«ВОТ ЭТО И ЕСТЬ МАТИСС!»

«ВОТ ЭТО И ЕСТЬ МАТИСС!»

Молодость. Как все великие старые мастера, как все чародеи искусства и поэзии, достигшие совершенства в своем мастерстве, Анри Матисс не перестает о ней размышлять. В пору, когда жизнь клонится к закату, как прекрасно обратиться к будущему и воскликнуть вместе с Виньи:

«Молодые потомки того, кто живет и любит вас…»

30 августа 1945 года Матисс уточнит свою мысль, обращаясь прямо к молодежи:

«Молодому художнику, который не может освободиться от влияния старшего поколения, грозит трясина.

Чтобы уберечься от колдовских чар творчества своих непосредственных предшественников, которых он ценит, он должен искать новые источники вдохновения в творениях различных цивилизаций в соответствии со своими симпатиями. Сезанна вдохновлял Пуссен.

Художник, если он тонко чувствует, не может утерять то, что унаследовано от предыдущего поколения, так как он несет это в себе независимо от себя самого. И тем не менее ему необходимо освободиться от этого, чтобы выразить себя и дать что-то новое и свежее…

Молодой художник имеет полное право полагать, что ему нет необходимости все изобретать, он обязан прежде всего упорядочить свои мысли, примирив различные точки зрения, выраженные в тех прекрасных творениях, которые его впечатляют, и вместе с тем ища у природы ответа на свои вопросы.

Постигнув средства выражения, художник должен задать себе вопрос: „Чего же я хочу?“, и идти в своих поисках от простого к сложному, пытаясь дать ответ на этот вопрос.

Если он сумеет сохранить искренность наряду с глубоким чувством без плутовства и снисхождения к себе, любознательность не покинет его, равно как сохранятся до глубокой старости и рвение к нелегкой работе, и потребность в познании.

Нет ничего лучше этого!» [480]

«Познать молодость» — таково намерение мастера, полностью овладевшего своими возможностями.

«Я работал годами, — признается он Арагону, — чтобы сказали: „Вот это и есть Матисс“».

Он задает Арагону вопрос и сам же отвечает: «Разве не является рисунок синтезом, завершением ряда удержанных и собранных мозгом ощущений, приводимых в действие каким-то одним последним ощущением, так что я выполняю рисунок почти бессознательно, как медиум?»

Он говорит о «грозовом разряде», тонким теоретиком которого однажды проявил себя Андре Лот, прозорливо написавший в 1939 году об эволюции Матисса: «Мы видели, как на протяжении двадцати пяти лет один из самых одаренных художников нашей эпохи постепенно отрекался от своих первых побед — побед, достигнутых непроизвольно, благодаря чистому инстинкту, когда никакая дисциплина не препятствует его порыву, — и для лучшего самовыражения и придания своей идее самой совершенной формы сознательно отказался от блестящих находок».

С редкой проницательностью проанализировал механику этого настойчивого стремления к очищению Андре Лежар: «Все творчество Матисса, „порождение ослепительного света“», о чем говорил Аполлинер, представляет самоисчерпывание. Оно отмечено непрерывным стремлением ко все большему упрощению, к почти абсолютному отречению. Это стремление к чистоте не есть признак аскетизма и иссякнувшей способности чувствовать, напротив, оно является выражением уверенной силы, способности к созиданию, которая пренебрегает случайным, жертвует бесполезным и удерживает лишь основное. Териад справедливо сказал: «Любое произведение Матисса представляет собой то, что остается после ряда динамических поисков и добровольных жертв. Оно — то, что остается, то есть то, что непреходяще. Это все, что требуется… Истинное богатство — это не изобилие, а избрание, выбор, обладание тем, что важно, тем, что поистине важно, только тем, что важно».