31 Ренье разговорился

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

31

Ренье разговорился

Ренье провел целый день за письменным столом в кабинете.

Расположенный в башне дворца, его рабочий кабинет представляет собой просторную комнату, набитую всякой всячиной, скопившейся здесь за полвека. Справа от двери стоит стол, заваленный папками и уставленный фотографиями детей и внуков в серебряных рамках. У стола — большой старомодный сейф, где, по всей видимости, хранятся семейные реликвии.

Рабочий стол стоит в дальнем углу лицом к двери. Рядом — диван, кресло и кофейный столик. Столы по соседству с рабочим столом также уставлены фотографиями.

Конечно, среди них — фотоснимок Грейс.

В углу кабинета есть небольшой персональный лифт, похожий на треугольную клетку, который при необходимости может доставить его этажом выше, в другой кабинет, который используется главным образом как конференц-зал. Над ним расположен личный кабинет Альбера.

Он такого же размера, как и основной кабинет, правда, обставлен иначе. С одной стороны стоит обтянутый зеленым сукном стол, у противоположной стены — небольшой рабочий стол. Оба стола также уставлены семейными фотографиями. Кроме того, здесь есть несколько застекленных шкафов с разными сувенирами, в том числе коллекция серебряных рыб и ракообразных.

На восточное окно наведен огромный бронзовый телескоп, а для коллекции автомобилей ее владелец создал специальный музей. Стены украшают живописные полотна, в том числе знаменитый «Шторм», где изображена лодка посреди бурного моря. Серое небо на этом полотне удачно сочетается со строгими серыми стенами кабинета.

Мы возвращаемся в главный кабинет. Здесь Ренье в синем блейзере, в белой рубашке с синим галстуком и в серых брюках берет сигарету, потом садится в кресло рядом с диваном. Солнце заходит, но Ренье решает не зажигать свет. В полутемной комнате он тихо и рассудительно говорит о своем правлении.

— Ошибки? — Князь на минуту задумался, потом кивнул: — Как же без них? Если их не совершать, жизнь была бы до ужаса скучной. Но думаю, больших ошибок, которые повредили бы княжеству, не было. Мелкие наверняка были. Конечно были. Возможно, порой мы принимали неправильные решения или правильные, но не вовремя.

— Например?

— Например, строительство, — говорит он. — Напрасно мы возвели столько небоскребов. По крайней мере, нам следовало жестче контролировать этот процесс. Но, как я уже сказал, все произошло слишком стремительно. Разумеется, мы извлекли из этой истории урок. Если вы посмотрите в окно, вам в глаза бросится La Condamine. Это район порта. В один прекрасный день многое из того, что вы здесь видите, придется снести. Многие дома были построены 60–70 лет назад. В них отсутствуют необходимые инженерные коммуникации. Мы перестроим этот квартал, правда, обойдемся без многоэтажной застройки.

Строительство — вот, пожалуй, ключевое слово, характеризующее правление Ренье. Многие считают, что он войдет в историю как строитель — «Le constructeur».

Вот что говорит по этому поводу сам Ренье:

— Строитель — это хороший образ. Мне он нравится. Но должен пояснить, что я строю вовсе не для того, чтобы угодить спекулянтам недвижимостью. Боже упаси. Фонвьей — прекрасный пример того, какую роль играет для Монако строительство, но вместе с тем это был риск, потому что землю приходилось отвоевывать у моря. Опять-таки я не уверен, что хотел бы войти в историю Монако именно как строитель. Пусть лучше вспоминают, что я трудился на благо княжества, что мое правление было успешным, что я принимал верные решения.

Иными словами, когда нужно было принимать меры, вызывающие чье-то неодобрение, ему хватало мужества это делать.

— Нелегко принимать такие решения, но иногда у вас просто нет выбора. Я прислушиваюсь к чужому мнению. Мне не нужны подпевалы. Я всегда настаивал, чтобы перед тем, как я приму решение, каждый мог высказать, что он думает по этому поводу. Тех, у кого нет своего мнения, вычислить легко: эти люди всегда ждут, когда я первым выскажу свое. Проводя совещания, я никогда первым не раскрываю карты. Пусть сначала выскажутся другие.

Я спрашиваю у присутствующих их мнение и лишь потом делюсь своим. Конечно, бывает, что люди просто пытаются угадать мое мнение, но у них это не всегда получается. Знаю по опыту. Поверьте мне, это работает. Альбер сейчас тоже принимает участие в заседаниях, он видит мой стиль работы и учится у меня.

Альбер отдавал себе отчет в том, что следовать примеру отца будет нелегко. Все единодушны в том, что правление Ренье пошло на пользу Монако. Сравните княжество с другим городом с населением 37 000 человек. Может ли он похвастаться симфоническим оркестром, знаменитой балетной труппой, прекрасными парками и садами, пляжем, портом, первоклассными ресторанами, отелями и всеми новейшими достижениями?

Между тем, когда Ренье получил княжество, ничего из этого не было и в помине. И невозможно было себе представить ничего подобного.

Монегаски богаты, здоровы, образованны и спокойно ходят по улицам. Ведь Монако — самое безопасное место в Европе. В Монако всего 500 полицейских, то есть один страж порядка на 60 жителей.

— Я убежден в том, что с преступностью можно бороться лишь с помощью сильной полиции, многочисленной и хорошо оснащенной для того, чтобы успешно делать свое дело, — говорит Ренье. — Серьезной преступности у нас нет, равно как и наркомании. Конечно, бывают мелкие правонарушения, скажем, подростки нюхают клей, но серьезных преступлений у нас нет, и наркотики на улицах не продаются.

Стрельба у нас раздавалась один-единственный раз, когда налетчик, ограбивший банк, попытался скрыться с места преступления. Нам в некотором смысле повезло, что в княжество ведут всего четыре дороги, и полиции ничего не стоит их перекрыть. У нас есть специальное устройство, что-то вроде металлической ленты с шипами. Его в любую минуту можно привести в действие и пропороть шины машине, которая пытается скрыться. Так что нам довольно легко охранять свои границы.

Уличной преступности в Монако практически нет. Случаются убийства на почве ревности и кражи со взломом, когда преступники пытаются украсть из сейфа деньги или похитить ценную картину.

В 1999 году в Монако был убит банкир Эдмонд Сафра. Его дом подожгли. Подозреваемый в убийстве был арестован через несколько дней. Уличные грабежи — большая редкость. Проституция запрещена, по крайней мере уличная, равно как и порнофильмы. Если кто-то вздумает прогуляться по улице босиком, к нему тотчас подойдет полицейский и потребует, чтобы он надел обувь. Кроме того, Монако — одно из немногих мест на земле, где женщина может спокойно выйти на улицу в драгоценностях. Так было задумано.

Ренье этим очень гордится.

— У нас повсюду установлены видеокамеры: на перекрестках, в переходах, в общественных лифтах. Это весьма эффективный метод, и мы постоянно расширяем сеть видеонаблюдения. Скажем честно: если преступник видит на углу камеру, он дважды подумает, совершать ли ему преступление. Он знает, что полиция наблюдает за ним.

Но кое-кто, критикуя систему слежки, называет власть «Большим Братом».

Впрочем, сам Ренье в ответ на эти обвинения лишь морщится.

— Думаю, такие обвинения несправедливы. Мы не полицейское государство. Я не раз слышал такой комментарий, но совершенно с ним не согласен. В полицейском государстве полиция вмешивается в вашу частную жизнь, диктует, с кем вам встречаться, что говорить, что думать. В данном случае это не так. Ни на чью свободу мы не покушаемся.

Полиция существует для того, чтобы защищать, а не ограничивать чьи-то права. Большинство наших полицейских ходят в штатском. И давайте скажем честно: мы крошечная страна, где практически все друг друга знают. Скажите, как долго вы можете быть полицейским в штатском, прежде чем все догадаются, кто вы такой? И вообще, в этом мире существует большое несоответствие. Есть люди, которым стыдно демонстрировать власть и дисциплину. Лично я не согласен с утверждением, будто власть и дисциплина угрожают свободе. Без них воцарилась бы анархия. Она реально угрожает свободе.

«Возьмем, к примеру, религию, — говорит Ренье. — Официальная религия в Монако — католичество, но здесь есть и другие конфессии и даже секты, как крупные, так и малые.

Мы не изобретали экуменизм, но, как мне кажется, применили его на практике задолго до папы римского».

Поскольку разговор зашел о религии, было естественным задать ему вопрос, насколько крепка его собственная вера. Ренье признал, что с годами у него возникло немало вопросов, но благодаря отцу Такеру он все же остался в лоне церкви.

— Я восстал против церкви, как и многие другие, — сказал Ренье. — У меня было немало вопросов, и никто не мог мне дать на них удовлетворительные ответы. Но отец Такер понял мой протест и не стал его излишне драматизировать.

Лишь так он мог вернуть меня в лоно церкви. Терпеливо объяснял. Ничего не навязывал. А ведь так вполне мог бы поступить на его месте другой священник. Скажем честно, подозреваю, что большинство из них попытались бы убедить меня, что, ставя под сомнение свои отношения с церковью, я тем самым совершаю огромный грех. Отец Такер помог мне разобраться в себе.

Помимо всего прочего, Такер помог ему понять, какой должна быть церковь.

— Ведь что такое церковь? Это любовь, терпимость, понимание. Таков отец Такер. Знаете, меня всегда приводили в ужас школы для маленьких детей, где заправляют монахини. У них там на стене треугольник с глазком, и они говорят детям, что Господь следит за ними. По-моему, это совершенно неверный образ Бога. Лично я представляю себе Бога улыбающимся. А если что-то и рисовать, то, наверное, лучше сердце, чем глаз.

У Ренье как представителя династии были особые отношения с Ватиканом. Посол Ватикана присутствовал на бракосочетании Ренье и Грейс. Впоследствии супруги нанесли визиты всем папам, начиная с Пия XII. «Это был удивительный человек, настоящий святой. Когда я находился рядом с ним, мне всегда казалось, что из всех людей на земле он ближе всех к Господу. Он принимал нас у себя не за кофейным столиком и не вел светскую беседу. Нет, он принимал нас в небольшом тронном зале. Мы с Грейс сидели по обе стороны от него. Он был очень мил и учтив и вместе с тем глубоко предан Богу и вдохновлял своим примером».

Их визит к Иоанну XXIII прошел не в столь официальной обстановке, тем более что Ренье знал его в те годы, когда тот был нунцием в Париже и, бывая в Монако, не раз останавливался во дворце.

— Тогда он был просто монсеньор Ронкали, — вспоминал Ренье. — Как-то раз он приехал к нам для участия в каком-то мероприятии, не помню, в каком именно. Он был веселый, я бы даже сказал — вполне земной человек. Пий был интеллектуал, мыслитель, склонный к рефлексии. Вполне возможно, что лучшей кандидатуры, чем Иоанн, в тот момент не было. Общительный, разговорчивый и отнюдь не ревнитель протокола. Стиль вновь изменился с избранием Павла VI. Я всегда воспринимал его как переходную фигуру. Он был человеком доброй воли, но не слишком влиятельным.

У Ренье не было времени, чтобы близко познакомиться с Иоанном Павлом I, в отличие от Иоанна Павла II, о котором у него сложилось твердое мнение. По его словам, Иоанна Павла II слишком заботило, что о нем пишут в газетах. Ренье это не очень импонировало. По его словам, он предпочел бы, чтобы Папа «уделял больше внимания своей пастве».

Грейс была глубоко верующим человеком, поэтому римский священник, уроженец Монако, спустя несколько месяцев после ее смерти предложил причислить ее к лику святых. В первую годовщину смерти Грейс во время панихиды, которую он отслужил в одной римской церкви, отец Пьеро Пинтус заявил:

— Я предлагаю причислить Грейс Келли к лику святых. Как актрису я предпочитаю Ингрид Бергман, однако Грейс Монакская была верной женой и безупречной матерью. Она жила в мире, где сложно сохранить веру. У нее был сильный характер, и она обладала редкими способностями. У нее был дар благодати, а не только обаяние имени.

Идея канонизации понравилась Каролине, хотя она сомневалась в ее осуществимости. Взявшись изучать этот вопрос, она пришла к выводу, что это практически невозможно.

— Чтобы вас причислили к святым, нужно, чтобы вы еще при жизни совершили ряд чудес, и эти чудеса должны быть подтверждены церковью. Правда, в церкви кроме «святых» есть еще «блаженные» — первая ступенька на пути к лику святых. Возможно, мама могла бы стать «блаженной».

Отец Пинтус утверждал, что в Европе и в Америке люди собирают сведения о чудесах, которые совершила Грейс. Ходили истории о том, как матери больных детей молились Грейс и она якобы являлась к ним и ребенок исцелялся. Но, пока все эти истории не получили документального подтверждения, ни о какой скорой канонизации не могло быть и речи.

Даже Ренье был настроен скептически.

— Священник поднял шум, но все это несерьезно.

Каролина с ним согласилась:

— Боюсь, у нас нет достоверных чудес.

У Гримальди было множество хороших знакомых, в их числе — Рональд Рейган с супругой Нэнси.

Что касается ее политических взглядов, то Грейс нравился стиль Джона Кеннеди и Демократической партии в целом. Ренье, напротив, будь он американцем, голосовал бы за республиканцев.

— Это была очень теплая дружба, — вспоминал он. — Мы очень быстро узнали их, своими глазами увидели жизнь в Белом доме.

Ренье, Каролина, Альбер и Стефания гостили у Рейганов дважды. Ренье поселили в спальне Линкольна, остальных — в покоях на втором этаже. Подобно тому как в современных гостиницах на подушку кладут шоколадку, в каждой комнате на ночном столике рядом с кроватью стояла баночка с леденцами, запечатанная президентской печатью.

— Президент показал нам с Альбером Овальный кабинет, — рассказывал Ренье. — По его словам, у него лишь тогда появляется возможность немного размяться или сделать глоток свежего воздуха, когда он спускается из личных апартаментов вниз.

«Это что-то новое», — подумал я тогда. У Эйзенхауэра была лужайка для игры в гольф, и он свободно перемещался по всему дому. Теперь же Белый дом напоминает крепость. Если посмотреть в любое окно, то видны лишь парни в форме с пистолетами и сторожевыми собаками, которые охраняют территорию. У въезда высится огромный треугольник из железобетона, чтобы вы, не дай бог, не вломились в ворота и не въехали прямо в резиденцию.

Посетив Рейгана в Белом доме в 1981 году, вскоре после того, как в президента стреляли, Ренье сравнивал здешние меры безопасности с тюремными.

— У нас были прекрасные комнаты, но стоило выйти в коридор, как откуда-то из-за шторы показывался охранник, чтобы проверить, что происходит. Было невозможно даже поменяться комнатами.

Нэнси как-то раз обмолвилась в разговоре с Ренье, что любит театр, и пожаловалась, что единственный театр, в котором они были с Роном, — это театр в Центре имени Кеннеди. Он современный, и в нем есть все необходимое для обеспечения безопасности.

— Грустно, правда? — добавила она.

По ее словам, в кино они тоже не могут ходить, а фильмы смотрят здесь, в Белом доме.

Интересно, подумал тогда Ренье, почему люди стремятся стать президентами, если это означает ограничения на каждом шагу? Что может быть хуже?

Дружба с Рейганами оказалась столь крепкой, что Нэнси Рейган одной из первых прилетела в Монако, как только стало известно о смерти Грейс.

Жест, который, по словам Ренье, они все по достоинству оценили.

— Со стороны Нэнси это так трогательно — прилететь на похороны Грейс. Мы поселили ее во дворце. Ее служба безопасности поначалу возражала, сочтя меры предосторожности во дворце недостаточными, несмотря на усиленную охрану. В конце концов мы сказали им, что мы отвечаем за нее, и они согласились. Честно говоря, мне кажется, что они просто набивают себе цену. Вообще, иногда их стоит немного осадить, потому что вы их сразу же замечаете. У них отовсюду торчат проводки, и они разговаривают с собственными часами. Вряд ли вам часто встречаются подобные типы.

Интересно, что в беседах со многими, кто долго знал Грейс и Ренье, я постоянно слышал слово «преданные». Вероятно, те, кто не были им особенно преданы, долго рядом с ними не задерживались.

Но как рассказывает старый друг Ренье по переписке Халиль эль-Хури, дружба никогда не была для них с Грейс улицей с односторонним движением.

— Когда Ливан распался, у нас не было острой необходимости бежать, но это, пожалуй, все, что я мог сделать для своей страны, поскольку риск был велик, а игроки в игре — слишком крупные фигуры. В конце концов, мы приняли решение уехать из страны. Вот только куда? Ответа на этот вопрос у нас не было до тех пор, пока меня с женой и детьми не приютил у себя Ренье. Он всем нам дал паспорта. Он дал нам, так сказать, новые корни, впрочем, такие же средиземноморские, как и наши исконные, а еще ощущение безопасности, ведь теперь мы были гражданами Монако. Это был жест любви и дружбы.

На протяжении многих лет этот жест повторялся не раз в таких же обстоятельствах.

Например, в Монте-Карло обожал гостить бывший король Египта Фарук. Обычно он занимал весь второй этаж H?tel de Paris, то есть примерно 20 номеров. Хотя он и был бывшим королем, его всегда сопровождала свита из 40 человек. Когда он хотел куда-то съездить, ему требовалось несколько десятков автомобилей. Грейс и Ренье познакомились с ним и прониклись к нему симпатией.

— Это был интересный человек, — рассказывал Ренье. — Люди всегда поражаются, когда я говорю, что он мне нравился. При этом я отнюдь не хочу сказать, что мне нравилось то, что он делал в своей стране в политическом плане, как он вел себя и какие решения принимал. Но, когда мы встречались с ним, это был очень милый человек и очень одинокий. Он переживал за судьбу своей страны, переживал за свою семью, за сына. Однажды Фарук мне сказал: «У нас есть пословица, что человек, у которого есть сын, бессмертен». Мне кажется, он в это твердо верил. И он попросил меня стать защитником его сына, и я, конечно, согласился.

Ренье признался, что Фарук нравился ему и по другой причине, так же как и Онассис. Оба были яркими личностями.

— В других людях мне это нравится, но сам бы я таким быть не хотел. Мой образ жизни не вяжется с их блеском.

Еще до свержения с престола Фарук любил приезжать в Монако, где обожал играть в азартные игры. Как правило, он приплывал на собственной яхте.

— В первый раз, когда я поднялся к нему на борт, — вспоминал Ренье, — мне тотчас бросилось в глаза, что он не доверял никому из своего окружения. Доверия не было ни к кому — от личного брадобрея до матросов.

Когда после свержения он вновь вернулся в Монако, Ренье принял его со всеми положенными ему почестями. Ведь он по-прежнему был королем, только в изгнании.

— Ему это было чертовски приятно, а еще, если не ошибаюсь, сильно удивило. Не забывайте, он стал королем совсем мальчишкой, и сколько ему пришлось вынести: интриги, заговоры с целью убийства. Кто только не хотел его убить, в том числе англичане, и не раз. А изоляция, в которой он всегда находился? Когда он предавался всевозможным порокам, родственники лишь поощряли его. Это был печальный персонаж, которому некуда было податься. И я не мог не приютить его у себя в Монако. Единственное, что я мог для него сделать. Он не жил здесь постоянно, лишь приезжал раза два в год. У него был наш паспорт. В конце концов Фарук превратился в очень милого мужчину, который очень чтил своего отца. А еще он здесь женился, и, надо сказать, весьма удачно. Они с женой до сих пор тихо и скромно живут в Швейцарии.

Когда виолончелист Мстислав Ростропович был лишен советского гражданства, Ренье помог ему и его жене стать гражданами Монако. Они почти не бывали в Монако, но, имея монакский паспорт, могли путешествовать где угодно. Когда такая же участь постигла иранского шаха, Ренье сделал монакский паспорт и ему.

— Я посчитал, что так будет правильно. Мне было неприятно видеть, как теперь, когда он свергнут, с ним обращается остальной мир. В Персеполе все заискивали перед ним. Вспомните, как все страны пытались выпросить у него денег. Персеполь был грандиозным завершающим аккордом. Шах был жандармом Персидского залива и лучшим другом Запада до тех пор, пока Запад в нем нуждался. Но, как только он оказался в изгнании, перед ним мгновенно захлопнулись все двери. От него отвернулись те, кто еще недавно пытались извлечь выгоду из дружбы с ним.

«Первыми в этом списке, — продолжает Ренье, — были США и Франция».

— Скажите мне, что они получили от Хомейни? Когда я увидел, как все отворачиваются от шаха, я пошел к своему министру внутренних дел и сказал: «Может, нам пригласить его к себе?» В тот момент шах был совсем одинок. С ним была лишь его семья; свита его оставила. Франция не только отказалась впустить его к себе, но и предоставила убежище Хомейни, а потом разрешила Хомейни вернуться в Иран. Американцы поступили еще хуже. Они могли бы предложить ему разные возможности.

Ну, хорошо, не пускайте его в Лос-Анджелес, потому что там живет много иранцев. С другой стороны, сколько иранцев, ныне живущих в Америке, получили школьное образование благодаря щедрости шаха? США — большая страна, и в ней наверняка можно было найти место, где он чувствовал бы себя в безопасности. Разумеется, безопасность нужно было обеспечить, но шах мог сам решить эту проблему. И тогда мы предложили ему политическое убежище. У шахини и ее детей по-прежнему монакские паспорта. Возможно, увидев, как с ним обошелся весь мир, я вновь ощутил себя бойскаутом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.