17

17

Никто не мог разобрать, что там за точка на горизонте. Лед растаял, вода открылась, но суда еще не ходили. А тут вдалеке явно что-то плыло, тонкий контур в открытом море. Тибор и Дик Уэйлен встали на самый край шаткого пирса и вглядывались в даль, пока не увидели парусное судно. Мачта и корпус медленно выбирались из морской пучины.

Как только судно вошло в канал, парус сняли. Три пары весел вылезли из планширей, словно у древнего галеона. Толпа любопытных пленников скопилась на берегу, указывая пальцами и переговариваясь, наблюдая, как судно все ближе подходит к доку. Когда оно пришвартовалось, китайцы выбрали несколько человек из толпы и отправили их на борт, затем в трюм.

Первое судно привезло большой запас чистой одежды – жест доброй воли от народной республики. Потребовалось еще несколько лодок, но зато вскоре все население лагеря было одето в темно-синие пиджаки, штаны и кепки – такие же, как у их так называемых товарищей на Большой земле. Люди с радостью избавились от вонючей и рваной формы. Мало кто жаловался, что синие ватные штаны, накрахмаленные рубашки и одинаковые кепки олицетворяли коммунистические идеалы; это была первая свежая одежда за долгие-долгие месяцы заключения. Правда, китайцы настаивали, чтобы солдаты сдали свои армейские ботинки в обмен на низкосортные, неподходящие кроссовки. Это, во-первых, мешало нормально ходить, а во-вторых, лишало солдат возможности вытащить из подошв ботинок металлические вставки, которые, приложив определенные усилия, можно было превратить в нож. Да, китайцы тоже умели думать.

Меж тем к «Лагерю 5» по реке Ялуцзян продолжали приходить лодки, которые привозили свежую кукурузную крупу, соевые бобы, рис, картофель, свинину и курицу. Свинина и курица отправлялись прямиком на холм к офицерам, зато остальное готовили и для охраны, и для узников. В рационе появились рис, лук, грибы и даже немного сахара. Правда, лето было в разгаре, и рыба и свинина, которых доставляли на лагерные кухни, дурно пахли, в них нередко попадались черви и прочие паразиты. Поварам – балбесам, набранным по самым слабым частям китайской армии и ни во что не ставившим заключенных, – все-таки хватало ума не использовать порченое мясо. Но когда лагерное начальство прознало, что в мусорках копится мясо, оно приказало поварам забрать его обратно и добавлять в обеды. Солдаты понятия не имели, что им делать с гнилыми кусками мяса, появлявшимися в рагу и супах.

Погода устаканилась, день стал длиннее, холмы вокруг «Лагеря 5» зазеленели. С приходом лета вопрос выживания в лагере перестал быть актуальным. У солдат стали появляться котелки, бритвенные принадлежности, журналы и газеты.

Но вот парни были уже не те. Лео Кормье, например, раньше выглядел как футболист, а теперь похудел в два раза и похож был больше на приболевшего спринтера. Тибор и Джеймс Буржуа, и так-то худее среднего, совсем отощали. Раны на плечах Буржуа затянулись, но он все равно не мог поднимать руки выше головы. Карл МакКлендон похудел на двадцать два килограмма, нервишки у него пошаливали. У Дика Уэйлена повыпадали почти все зубы. Рэндалл Бриер был вполне здоров, но жил отдельно от товарищей по роте и с ума сходил от приступов гнева. Несмотря на многочисленные предупреждения и побои он постоянно срывал занятия громким матом в адрес коммунистов.

Уилльям Боннер, снайпер из роты Тибора, пережил зиму и два острых приступа болезни. Тибор помог ему восстановиться сначала после изнурительной дизентерии, затем после пневмонии. В начале июня Боннер шел на поправку наравне с остальными. Однако потом он внезапно свалился с бери-бери. Ослабленный недостатком питательных веществ, он быстро стал вялым, потерял чувствительность в руках и ногах. Резко похудел, а гениталии так опухли, что он мог передвигаться, только держа их в руках – верный признак того, что болезнь смертельна. Тибор готовил ему уголь, чтобы вылечить боли в желудке, но пищеварение Боннера продолжало ухудшаться. Тащил его до отхожего места и ночами не спал, вынимая вшей из волос. Боннер умер как раз тогда, когда вода стала достаточно теплой для того, чтобы он мог помыться в реке.

Тибор, понятно, тяжело реагировал на смерть товарища. Он-то себя убедил, что все, кто сумел пережить зиму, доживут до самого освобождения. И вот теперь, когда уже начались переговоры о перемирии, когда появилась реальная надежда на то, что они все поедут домой, Боннер умирает. Его смерть в тот момент, когда все худшее было уже позади, показалась Тибору очередной жестокой шутка Господа.

Он отправился хоронить Боннера, хотя это и поручили другим пленникам. Трое парней отнесли его скукоженное тело на холм, где земля уже достаточно оттаяла, чтобы в ней можно было вырыть могилу. Убежденный, что он не все сделал для спасения Боннера, Тибор долго молился, пока двое южан закидывали труп землей. Они явно обеспокоились, когда Рубин наклонился к могиле и начал петь на иврите.

– Чего ты ему говоришь? – нервно спросил один из них.

– Ему – ничего, – ответил Тибор. – Я прошу Господа отвести нашего друга в лучшее место. Так делают евреи.

– Ты не слишком громко поешь? – робко спросил другой.

Тибор кивнул: «Да. Хочу, чтобы Он меня услышал».

Парнишки казались потрясенными, но сам Тибор в глубине души сомневался: не бросает ли он слов на ветер? Не впустую ли он каждый день пытается сохранить в их сердцах надежду?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.