12

12

В начале весны в каждую казарму, как называли китайцы эти замызганные халупы, принесли пачку журналов о жизни в Китае. Парни не видели книгу, газету, да вообще ничего почитать месяцами, так что журналы быстро разошлись. Правда, быстренько пробежав глазами по фотографиям улыбающихся крестьян на пшеничных полях и большим кускам текста, восхваляющего жизнь в величайшей утопии этого мира, солдаты выбрасывали их за порог. В одной хибаре парни вырвали страницы и пустили их на туалетную бумагу. Когда китайцы пришли забрать журналы и обнаружили их разбросанными по земле, измазанными дерьмом, они чуть с ума не посходили. Всю «казарму» вывели на покрытую льдом реку и заставили стоять по стойке смирно несколько часов. Некоторые упали – и так больше и не встали.

Вскоре после этого, когда лютый холод прошел, но на улице еще было дико холодно, каждого, кто мог ходить, отправили на ежедневные занятия на открытом воздухе. Объяснили, что занятия, продолжавшиеся от двух до шести часов, – это часть их «перевоспитания», и чем быстрее они выучат свой урок, тем быстрее они вернутся домой, к своим семьям. Каждый день несколько рот отправлялись к открытым сценам, с которых обличали и разоблачали западный капитализм, империализм и эксплуатацию «пролетариата». Раз за разом им читали лекции о том, как на их фундаментальные права посягнули интернациональные корпорации и империалистические правительства. Коммунизм, говорили им, освободит их от ярма капиталистического гнета.

Первые лекции читал тучный, вспыльчивый товарищ Сунь, плюющийся сердитыми тирадами против Соединенных Штатов и культуры капитализма. Отец Капаун слушал его шумные проповеди, затем спокойно вступал с ним в дискуссию и опровергал его тезисы один за другим. Сунь отвечал ему криком и прыжками злого примата, но Капаун сохранял спокойствие.

– Когда Господь велел нам любить врагов наших, – говорил он солдатам, – вряд ли он имел в виду товарища Суня.

Китайцы заметили упрямство Капауна, но не стали распылять свою злость прилюдно. Вместо этого они утащили двоих его сокамерников в неприметную хибару на холме и там пытали их. Подвешенных за кисти офицеров заставили подписать документ, который утверждал, будто отец подрывает «учебную программу». Другие офицеры ждали, что документ используют против капеллана на суде, но никакого суда не состоялось. Говорили, что китайцы боятся влияния Капауна, что если его накажут за разговоры, против них поднимется весь лагерь. Однако позже, когда священника поймали за воровством заборных досок, его раздели по грудь и заставили стоять на холоде несколько часов.

В марте у Капауна распухла нога – доктор Андерсон диагностировал тромб. Силы священника увядали, но он все равно сумел сколотить распятие для утренней службы на Пасху. Неделю спустя у него появилась дизентерия, затем сильная пневмония. Его колотила лихорадка, он впал в горячку. Соседи беспомощно наблюдали за приступами адского смеха и беседами с жителями его родного города.

Однако лихорадка спала, и Капаун, кажется, пошел на поправку, когда однажды в хибару вошла охрана с носилками. Им приказано было забрать его в «госпиталь». Офицеры не видели в этом никакого смысла – разве что командование лагеря хотело его убить. Они вступили в перепалку с охранниками.

– Он идет! Он идет! – кричали солдаты на офицеров.

Не желая стать причиной неприятностей у товарищей, отец Капаун знаком показал, что покинет дом, и попросил друзей сообщить его родным, что он умер «счастливой смертью».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.