Миссионерское странствие
Миссионерское странствие
Мемуары Ладислава Гаека немало значат для нашего документального повествования; автор принадлежит к числу самых близких друзей молодого Гашека. В своей книге Гаек хотел восстановить в глазах общественности истину, изобразить Гашека достоверно, таким, каким он его видел и знал.
Эти воспоминания содержат ряд интересных подробностей. По свидетельству Гаека, Гашек, например, любил слушать рассказы старых австрийских ветеранов в трактире «Рампа» на Сокольской улице, умея в то же время привлечь внимание и к себе. Интересно изображает автор, как они совместно писали и издавали сборник «Майские выкрики».
Но, рассказывая о периодах бродяжничества Гашека, Гаек совершенно беспомощен: для него это была «опасная зона», он объясняет бродяжью непоседливость Гашека «зовом прерий». Его удивляет легкомыслие друга, который «никогда ничего не принимал всерьез, ни в одном своем поступке не видел ничего дурного, не думал, что, быть может, обижает других тем, чему сам не придает значения». Гаек полагает, будто именно этот «зов прерий» был причиной жизненных неудач Ярослава.
Однако необычность, исключительность натуры Гашека объясняется весьма просто. Помимо социальных причин, о которых уже шла речь, свою роль тут сыграл и его импульсивный темперамент. Гашек был ребенком и оставался им всю жизнь. Для многих из нас детство — всего лишь жизненный эпизод, период, к которому мы возвращаемся в сентиментально-элегических воспоминаниях, но воскрешать который, даже изредка, стыдимся, боясь показаться смешными. Жизнь большей частью приучает нас к условностям, к привычкам; мы стараемся выглядеть мудрыми, осмотрительными и рассудительными.
Воспринимать мир как ребенок — значит быть открытым полностью и без остатка, сосредоточить огромную душевную энергию на переживаемом мгновении независимо от преследуемой цели и возможных нежелательных последствий. Только этой ценой можно увидеть вещи в радужном освещении новизны, без шаблонов и искажающих. банальностей, можно ощутить непосредственную радость от соприкосновения с жизнью.
О своеобразном переплетении в душе Гашека детской наивности, искренности и отваги хорошо написала Ярмила Гашекова: «Вы не можете себе представить, как красив молодой человек, у которого хватает смелости всегда делать только то, что он хочет. У Гашека эта смелость была всю жизнь, даже впоследствии, когда в уголках его рта появились горькие складки, а в волосах серебряные нити».
Смотреть на мир открыто, по-детски безыскусно и «несентиментально» — это значит порой выглядеть чудаком и безумцем. Стихийная импульсивность Гашека обычно воспринималась неправильно, а позже послужила основой для ошибочных интерпретаций.
Франтишек Лангер, свидетель, который, возможно, один только и был способен понять подлинную сущность этой иррациональности в натуре Гашека, пишет: «Гашек одаривал всех нас своим неисчерпаемым, бурлящим жизнелюбием, нередко заставляющим вспомнить Гаргантюа… Он щедро оделял друзей остроумием, юмором, иронией, наркотизировал их своей веселой беззаботностью и равнодушием к немилостям судьбы, этим своим легкомысленным „ничего!“ помогая им противостоять повседневным неприятностям, трезвой будничности. Из его жизнелюбия каждый мог почерпнуть в меру собственных потребностей и потенций, оно было его лептой во все дружеские взаимоотношения, но это было вместе с тем все, что он способен был дать своим друзьям».
Иржи Магену Гашек казался более сложным: «С ним — и правда — дело обстоит не так просто, как это полагали рассказчики анекдотов за кружкой пива. У меня такое впечатление, что его доброй памяти нанесен сильный вред, но, с другой стороны, нужно учесть и то, что Гашека в ту пору никто не мог понять. Слишком часто он скрывался, исчезал…
Гашек был скорее домовым, который исчезал где-нибудь за трубой, едва вы начинали с ним разговор. И это еще не выражает всей истины. У него всегда была наготове какая-нибудь неожиданная идея, и он тут же ей целиком отдавался».
Перелистаем протокольные записи, сохранившиеся в архиве полицейского управления. Начинаются они праздничной ночью в канун нового, 1905 года. «Императорско-королевский инспектор охраны порядка Антонин Матейка 1 января в 3 часа утра доставил в участок Ярослава Гашека, коий, несмотря на многочисленные увещевания, размахивал на Пршикопах руками, мешая прохожим, чем вызвал скандал». Свидетелями согласились быть Пауль Киш, студент философского факультета, проживающий в Праге, Кожная, д. 1 (брат Эгона Эрвина Киша[25], националистически настроенный немецкий студент), и Франц Седлак, техник, проживающий на Виноградах, Корунни проспект, д. 21. «Задержанный был сильно навеселе и в участке оскорблял немецких студентов. Личность вышеозначенного была установлена, и его отпустили». На оборотной стороне листа мы опять обнаруживаем смягчающее вину объяснение, приписанное другой рукой: «Гашек показал, что был сильно пьян и помнит лишь, что с кем-то на Пршикопах поспорил, ничего более определенного добавить не может. Лишено значения».
Перечень нарушений порядка продолжается с непоколебимой регулярностью. Между тем пражский императорско-королевский дисциплинарный суд терпеливо пытается установить постоянное место жительства Гашека, чтобы взыскать с него штраф.
И еще одна запись, из которой явствует ребяческий характер этих ночных выходок: «Двадцатидвухлетний писатель Ярослав Гашек, проживающий и т. д., 20 июня в четверть четвертого утра на Житной улице неподалеку от полицейского участка зажег три уличных фонаря, которые уже были погашены. Императорско-королевский полицейский Франтишек Шприх доставил вышеозначенного в участок, а поскольку он вел себя грубо и не пожелал назвать своего имени, то был заключен в одиночную камеру». Дело несколько запуталось, ибо позднее правонарушитель заявил: «Признаю, я зажег один фонарь, но тот фонарь, который перед участком и о котором утверждают, будто я его тоже зажег, зажег не я. Что же касается моего поведения в участке, я объясняю его тем, что был оскорблен вышеупомянутой несправедливостью…» Хотя Гашек все-таки извинился, по решению суда он должен был уплатить 10 крон штрафа, а в случае неуплаты ему надлежало отбыть 24 часа в заключении. Это решение можно было опротестовать… и т. д. Штраф уплачен не был. Тогда его попытались взыскать путем конфискации имущества. Но и эта попытка оказалась безрезультатной. Все кончается констатацией факта, что «у должника нет никаких носильных вещей, которые можно было бы конфисковать, живет он у своей матери и не имеет никакой собственности, кроме того, что на нем».
В этом полицейском протоколе нас интересует нечто иное. Вместе с Гашеком зажигали фонари двадцатилетний студент Пражской академии художеств Ярослав Кубин и его сверстник студент-юрист Франтишек Либл. Все трое были немного пьяны. Имя Ярослава Кубина дает основания для реконструкции еще одного странствия Гашека по Европе, благодаря случайному стечению обстоятельств оказавшегося последним. До сих пор это путешествие принадлежит к числу наиболее загадочных проблем биографии писателя.
Единственным источником, освещающим данный период, стала «Политическая и социальная история партии умеренного прогресса в рамках закона». Рассказывая о зарождении этой веселой компании, автор с юмором упоминает о прославленном «апостольском хождении трех членов партии умеренного прогресса» в Вену и Триест. Кроме автора и художника Кубина, в нем участвовал солист Пражского императорско-королевского балета Вагнер.
Что это? Очередная мистификация, простой юмористический вымысел? Или Гашек со своими друзьями действительно бродил по славянской Истрии?
Объяснить эту загадку из прошлого писателя удалось благодаря случайности. В архивном наследии Карела Марека, его товарища по коммерческому училищу, обнаружилась фотография, на которой мы видим молодого человека с внешностью Мефистофеля, сидящего на скамейке в парке или сквере с благопристойного вида юношей в цилиндре. Перед ними стоит некий тип в поношенной одежде, с непокрытой головой и в протянутой за подаянием руке держит шляпу. Молодой человек с внешностью Мефистофеля — это Карел Марек, чье лицо мы знаем и по другим сохранившимся фотографиям. Подозрительный тип в поношенной одежде, изображающий нищего, — Ярослав Гашек. По листьям на деревьях можно судить, что фотография была сделана ранней весной.
Если мы теперь начнем перелистывать журнал «Новы Неруда» («Новый Неруда»), то в первом же номере за 1906 год нам покажется знакомым один рисунок. Та же ситуация, то же расположение фигур! Сравнение обоих документов доказывает, что автор рисунка попросту обвел контуры упомянутой фотографии. Кто был автором этой изобразительной мистификации? В уголке рисунка подпись: Ярослав Кубин, 6 апреля 1906 года.
При этой почти детективной реконструкции фактов достаточно одной достоверной детали, и мы уже можем объяснить всю цепь взаимосвязей. Из донесения в полицейском архиве мы узнаем, что Гашек встречался с Кубином также и в июне 1906 года. Упомянутая фотография и рисунок — явный отзвук веселых забав и развлечений, как бы продолживших бродяжьи скитания Гашека. Таким образом, прославленная апостольская миссия трех членов партии умеренного прогресса, вероятнее всего, была осуществлена в летние месяцы 1905 года. В том же году, после возвращения Гашека из путешествия по Балканам и «экскурсии» в Баварию, вокруг него сгруппировалась дружеская компания.
По счастливому совпадению обстоятельств сохранились две первоначальные главы гашековской «летописи», в которых запечатлено посещение тремя путешественниками загородного ресторана «У сильного Яна» в окружном городе Залаэгерсег у озера Балатон. На основании слов: «было это в прошлом году, в начале августа» — можно судить, что обе главы написаны вскоре после завершения путешествия, очевидно, той же весной 1906 года.
В 1911 году, когда Гашек работал над «Историей партии умеренного прогресса» и ему нужно было оживить серию политических пародий забавными юмористическими историями, он вспомнил о забытом путеописании «апостольского странствия». Но упомянутых двух глав под рукой не оказалось, и «похождения трех членов партии умеренного прогресса во время миссионерского странствия» пришлось описывать заново по воспоминаниям.
Такое смешение литературных и биографических фактов бросает новый свет на богемный миф, сложившийся вокруг имени Гашека; этот миф дает ему возможность словно бы непроизвольно включать автобиографические детали в область фантазии, преображать биографические мотивы в мотивы литературные и наоборот. Он помогает понять своеобразие личности Гашека, его специфический подход к творчеству.
Возникновение этого мифа мы теперь со всей определенностью можем отнести к годам, когда Гашек перестает странствовать по Европе. Оказывается, его бродяжничество было уже прообразом позднейшего внутреннего раскрепощения, было творческим, позитивным. Резонансом необычных впечатлений, которые Гашек поначалу искал в своих странствиях, станут удивительные пассажи и повороты рассказов, которыми он будет развлекать дружескую компанию. Скитания, шутовские проделки и литературные мистификации представляют собой варианты одной и той же игры, вдохновленной импульсивностью и непосредственностью Гашека.
Теперь остается только реконструировать вероятный маршрут последнего странствия Гашека по Европе. Исходным пунктом была, видимо, скамейка на Карловой площади, где часто собирались, развлекались и беседовали приятели. Судя по рассказу Гашека, путешествие было предпринято на основе решения исполнительного комитета партии умеренного прогресса о наказании Гашека, Кубина и Франтишека Вагнера за «непристойное поведение». Искупить грехи они должны были этой апостольской миссией. Однако один из членов «исполнительного комитета», Иржи Маген, такого постановления не помнит. Возможно, перед нами опять вымысел юмориста.
Все трое отправились в путь где-то в начале августа и должны были вернуться 7 октября. С добросовестностью мистификатора Гашек приводит точные указания времени и дополняет их подробными сведениями о расписаниях поездов и пунктах пересадки. Согласно его версии «миссионеры» выехали из Праги в 6.20 утра по государственной железной дороге в направлении на Иглаву через Колин, Кутну Гору и Немецкий Брод. В 17 часов 32 минуты они были в Иглаве, где якобы выступили в местном «Чешском клубе» с лекцией об отношении партии к национальным меньшинствам в Чехии. Затем они, если верить тому же источнику, попросили поддержки у местных немецких богатеев, ибо решили отстаивать чешские интересы путем материального ослабления национального врага. Но не будем вдаваться в подробности, чтобы не пересказывать повествования самого Гашека. Из Иглавы веселая троица попала в Венгрию и там распалась. Первым откололся Вагнер. Гашек с Кубином еще некоторое время бродили по Хорватии и кормились тем, что Кубин писал портреты крестьян и реставрировал в церквах иконы.
Но и Кубин не выдержал путевых невзгод и уехал назад, в Прагу.
Какова была дальнейшая судьба самого стойкого члена бродяжьей компании — Ярослава Гашека? Достиг ли он намеченной цели путешествия через Марибор, Любляну, Горицию и Пулу? На этот вопрос нельзя ответить однозначно. Судя по путевым мотивам, связанным с краем, который называют Междумурье (позднее Гашек посвятил ему цикл рассказов), он свернул от Надьканижи на запад, в Словению, и довольно долго скитался по долине Дравы, в районе городов Вараждин («Данас есмо»), Ормож и Птуй («Любовь в Междумурье»). Если же судить по другому пласту топографических мотивов, то писатель посетил также Венецию, где почерпнул интересные туристские сведения и впечатления («Полчаса по Канале Гранде», «Несчастный гондольер Витторе», «В венецианских застенках»). Домой он возвратился через Триест. Гашек рассказывает об этом в одном из своих фельетонов: «В позапрошлом году из-за отсутствия денег я отправился пешком из Триеста через Альпы в Прагу. Я странствовал, читай — побирался. В Леобене в Штирии я остановил на дороге трех мужчин, смахивавших на туристов, и простейшим способом: „Ein armer Reisender“[26] — попросил о воспомоществовании». Это упоминание, опубликованное 27 января 1907 года, — единственное сохранившееся свидетельство о возвращении Гашека из скитаний по Истрии, из последнего его большого путешествия по Европе.
В последующие годы до самого начала мировой войны он обитает в Праге и путешествует только по Чехии. Для своего бродяжьего зуда, для загадочного «зова прерий» он находит иную отдушину: пражские кабачки, ночную жизнь, богемную среду. Интенсивное впитывание подлинных жизненных впечатлений сменяется интенсивным творчеством. И в нем Гашек сохраняет свою необузданную жизнерадостность, не знающую никаких стеснений, веселое «легкомыслие» в выборе средств выражения.
Картины красот далеких краев, проникнутые ностальгией разочарованного и меланхоличного бродяги, уступают место трагикомическим историям, почерпнутым из повседневного быта большого города. Стремление поражать и удивлять интересным жизненным материалом, интересными наблюдениями перемещается в область языка, проявляется в словесной игре и неожиданных комических поворотах.
Таким образом, превращение бродяги в пражанина имело и литературные последствия. Если в путевых очерках Гашек еще развивал традиции реалистического репортажа или дорожных зарисовок, то в сфере гротеска основным источником его творчества становятся комические находки, чаще всего рождающиеся среди забав веселой компании. На страницах низкопробных бульварных развлекательных изданий вроде журнала «Весела Прага» и в редакциях сатирических еженедельников «Карикатуры» и «Копршивы» («Крапива») сформировался Гашек — сатирик и памфлетист. Апостольское и миссионерское странствие трех членов партии умеренного прогресса в рамках закона — поворотная веха в жизни Гашека не только потому, что в его творчестве этого периода еще неразличимо сливаются воедино скитальческие мотивы с их бродяжьей лирикой и мотивы богемные, иронически-мистификаторские. Именно в это время Гашек находит самого себя, свою оригинальную литературную манеру.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.