12

12

Одним из первых заданий Мишель Спивак в роли национального руководителя по связям ЕВВ стало изучение интересовавшего организацию дела ветерана Корейской войны, рожденного в Венгрии. Ознакомившись с документами Тибора Рубина, она искренне им заинтересовалась.

Одной из причин, по которой она взялась за эту работу в начале 1986-го, стало желание следовать по стопам двадцати других членов семьи, которые все так или иначе были связаны с армией. Ее отец, Морис, получил Бронзовую звезду за Арденнскую операцию. Морис был в составе 11-й дивизии Паттона, которая освободила Маутхаузен. Он никогда не встречался с Тибором Рубиным, но видел, в каких условиях содержались узники концлагеря. Поэтому история этого иностранного ветерана показалась Мишель очень близкой.

Мишель было всего тридцать, когда она начала работать на ЕВВ, но она уже была опытным журналистом. Она год провела на Ближнем Востоке, вела собственное шоу на местном радио и занимала ответственный пост в новостном агентстве Scripps Howard.

Вместе с юристом она немедленно связалась с конгрессменами Томом Лантосом, Лесом Аспином и Робертом Дорианом. Следующими были члены ЕВВ и редакторы нескольких еврейских изданий, которых она попросила подписать петицию в Минармии США с просьбой открыть личное дело Рубина для всех. Мишель была убеждена, что чтобы раздуть дело до национальных масштабов, начать нужно именно с еврейских организаций. «Американский легион» и «Ветераны иностранных войн» были куда могущественнее, в их рядах числилось больше тридцати миллионов ветеранов, но достучаться до них было гораздо сложнее. Да и в прошлом они уже не раз давали понять, что неохотно берутся за дела ветеранов-евреев. Мишель просила редакторов и председателей ветеранских групп поменьше, регионального масштаба, писать письма в Конгресс и в Минобороны. Наконец, она начала серию долгих, поздних телефонных диалогов с живым мужчиной средних лет, который просил называть его Тэдди и бесстыдно с ней заигрывал, узнав, что она рыженькая. Мишель влюбилась в него с первого же разговора.

Мишель встретилась с Тибором только два года спустя, когда прилетела на собрание ЕВВ на Западном побережье. Она договорилась, что он выступит, но его рассказы были столь необычны, что она сама не могла представить, о чем именно он будет говорить.

Она немного опоздала на его речь. Войдя в комнату, она обнаружила толпу людей, завороженно слушающих невысокого, веселого мужчину с чокнутым синтаксисом и высоким смехом – кажется, если бы вороны умели выражать восторг, они бы делали это именно так.

Блеск в его глазах намекал, что Тибор – особенный, этакий нонконформист, дерзкий, но добрый; совсем не угрюмый, замкнутый герой, типичный для американской мифологии. Он не производил впечатление жесткого, обиженного человека. Его оживленный тон и энтузиазм говорили об одном: несмотря на все испытания он любил жизнь. Может, поэтому толпа так впилась в него своим вниманием.

Мишель вспомнила, как в один из вечеров Тибор заметил, что хоть и воспитывал детей в еврейских традициях, в Бога он не верил. Поэтому ей показалось странным, что Бог занимал такое значительное место в его повествовании. В самые тяжелые моменты Тибор взывал к Богу. Когда все шло плохо, виноват был Бог. Когда все шло хорошо, это было частью божьего промысла.

Мишель была одной из тех, кто верил в высшую сущность – ей особенно нравилась ремарка Эйнштейна «Никто так и не объяснил первую искру», – и ее заинтриговала игра Тибора в прятки с Богом. Если он не верил в Бога, зачем так долго тянет с Ним диалог? Она сделала ментальную памятку обязательно спросить об этом у него, как только представится подходящий случай.

Когда они встретились после его речи, их беседа началась ровно с того момента, на котором они остановились в последнем телефонном разговоре. Ей польстило, что он сразу же обратил на нее все свое внимание. Он взял ее за руку, проводил до ее машины, показал дорогу до одного из любимых ресторанов и настоял на оплате ужина, хотя она и говорила, что все расходы берет на себя организация. На следующий день он попросил свою дочь Рози показать ей Лос-Анджелес. Он принял ее как дальнюю родственницу, с какой-то безусловной благосклонностью.

Мишель Спивак и Тибор, год 1987-й. Предоставлено Мишель Спивак (Келли) и Ричардом Б. Келли

Мишель вернулась в Вашингтон полная решимости работать с его делом еще упорнее. Петиции в его поддержку копились у них в офисе, и национальный командор ЕВВ отправил в армию запрос начать официальный пересмотр его дела.

Запрос отклонили. Формальный ответ – слишком поздно рассматривать дело кого-либо, воевавшего так давно. Но Мишель уже накопала несколько случаев, когда солдат награждали Медалью Почета по прошествии десятков лет после их подвигов. Отношение Минобороны запутало ее.

Она начала копать еще глубже и поняла, что дело не просто во временных ограничениях. По секрету ей сообщили, что люди, ответственные за выдачу военных наград, с неохотой награждали ветеранов Корейской войны, попавших в лагерь для военнопленных. В частном порядке обсуждали – хотя на бумаге это не фиксировали, – что слишком многие из них сотрудничали с врагом, пока находились в заключении.

Никто этого открыто не заявлял, но Мишель нашла несколько подтверждений тому факту, что в Минобороны даже простые посещения лекций по индоктринации считали компрометирующими и достаточными для подозрений. Несмотря на большое количество докладов и отчетов об открытом сопротивлении китайской пропаганде репутация военнопленных Корейского конфликта была запятнана. Мишель считала такое отношение постыдным.

В конце 1988-го он встретилась с полковником в отставке Гербом Розенблитом, директором ЕВВ по юридическим вопросам, чтобы вместе попытаться разобраться, почему Мин-армии так упрямо сопротивляется именно в этой конкретной ситуации. Потому ли, что истории о Тиборе слишком невероятны? Или потому, что ключевые свидетели мертвы, а живых слишком мало? Или потому, что он был в плену у китайцев? Или, может, потому что он еврей? В конце концов, почему армия так уперлась в закон, который сама же не единожды нарушала в прошлом?

Так, очевидно, что сержант Пейтон руководствовался антисемитскими убеждениями. Мишель и Герб не думали, что в Минобороны тоже сидят сплошные антисемиты. Теперь свидетельские показания Рэндалла Бриера. Они там что, считают, что заместитель комвзвода, ветеран двух войн, недостаточно надежный свидетель? Или им нужны еще свидетели? Комитет отказывался давать комментарии по делу, и Мишель оставалось только гадать.

А тут еще этот устав с временными ограничениями. Мишель и Герб решили, что Минармии использует закон, чтобы помешать именно Тибору, ведь его уже нарушали раньше, чтобы наградить Медалью других.

Теперь «уникальность» корейских военнопленных. Ясно было, что других героев войны – отца Эмиля Капауна, например – обделили военными наградами несмотря на задокументированные свидетельства их отваги. Из того, что Мишель слышала от знающих людей, она сделала вывод, что «красная угроза» в совокупности с преувеличенными рассказами о промывке мозгов и нескольких случаях предательства заклеймили всех участников Корейского конфликта, попавших в плен к врагу. Ясно, что никто открыто в этом не признается, и Мишель и Герб не смогут победить эти предрассудки напрямую. Вместо этого им придется обходить проблему, а это будет нелегко.

Шли годы. Тибору, кажется, хватало периодических напоминаний от ЕВВ, что организация про него не забыла. Он никогда не выражал недовольства отсутствием прогресса. Даже наоборот.

Каждый раз, когда Мишель приезжала на Западное побережье, он обращался с ней как с королевой. Если она прилетала в Лос-Анджелес, ее встречали в аэропорту Рози или Ивонн. Если она останавливалась в отеле неподалеку, Тибор настаивал на совместном ужине.

Раньше она никогда не задумывалась о том, как живет Тибор, а потому ее первый визит к нему домой, который случился лишь через несколько лет, стал для нее откровением. Она и не думала, что Тибор живет так скромно, в компактном ранчо в небольшом пригороде под названием Гарден-Гров.

Зал представлял собой одну сплошную картотеку. Кофейный столик, стулья, даже диван едва было видно из-под груды документов, газетных вырезок, фотографий и писем, на многих из которых стояла печать ЕВВ. В каждом углу стояли пакеты, забитые бумагами. Копии статей – сотни их – были упакованы в картонные коробки, сложенные у стены. «Как только Тэдди на что решится, его не остановить, – заметила Ивонн, пока Мишель осматривала комнату. – Когда дети были маленькими, он решил бросить курить. В один день он просто раз и бросил. Больше никогда не курил. Вот такой он у меня».

В решительности Тибора никто не сомневался: доказательства смотрели Мишель прямо в лицо. В тот момент она решила, что никогда не бросит «маленького венгра», что с этой минуты его борьба – это и ее борьба. Единственное, чего она не знала, так это куда их заведет эта борьба.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.