Глава 7. Тамбовский волк
Глава 7. Тамбовский волк
«Идет охота на волков, идет охота! На серых хищников – матерых и щенков. Кричат загонщики и лают псы – до рвоты. Кровь на снегу и пятна красные флажков.
Рвусь из сил, из всех сухожилий, но сегодня – не так, как вчера! Обложили меня, обложили, но остались ни с чем егеря…!»
Из песни.
Уже почти месяц Дим жил на новом месте.
По ночам разгружал вагоны и платформы на грузовой станции, до полудня спал в своей пристройке на цыганском хуторе, а потом уходил на безлюдную косу к морю, где вволю купался и загорал под тихое шуршание прибоя.
Когда жара спадала, он удил бычков со свай старой заброшенной пристани, что было для него и хозяйки дополнительным приварком.
Работа грузчика Дима не обременяла (силы хватало с избытком), случайные напарники его прошлым не интересовались, и все вроде складывалось удачно. За исключением одного. В городе и его окрестностях часто грабили и убивали. Недавно закончившаяся война выбросила на поверхность множество шпаны, которая не желала честно жить и трудиться. Местная власть в лице милиции регулярно устраивала на нее облавы в порту, на рынках и железнодорожном вокзале. Попал в такую и Дим. В одну из ночей, когда бригада ударно трудилась, разгружая очередной вагон с цементом, вокзал и грузовую станцию оцепили милицейские патрули с военными, которые организовали проверку документов. А поскольку таковых у старшины не было, ему пришлось вспомнить боевое прошлое. Сигая по платформам и меж вагонами, он умело оторвался от преследователей, которые, не особо церемонясь, пальнули пару раз вслед, и затерялся среди окраинных, погруженных во мрак улиц.
Вернувшись домой, Дим жадно напился и ополоснулся холодной водой, а затем, стянув сапоги, улегся на жесткую кровать, предавшись размышлениям.
То, что работу он потерял, сомнений не вызывало, а посему следовало искать другую. И тут в голове возникла мысль «грабь награбленное». Это был старый тезис большевиков, его озвучил в 1918 году сам Ленин, а пролетарского вождя Дим глубоко уважал и решил ему последовать.
Спустя пять минут, задвинув на окошке занавеску и достав из печки припрятанный там «вальтер», Дим при свете потрескивающего каганца чистил оружие и тихо мугикал песню.
Темная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах,
Тускло звезды мерцают…
– фальшиво выводил он, занавесив чубом глаза и пощелкивая деталями.
Затем, для полноты ощущений, вынув из сапога финку, подточил ее на обломке оселка, после чего проверил пальцем остроту жала.
– Ну, держитесь, гады, – подбросил финку на руке. – Я вам покажу, как грабить население.
В поиск отправился на следующую ночь. Когда в небе зажглись звезды. Здесь они были не такие как в России, а яркие и пушистые. В кустах акации пели цикады, со стороны моря угадывался шум порта, где-то в посадке за хутором защелкал соловей. Дробно и звонко.
Миновав овраг, а потом церковь, Дим вышел в город и пошел по его улицам, придерживаясь темной стороны. В окнах отдельных домов брезжил свет, по проезжей части, переваливаясь на колдобинах, изредка проезжали грузовики, на тротуарах порой мелькали тени запоздалых прохожих.
Прогулка по центру закончилась ничем, и Дим направился в сторону приморского района, именуемого «Лиски». Со слов местных аборигенов, в старое время то был рыбацкий поселок на берегу, где держала шинок[137] некая Лизка, а потом ее именем власти нарекли район. Не иначе за заслуги.
Было так на самом деле или нет, старшина не знал, но то, что в Лисках грабили чаще, чем в других, слышал от грузчиков, с которыми работал. Те оказались правы.
Спустя час после блужданий в хитросплетении улиц, остановившись у афишной тумбы, Дим услышал далекую трель милицейского свистка, вслед за которой щелкнул выстрел.
«Наган», – сразу же определил он и насторожился.
Минут через пять впереди замаячили тени (Дим прижался к теплому бетону), а потом, сопя, мимо него пробежали двое мужчин, свернувшие в ближайший переулок.
Старшина скользнул за ними.
Оставив переулок позади, незнакомцы остановились и прислушались, а потом, тихо переговариваясь, направились в сторону небольшого пляжа, окаймленного по краям зарослями краснотала.
Дим нырнул туда, а мужчины уселись на перевернутую лодку метрах в трех от них и закурили.
– Нехилая оказалась хата, – донесся до подползшего почти вплотную старшины хриплый голос.
– Старый поп, богатый, – рассмеялся второй. – Ну что, будем дуванить[138]?
После этого раздался металлический щелчок и оба над чем-то наклонились.
В ту же секунду Дим прыгнул на сидящего к нему спиной и саданул того рукояткой «вальтера» по затылку. Второй, успевший вскочить, получил молниеносный удар ногой в пах, а затем второй – ребром ладони по шее.
– Так-то лучше, – сплюнул на песок Дим, сунув пистолет за пояс.
Затем он обшмонал бесчувственные тела, защелкнул стоявший на днище лодки кожаный саквояж и, прихватив его с собой, быстро ретировался.
По дороге домой выбросил с мостика в овраг обнаруженные в карманах бандитов револьвер с финкой, а потом, закрывшись в пристройке, зажег каганец и вывалил на стол содержимое саквояжа. Оно впечатляло.
Кроме пары золоченых подсвечников, такого же наперсного креста и лампады, в полумраке матово отсвечивали столовое серебро и несколько царских червонцев.
– Да, не бедный поп, – подумал Дим, рассматривая добычу.
На следующий день, купив на морском вокзале билет на пароход «Николай Островский»», он отправился в Мариуполь, где сдал в скупки все, за исключением червонцев. Образовалась изрядная сумма, часть из которой он тут же решил потратить, поскольку его армейское обмундирование изрядно обветшало.
На шумном мариупольском рынке, задержавшись на день, он сторговал отличный бостоновый костюм цвета кофе с золотистой ниткой, пару рубах, кепку-восьмиклинку и хромовые сапожки «джимми». Хозяйке купил малороссийскую хустку с маками и отрез на платье.
По приезду жильца назад бабка несказанно обрадовалась его возвращению и подаркам, а Дим сообщил ей, что устроился на новую работу и получил аванс. От начальства.
– И шо ж то за робота? – поглаживая накинутый на плечи платок, вопросила Одарка.
– Экспедитором. Ездить в командировки и сопровождать грузы. Так что, если буду иногда отсутствовать день-два, вы не беспокойтесь.
– Добре, – кивнула бабка, после чего угостила Дима только что сваренными варениками с черешней.
После этого работа «экспедитором» продолжилась.
А поскольку в следующих ночных вояжах подлежащих экспроприации больше не попадалось, бывший разведчик решил изменить тактику.
Он стал посещать городской базар с барахолкой, выискивая барыг и спекулянтов. Определить тех не составило большого труда. Если обедневший послевоенный люд продавал последнее и покупал крохи, эти делали все с размахом. У мордастых мужиков, благообразных старичков и разбитных молодиц с бегающими глазами, можно было купить или обменять многое, но только себе в убыток. Немногочисленные стражи порядка к ним не касались и, отворачивая головы, проходили мимо.
Одни из «коммерсантов» были местными, и Дим тут же исключал их из своих планов, а другие приезжими, из ближайших местечек и сел, которых вокруг Бердянска хватало.
В течение лета в поездах местного направления и на пустынных шляхах старшина провел еще несколько успешных операций, а затем пришлось сматываться в просторы Таврии.
Тем вечером, когда он вернулся из кинотеатра на Приморской площади, где шла довоенная комедия «Веселые ребята», хозяйка сообщила, что к ней заходил местный участковый и расспрашивал о постояльце.
– И что вы ему сказали? – внешне безразлично поинтересовался Дим.
– Тилькы тэ, шо ты живэшь у мэнэ и справно сплачуешь за кимнату.
– А он?
– Просыв зайты до нього на участок, колы будэш вдома.
– Обязательно зайду, – сказал Дим. – А пока пойду отдыхать. Доброй ночи.
Когда сквозь облака проглянул серп месяца и хутор уснул, одетый по-дорожному Дим тихо вышел из пристройки и прислушался. В остывающем воздухе скрипели сверчки, со стороны оврага доносило хор лягушек.
– Прощевай, тетка Одарка, – кивнул Дим в сторону темных окошек хаты и, вскинув на плечо вещмешок, пошагал через зады усадьбы к темнеющей на фоне неба посадке.
Спустя сутки он приехал поездом в Херсон, где занялся поиском жилья в пригороде. При наличии дензнаков особого труда это не составляло, и уже к вечеру он снял хибарку на берегу Днепра у одного из местных рыбаков, занимавшегося ловом тарани и леща на своей шаланде в лимане. В этом месте он был необычайно широк и полноводен, имел выход к морю и веселил глаз живописными пейзажами.
После провинциального Бердянска город впечатлял своими размерами и многолюдьем. Он еще носил многочисленные следы войны, но уже активно восстанавливался. Работал порт, заводы и фабрики, из других краев все еще возвращались разбросанные лихолетьем жители.
Обосновавшись на новом месте, Дим тут же занялся изучением объекта своих будущих действий, знакомясь с городом и его окрестностями. Для начала он побывал в порту, на вокзале и местных рынках с барахолками (последних здесь было намного больше), а потом стал знакомиться с ними более детально.
В один из таких дней, когда после полудня Дим возвращался домой, прикупив зелени и продуктов, в старом парке он услышал возбужденные голоса – мужской и женский.
А когда подошел ближе, увидел, как парень, примерно его лет, хлещет ладонью по лицу сидящую на скамейке девушку. Та активно оборонялась, царапаясь и кусаясь, но силы были явно неравные.
Шмякнув бумажный пакет в траву, Дим тут же вмешался и, уцепив наглеца спереди за ворот, а сзади за штаны, перебросил его через скамейку в кусты, где тот с треском приземлился.
Через секунду малый выскочил оттуда с зажатой в кулаке бритвой, хрипя «Попишу, падла!», но в следующий миг его запястье попало в стальной зажим, а голова дернулась от сильнейшего удара.
– Отдохни, – вывернул из безвольной руки бритву Дим, после чего оттолкнул парня, и тот свалился наземь.
– За что он тебя? – обратился к девушке, кивнув на бесчувственное тело.
В ответ та вскочила со скамейки и с криком «Так тебе и надо, козел!» пнула носком туфельки валяющегося хулигана.
– Ну-ну, – успокоил незнакомку Дим. – Зачем столько эмоций?
– Так он же кот, – сказала та непонятное, кривя губы и поправляя разорванное на плече платье.
– Ладно, – взял с травы свой пакет старшина. – Я живу тут рядом. Если хочешь, можешь зайти и привести себя в порядок.
Потом они шли рядом по тропе, и Дим украдкой рассматривал Риту (так звали девушку). Она была стройной, южного типа и довольно миловидная.
– А вот и моя обитель – открыл скрипучую калитку хозяин. – Прошу любить и жаловать.
– Небогато живешь, – сказала Рита, когда, миновав небольшой, заросший полынью дворик, они вошли внутрь хибары.
– Мне хватает, – ответил Дим. – Вон там рукомойник и полотенце, – показал рукой за перегородку, – а иголку с ниткой я тебе сейчас организую.
Пока гостья приводила себя в порядок, он прихватил ведро и спустился к реке за водой, а вернувшись, обнаружил Риту сидящей обнаженной на кровати.
– Иди ко мне, – блеснули черные глаза, и случилось то, что должно было случиться.
Когда пыл страсти спал и они лежали рядом, глядя в потолок, Дим спросил, кто такой «кот», и девушка звонко рассмеялась.
– Так ты не из блатных? – погладила наколки у парня на груди. – А я думала из них. Выходит, ошиблась. А кот – это сутенер. Теперь понял?
– Понял, – нахмурился Дим. – Так ты…
– Да, – последовал ответ. – И нас у него еще трое.
– А за что он тебе бил?
– Не хотела работать, как Светка. Ей Жмур порезал лицо. Уже неделю лежит в больнице.
– Не знал, – скрипнул зубами Дим. – Иначе свернул бы тому Жмуру шею.
– То же он грозился проделать и со мной, жестокий гад, – сжала кулачки Рита.
Внезапно у Дима возникла мысль, и он приподнялся на локте.
– Слушай, а где живет эта тварь? Которая любит резать девушек.
– Зачем это тебе? – насторожилась Рита. – С ним лучше не связываться.
– Я просто хочу помочь, – пожал плечами Дим. – Иначе он так просто не отстанет.
На некоторое время в комнате возникла тишина, нарушаемая зуденьем мухи, а потом девушка прошептала:
– Улица Гоголя дом три, квартира четыре.
– Ну, вот и ладненько, – обнял ее Дим, после чего пара снова занялась любовью.
Когда он проснулся, за окном розовел рассвет и чирикали воробьи. Риты не было.
– Как пришла, так и ушла, – зевнул старшина, чувствуя приятную истому в теле.
За квартирой «кота» он следил двое суток. Тот жил один, спал до полудня, а после отправлялся в город. Возвращался ближе к утру, насвистывая «Мурку».
На третью ночь Жмур пришел раньше. Дождавшись, когда в окнах дома погас свет, Дим поднялся на второй этаж, остановился у нужной двери.
Прислушался – тишина, чуть провернул торчащую на стене в цоколе лампу (площадка погрузилась в полумрак) и постучал в дверь.
Через пару минут за ней послышались шаги, а потом голос:
– Чего надо?
– Вам срочная телеграмма, – прошамкал Дим. И по-стариковски закашлялся.
Изнутри щелкнул замок, наружу высунулась голова, и тут же хрустнули позвонки – старшина свернул ее набок. Уцепив жертву подмышки, он шагнул внутрь, тихо прикрыл за собой дверь и опустил тело на пол. Потом скользнул из прихожей в комнату, через окна которой струился лунный свет и осмотрелся.
В полумраке у стены белела разобранная кровать, в центре стоял круглый стол в окружении стульев, по углам высились шкаф с зеркалом и буфет на вычурных ножках. На его полках и в ящиках ничего ценного не обнаружилось, а вот в шкафу оказался целый гардероб, судя по всему ворованный. Здесь висели шубка из песца и норковое манто, кожаный мужской плащ, а также несколько добротных мужских и женских костюмов. Внизу стоял пустой фибровый чемодан, куда Дим определил то, что вместилось. Вслед за этим налетчик протер взятым здесь же платком все, за что брался, и ретировался из квартиры. Рассвет он встретил в своей хибаре.
Спустя несколько дней, загнав экспроприированное барыгам, Дим сидел в одной из рыночных забегаловок, пил пиво с сушками и размышлял о жизни. Он понимал, что понемногу становится бандитом, но выхода не находил.
«Может свалить за бугор? – думал он. – В Румынию или Болгарию. Но там все чужое».
Или сдаться властям? Этого не позволяли гордость и обиженное самолюбие.
– Да, куда ни кинь, всюду клин, – бормотнул старшина и хрустнул в руке сушкой. Затем допил пиво, сунул оборванному пацану, бродившему меж посетителей, мятый червонец и вышел наружу.
Приморский рынок жил своей жизнью. Вокруг бурлила разноголосая толпа, продавцы зазывали покупателей, где-то в порту гудел пароход, сверху лились потоки солнца. Полюбовавшись работой грузчиков, артистически перебрасывавших неподалеку гору полосатых арбузов и золотистых канталуп, Дим, паруся широченными клешами, неспешно двинулся к выходу с базара.
Его глаза привычно выхватывали из толпы спекулянтов и карманников, цветастых цыганок-гадалок и наперсточников, делавших свой «гешефт»[139], как говорили местные евреи.
Внезапно сбоку мелькнуло чем-то знакомое лицо, старшина остановился.
Метрах в трех от него среди снующего люда виднелась в ряду таких же дощатая будка, в которой работал сапожник.
– Не может быть, – прошептал Дим, и сердце учащенно забилось.
В просторном окошке, щуря узкие глаза и сжав губы, набивал подковку на сапог младший лейтенант Пак – его инструктор по парашютному батальону.
Словно чувствуя посторонний взгляд, мастер поднял голову, и его глаза округлились.
– Лейтенант! – рассекая плечом народ, бросился к будке старшина, и в следующее мгновение они тискали друг друга в объятиях.
– Димка, черт! – смахнул набежавшую слезу Пак. – Откуда? Каким ветром?
– Я, Сергей, – проглотил застрявший ком в горле бывший курсант. – Попутным.
– Так, мужик, на твои хромачи, – протянул сапоги заказчику лейтенант. – Сейчас закроюсь, и пойдем ко мне, – улыбнулся Диму.
Потом он исчез в полумраке будки, далее скрипнула дверь, и Пак появился перед Димом на тележке.
У него не было обеих ног. По колено.
– Как же это? – прошептал Дим, глядя сверху вниз. – А? Сережа.
– Так получилось, – нахмурился инвалид. – Могло быть хуже.
Далее, под его руководством, Дим опустил верхний щит и запер его на замок, а чуть позже шел рядом с гремящей по булыжникам тележкой. Сергей дымил зажатой в губах цигаркой и отталкивался от них двумя зажатыми в кулаках утюжками.
По дороге Дим заскочил в коммерческий магазин, где купил водки, колбасы и сыра, а потом они последовали дальше.
Домик Пака прятался в небольшом саду, на одной из припортовых улиц, мощеный плитняком двор сверху был затенен шпалерой винограда, а у веранды стояли накрытый клеенкой стол и две лавки.
– Зина! – громко крикнул Сергей, когда Дим затворил за ними дощатую калитку.
Из-за дома тут же выкатил лохматый щенок, а за ним из глубины сада показалась женщина с корзиной груш, худенькая и глазастая.
– Вот, встретил однополчанина! – радостно сказал Пак. – Вместе воевали в Крыму, в парашютном батальоне.
– Зинаида, – протянула руку женщина, подойдя ближе.
– Дмитрий, – осторожно пожал ее гость. – Ваш муж был одним из моих командиров.
– Ясно, по-доброму улыбнулась хозяйка. – Так чего стоим? Такое событие надо отметить.
– Гаф-ф! – заюлили у ее ног щенок, и все весело рассмеялись.
Несколько позже они сидели за празднично накрытым столом, где кроме того, что купил Дим, искрился графин красного домашнего вина, золотилась жареная камбала и исходил паром молодой вареный картофель. Здесь же стояла ваза бергамот[140], изумрудно сиял арбуз и блестел коричневой коркой хлеб, нарезанный крупными ломтями.
Как когда-то с Петей Морозовым, первый тост подняли за встречу, а вторым помянули друзей, не вернувшихся с фронта. Затем Сергей рассказал, что потерял ноги на подступах к Берлину, а в госпитале, где лежал, познакомился с Зинаидой.
– Лейтенант Круглова была моим лечащим врачом, – положил свою руку на руку жены. – Потом мы расписались и приехали сюда, на ее родину. Теперь Зина работает в больнице, а я чиню обувь.
Спустя час, извинившись, хозяйка покинула друзей (нужно было идти на ночное дежурство), а они остались за столом и продолжили беседу.
Сквозь листья винограда над головой дрожали солнечные блики, дневной зной спадал, откуда-то доносило звуки довоенного танго.
В парке Чаир распускаются розы,
В парке Чаир расцветает миндаль.
Снятся твои золотистые косы,
Снится весёлая, звонкая даль…
– медово пел тоскующий голос, и оба задумались.
– Ну, а ты как живешь? – спросил Пак, когда мелодия растворилась в воздухе, и в очередной раз наполнил рюмки.
– Не особо, – вздохнул Дим, беря свою. – Давай, лейтенант, выпьем.
Они выпили, не чокаясь, после чего Пак закурил, а гость нахмурился.
– Я в бегах, – сказал, глядя в глаза хозяину. И рассказал тому все. Без утайки.
– Да-а, дела, – протянул Сергей, когда Дим закончил. – Что думаешь делать дальше?
– По правде говоря, еще не решил, – скрипнул лавкой старшина. – Но с повинной не пойду. Это точно.
– С повинной никак нельзя, – согласился Пак. – При таком раскладе. – И, погасив в блюдце папиросу, зажег вторую.
– Вот и я так думаю, – плеснул себе еще водки Дим, после чего выпил залпом.
Несколько минут оба молчали. Гость сидел, опустив голову, хозяин же плавал в клубах дыма, чем-то напоминая Будду.
– Все нужно изменить, – первым нарушил он молчание. – Начать жизнь с чистого листа и писать ее без ошибок.
– Как это с чистого листа? – поднял голову Дим. – Она же не тетрадь, не перепишешь.
– Я сказал «с чистого», – поднял вверх смуглый палец Сергей. И изложил свое видение вопроса.
По нему Диму надлежало обзавестись документами, а затем уехать в Сибирь или на Дальний Восток, где легализоваться.
– Там бескрайние просторы, – мечтательно прищурился Пак. – Крепкие и надежные люди. Среди них ты найдешь себя, а что было – останется в прошлом.
– Дальние страны, это по мне, – посветлел лицом Дим. – И хорошие люди тоже. Но как быть с документами?
– В этом я тебе помогу, – наклонившись к нему, заговорщицки сказал Сергей. – У меня земляк в паспортном столе милиции. Правда сволочь он еще та, но за деньги организует любой документ. Знаю точно.
– Деньги у меня есть, – сглотнул слюну Дим. – Восемь царских червонцев.
– Ну, от восьми его будет подташнивать, – шутливо изрек Пак. – А трех хватит за глаза. Остальные тебе пригодятся на новом месте.
Бывшие сослуживцы проговорили далеко за полночь, а потом Дим отправился домой, несмотря на уговоры приятеля остаться. При этом они условились встретиться через два дня, за это время Сергей обещал выяснить все точно.
Спустя назначенное время Дим заглянул к нему на работу. У будки стоял очередной клиент, Пак активно трудился.
– Привет, – возник он у окошка, когда выдав заказ, мастер освободился. – Бог в помощь.
– На бога надейся, а сам не плошай – протянул руку Сергей и улыбнулся. – Заходи, там открыто.
В полумраке будки пахло кожей, варом и сухим деревом.
– Значит так, – тихо сказал Пак, когда Дим материализовался рядом. – Все на мази. С тебя карточка три на четыре, новая фамилия с именем и три кругляшки. Фотография в переулке рядом с рынком, можешь сразу сняться, а установочные данные запишешь мне на бумажке.
– Когда все занести? – наклонился к нему Дим.
– Чем скорее, тем лучше.
Спустя десять минут он сидел перед объективом высящегося впереди на штативе фотоаппарата.
– Замрите, счас вылетит птичка! – с видом факира прокаркал седой еврей.
– Все. Сеанс окончен.
Сославшись на экстренность заказа и доплатив за срочность («факир» обещал сделать все за час), Дим вышел из ателье и поспешил домой.
Там, достав из тайника припрятанные червонцы, он отсчитал три, положил их в карман, а остальные вернул на место. После чего, вооружившись огрызком карандаша и клочком бумаги, присел к столу на шаткую табуретку.
«Вавилов Дмитрий Михайлович, 1920 года рождения, русский, уроженец деревни Гусево Тверской области», – написал он на клочке, изменив почерк.
Фамилию старшина взял дедушкину по линии мамы, имя оставил свое, отчество придумал. А о тверской деревне Гусево он читал в 44-м в армейской газете. Ее фашисты сожгли дотла. Вместе с жителями. Это врубилось в память и не забывалось.
На следующее утро Дим передал все Паку, а спустя три дня у себя дома тот вручил ему новенький, пахнущий типографской краской паспорт.
– Ну что? Обмоем мое второе рождение? – полюбовавшись фотографией и пролистав странички с водяными знаками, извлек из кармана бутылку водки, а из другого хомут «одесской» Дим.
– Обмоем, – кивнул Пак. – Только хозяйничай сам, Зина снова на дежурстве.
Вскоре они пили водку под виноградом, закусывая пахнущей чесноком колбасой с хлебом и вареной кукурузой. Неподалеку чавкал свой кусок зубками щенок, урча по-взрослому.
– А вот это тебе, Сереж, – сказал Дим, положив перед Паком на стол две монеты с профилем последнего царя. Тускло блеснувших на солнце.
– Убери, – покосился на них Сергей. – Обижаешь.
– Не уберу, – мотнул головой Дим. – Закажешь себе протезы.
Утром он уезжал с шумного вокзала. К новой жизни.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.