, то заявляете, что врачи вам не нужны. И к врачам обращаетесь только тогда, когда вас уже пора увозить на скорой помощи в больницу! У вас эпидемическая желтуха, Крамер!

– Откуда она взялась?

– Это вирусное заражение печени. Вы получили его осенью, когда в течение нескольких недель пытались самостоятельно вылечиться от расстройства желудка, сопровождавшегося кровавым поносом!

Тщательный осмотр лишь подтвердил мой диагноз. Печень Крамера была увеличена, пульс замедленный, и селезенка тоже оказалась увеличенной.

– Что же мы теперь можем сделать? – встревожился Крамер.

– Поскольку ваше общее состояние, Крамер, такое плохое, то дело принимает серьезный оборот! Чтобы снова набраться сил, вам нужен полный покой в течение продолжительного времени. Несколько дней отдыха и медицинский уход вы получите и в моей медсанчасти, но этого недостаточно. Я посмотрю, нельзя ли вас отправить самолетом из Старицы в один из госпиталей на родине. Полагаю, это было бы самым лучшим для вас!

От удивления Крамер чуть было не лишился дара речи.

– Да этого же не может быть! Через день домой! Я не могу в это поверить, герр ассистенцарцт! – вырвалось у него.

Нойхофф сообщил в штаб полка, что обер-лейтенант Крамер впредь до дальнейшего распоряжения выбывает из строя, и тогда командование полка перевело обер-лейтенанта Бёмера из 1-го батальона на место Крамера командиром нашей 11-й роты.

Прибыл Бёмер. В безупречно подогнанной форме, гладковыбритый, высокий и стройный. Ему не исполнился еще и 21 год. Сначала он был самым молодым лейтенантом дивизии, а теперь стал самым молодым обер-лейтенантом. Это был изворотливый юнец, который иногда вел себя даже вызывающе. Бёмер был полной противоположностью Крамеру, который вышел из рядового состава и медленно поднимался по служебной лестнице, пока, в конце концов, не дослужился до обер-лейтенанта.

После знакомства с ротой Бёмер посетил своего предшественника в медсанчасти. Было заметно, что оба офицера сразу невзлюбили друг друга. Обер-фельдфебель 11-й роты уже успел рассказать Крамеру, что первыми словами нового обер-лейтенанта были: «Кажется, рота не такая уж и плохая! Думаю, из нее еще можно сделать что-то путное!»

– Проклятый грубиян, хам! – взорвался Крамер, когда Бёмер ушел. – Первым делом это сама рота должна будет сделать что-то приличное из него самого! Молокосос! Бесстыжий наглец!

Я рассказал Кагенеку, что дня через три Крамер, вероятно, улетит из Старицы домой и что я хочу сам отвезти его туда на своем «Опеле».

– Полагаю, что после такого неожиданного нашествия стольких врачей в наш батальон я могу себе позволить маленький отпуск! – добавил я с улыбкой.

– Я тоже поеду с тобой! – неожиданно заявил Кагенек. – Возможно, я еще пригожусь тебе! Ведь мой брат летчик-истребитель в Северной Африке, и на аэродроме в Старице у него наверняка найдутся знакомые среди летчиков люфтваффе!

Я поручил унтерарцту Фреезе замещать меня во время моего отсутствия. Я не думал, что у него могут возникнуть какие-нибудь трудности, а на крайний случай у него всегда был под рукой и старый оберштабсарцт Вольпиус. Чтобы быстрее войти в курс дела, я разрешил ему сразу же, не мешкая, взять на себя руководство медсанчастью. И он с усердием принялся за работу.

Вечером мы сидели в медсанчасти, и я обстоятельно отвечал на его многочисленные вопросы.

Фреезе только что закончил обучение на родине и был буквально по самую макушку напичкан теоретическими знаниями, которые в реальных условиях Восточного фронта имели лишь ограниченную ценность. Например, его очень беспокоила асептика, так как у нас не было стерильных инструментов и повязок и мы не мыли руки спиртом.

– Да, Фреезе, – сказал я, – здесь все обстоит несколько иначе! Ранения солдат бывают зачастую настолько серьезными и требуют немедленного вмешательства, что приходится обходиться без стерильной чистоты, свойственной немецким операционным! Но остается лишь удивляться тому, что может вынести человеческий организм! Несмотря на царящую здесь повсюду грязь и антисанитарию, мы добиваемся довольно неплохих результатов лечения. Возможно, это объясняется главным образом тем, что мы имеем дело с молодыми, здоровыми людьми, обладающими сильным иммунитетом. Так что забудьте об асептике – она начинается только на дивизионном медицинском пункте!

– Надеюсь, здесь будет достаточно моих хирургических знаний, и они меня не подведут! – заявил он.

– И о хирургии можете забыть! Здесь речь идет главным образом о повязках и пластырях – хирурги с их острыми скальпелями находятся в тылу! Ваша задача – обеспечить доставку на дивизионный медицинский пункт наших раненых, пока они еще живы! Для вас это самая главная задача! Иногда для этого приходится применять свои познания в хирургии, но это бывает редко. Быстрота, Фреезе, вот что действительно важно! Если в этот день идет крупный бой и ваш перевязочный пункт переполнен ранеными, вы должны решить, кто нуждается в вашей помощи в первую очередь. Ранения в голову не так опасны – здесь главное уложить раненого и обеспечить абсолютный покой! Но вот с ранениями в брюшную полость все обстоит иначе! Таких раненых нужно как можно быстрее доставить на дивизионный медицинский пункт! В этом случае советую вам воспользоваться лучше санями или телегой, чем целый час ждать, пока прибудет санитарный автомобиль! От этого часа может зависеть жизнь бойца, раненного в брюшную полость. Без немедленной операции он умрет от внутреннего кровотечения или внутренней инфекции, особенно в том случае, если задет толстый кишечник. Не теряйте время на перевязки входного и выходного отверстия раны. Будет гораздо лучше, если вы потратите несколько минут на то, чтобы позвонить на дивизионный медицинский пункт, и попросите их поскорее подготовить все необходимое для срочной операции. Здесь счет идет на минуты! Мы часто сталкиваемся и с артериальным кровотечением. Как действовать в этом случае, вы знаете и без меня. С обморожениями вы тоже уже сталкивались, а когда я вернусь из отпуска, вероятно, вы будете знать о них больше меня. Никогда не забывайте: ваша первая и последняя задача – обеспечить доставку раненых живыми и достаточно крепкими, чтобы выдержать операцию на дивизионном медицинском пункте!

– Все это звучит как-то слишком уж просто! – засмеялся Фреезе.

Мне понравился его юношеский задор и нежелание воспринимать жизнь как слишком сложное дело.

– Хорошо! Если вы считаете ранения простым делом, давайте перейдем к некоторым болезням. Рассмотрим, например, гепатит у Крамера. На родине я никогда не сталкивался с ним, здесь же эта болезнь встречается довольно часто. Далее, у нас здесь имеются сыпной тиф и волынская лихорадка – это все болезни, переносчиками которых являются вши и которых нет в Германии. Затем болезнь Вейля, вызываемая спирохетами, распространяется через воду, зараженную крысами. Кроме того, здесь встречается туляремия, болезнь подобная чуме, переносится клещами, слепнями или мышами-полевками. Иногда ею можно заразиться и при употреблении в пищу мяса зараженных животных – зайцев, кроликов. К сожалению, Фреезе, в этой стране мира и прогресса нет надежной защиты от всех этих «чудесных» переносчиков болезней: крыс, мышей, блох, вшей, клещей, клопов и прочей подобной нечисти. Никогда не знаешь, какую следующую болезнь подцепят наши солдаты. В этом вся и прелесть! А для вас хорошая практика! Но самое лучшее заключается в том, что благодаря всему этому научишься по-настоящему ценить отпуск в Германии! Знаете, что бы я сделал, если бы во время своего отпуска не собирался обручиться с любимой женщиной?

– Нет! И что же?

– Я бы отправился в чудесную антисептическую больницу. Там я бы первую половину дня простоял под душем, а остаток дня провел бы за перебиранием комплекта блестящих хирургических инструментов, которые только что вынули из сушильного шкафчика для стерилизации инструментов. А каждый вечер отправлялся спать в отдельную прекрасную палату, где ни одна медсестра даже не слышала о том, что существуют такие болезни, как бациллярная дизентерия и сыпной тиф, или что встречаются пациенты, кишки которых совсем недавно валялись в дорожной грязи!

– А это как раз то, от чего я всегда стремился сбежать! – восторженно воскликнул Фреезе.

– Ну, если вы этого сами хотели, то теперь вы это получили! Но, знаете ли, Фреезе, вши в качестве товарищей детских забав через некоторое время начинают страшно действовать на нервы!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.