Черная легенда

Черная легенда

Карпаты — страна вампиров. Это приходится слышать даже в самих Карпатах: надо же как-то привлекать туристов! Но и за сотни километров от Карпат и за тысячи лет от современности легенды о мертвецах, пьющих кровь живых, леденили сердца людей. Правда, существа эти не были вампирами в строгом смысле слова, но в крови нуждались не меньше.

С древнейших времен красная жидкость, текущая в человеческих артериях и венах, была не просто символом, но синонимом жизни и человеческой души, и цвет ее считался цветом жизни, любви, плодородия, в отличие от белого — цвета смерти. "Душа всякого тела есть кровь его", — говорится в библейской книге Левит. Кому же могла потребоваться эта волшебная жидкость? Конечно, тем, в ком жизни не было, — во-первых, злым духам, ведьмам, эльфам и прочей нежити. Во-вторых, мертвецам, тоскующим в мрачном загробном мире и мечтающим ожить. Недаром еще в глубокой древности люди в особые дни года, когда грань между миром живых и миром мертвых становилась тоньше (обычно это случалось в зимнее и летнее солнцестояния), мазали себя белой краской, чтобы покойники приняли их за своих и не тронули. Со временем царство мертвых "благоустроилось" благодаря религии, и страсть к крови стали приписывать только тем мертвецам, кто по разным причинам туда не попал — казненным, утопленникам, колдунам, — одним словом, всем, кто не был похоронен должным образом, с соблюдением всех необходимых обрядов.

Обоим категориям любителей крови издревле приписывали множество злодеяний. Древние вавилоняне верили в демоницу Лилит, которая по ночам прилетала к колыбелям младенцев и пила их кровь. В еврейских преданиях Лилит стала первой женой Адама, прекрасной и порочной, — похоже, ее объединили с другим духом, суккубом, который, являясь по ночам к мужчинам в образе красивой женщины, отбирал их сексуальную энергию, которая, как и кровь, воплощала в себе жизненную силу. У древних греков было немало легенд о том, как умершие возлюбленные приходили к юношам, похищая их жизнь, — одну из них пересказал Гёте в "Коринфской невесте". У тех же греков возникли легенды о духах и женском обличье, которые по ночам пили кровь людей, большей частью младенцев. Их называли ламии, ампулы, стриги — последнее слово в современной Италии означает ведьму, а в Румынии вампира (strigoi).

Но все эти существа были бесплотными духами, лишь для вида принимающими людской облик. Вера в оживших мертвецов, прежде бывших обычными людьми, пришла в античный мир из других краев — прежде всего, с севера Европы, от суеверных кельтов и германцев. Записывать истории о них начали еще в раннем Средневековье: так, в 1031 г. на церковном соборе в Лиможе рассказали, что тело некоего отлученного от церкви рыцаря каждое утро находили далеко от его могилы. О таких же случаях говорится в "Истории английских королей" Уильяма Ньюбургского (1196) — когда в округе начинали пропадать или неожиданно умирать люди, местные жители первым делом шли на кладбище. Вскрыв гроб какого-нибудь нечестивца или колдуна, его, как правило, находили неразложившимся и румяным, с губами, испачканными свежей кровью. В этом случае труп следовало проткнуть мечом ("холодным железом", которого боится нечисть), а потом сжечь и развеять по ветру.

В Англии таких мертвецов называли cadaver sanguisugus (кровососущий труп). В Венгрии использовали более емкое название — "вампир", происходящее, по мнению ученых, от славянского "упырь". Упыри, правда, были не ожившими мертвецами, а духами людей, погибших неестественной смертью, — это доказывает, что обе категории по-прежнему четко не разграничивались. В польском и чешском языках вампира до сих пор называют "упырь". В Греции кровососов прозвали тоже славянским словом "вриколак" (вурдалак), означающим нечто другое — оборотня, получеловека-полуволка, тоже страдающего неумеренным аппетитом к крови. В Румынии вампир — "стригой" или "морой", в Болгарии — "полтеник", в Хорватии — "кошкима", в Албании — "кукути", у цыган — "мулло". У немцев был свой вампир — "ночной жеватель" (Nachzehrer); считалось, что он, лежа в могиле, непрерывно жует, насылая на живых чуму и другие болезни. Чтобы усмирить предполагаемого вампира, его рот набивали камнями.

В XIV веке Центральная Европа пережила настоящую эпидемию вампиризма, совпавшую со страшной эпидемией чумы. В панической неразберихе людей нередко хоронили живыми, а потом, когда по соседству кто-нибудь внезапно умирал (что при эпидемии опять-таки не редкость), гроб открывали и видели покойника скорчившимся и перепачканным кровью — ведь он отчаянно пытался выбраться из своего плена. В 1343 году прусский барон Штейно де Реттен, умерший от чумы, был похоронен с почестями, а через несколько дней разнесся слух, что его видели вне могилы. Пришлось открыть гроб и пронзить останки барона мечом. Лишь гораздо позже распространилось поверье — тоже пришедшее от славян, — что протыкать вампира нужно не железом, а осиновым колом, после чего обязательно отрезать голову, опрыскать тело святой водой, а потом сжечь (вместе с головой).

К тому времени вампиров, которые прежде считались чем-то вроде природного феномена, окончательно объявили слугами дьявола и начали с ними беспощадную борьбу Вскоре после смерти Дракулы, в 1486 году, доминиканские монахи Шпренгер и Инститорис (Крамер) выпустили в свет знаменитый "Молот ведьм" — руководство по поиску и разоблачению прислужников Сатаны, которое предусматривало широкое применение пыток. Инквизиторы, действовавшие практически бесконтрольно, далеко превзошли валашского воеводу в изощренности мучений, которым подвергались их жертвы. Во времена "охоты на ведьм", продолжавшейся почти три века и унесшей, по наиболее достоверным оценкам, до 100 тысяч жизней, несчастных женщин (а иногда и мужчин) обвиняли не только в колдовстве, но и в вампиризме — и посылали на костер. В результате те, кто сознательно поклонялся Сатане, начинали приносить в жертву своему кумиру людей и пить их кровь, пытаясь угодить своему властелину. По мнению судей, именно так поступал знаменитый барон Жиль де Рэ, современник Дракулы, казненный в 1440 году в Руане по обвинению в убийстве более 300 детей. По одной из версий, он использовал их кровь для алхимических опытов, по другой — вызывал с ее помощью злых духов, по третьей — был ложно обвинен во всем этом королевскими чиновниками, захотевшими отобрать его земли и богатства. Но если даже он был не виновен, маленькие дети (особенно некрещеные) еще долго были главной целью сатанистов всех мастей. Другим объектом их вожделения были невинные девушки, кровь которых тоже использовали в колдовских обрядах, прежде всего в проведении "черной мессы".

В 1610 году на востоке Европы прогремело дело венгерской графини Эржебет (Елизаветы) Батори. Начав стареть, эта роковая красавица велела своим прислужникам заманивать в ее замок в Чейте (ныне Чахтице в Словакии) молодых крестьянок, которых она замучивала до смерти как вручную, так и особыми приспособлениями, наподобие специально заказанной ею "железной девы", а потом выпускала из их тел кровь и купалась в ней, пытаясь вернуть молодость. Всего ее жертвами стали от 30 до 650 девушек и женщин. Графиня принадлежала к высшей венгерской знати, однако королевский суд под давлением улик приговорил ее к пожизненному заключению в ее собственном замке, где она и скончалась в 1614-м в возрасте 54 лет.

Графиня Эржебет Батори — "Дракула в женском обличье"

Сегодня мало кто вспоминает, что злодеяния Эржебет Батори были следствием общеевропейской "моды" на использование крови в сатанистских обрядах. Но все отмечают, что они имели место в Карпатах — том самом горном краю на стыке Румынии, Венгрии, Словакии и Украины, откуда, как из эпицентра землетрясения, по Европе расходились предания о вампирах. Эта область, где веками смешивались традиции и суеверия разных народов, где постоянно кипели кровавые битвы, где дикая природа всегда была рядом с человеком, оказалась питательной почвой для вампиризма.

В XVII веке из Юго-Восточной Европы, разделенной между Османской и Австрийской империями, слухи о вампирах начали доходить до Запада, где их принимали "на ура", как опасную, щекочущую нервы экзотику В 1694 году популярный французский журнал "Меркюр галант" посвятил вампирам специальный выпуск. А скоро кровососы попали и в официальные документы. В 1725 году австрийский суд рассматривал дело сербского крестьянина Петра Плогоевича, обвиненного — посмертно! — в убийстве восьми человек в его родной деревне Кизилова. Вот как современник описал обстоятельства дела: "За две недели вампир, дядя пятерых племянников и племянниц, уже отправил на тот свет троих из них, а также одного из своих братьев. Он уже принялся за пятую жертву, красивую молодую девушку, свою племянницу, у которой он уже дважды сосал кровь. Здесь-то и был положен конец этой печальной трагедии… Могилу открыли и обнаружили мужчину, такого же здорового на вид, как и мы сами; волосы на его теле, ногти, зубы и полузакрытые глаза были в целости, как и у любого из нас, живых, а сердце его билось". Как полагается, покойному проткнули грудь колом, отрезали голову и бросили в яму с негашеной известью; "С этого момента племянница, у которой он уже два раза пил кровь, почувствовала себя лучше". Дело Плогоевича вызвало такой резонанс, что отчеты по нему требовал сам австрийский император Карл VI.

В следующем году похожий случай произошел в сербской деревне Медведже, где крестьянина Арнольда Паоле, погибшего при падении с повозки, обвинили в гибели людей и скота. Свидетели рассказали, что Паоле прежде служил в армии в Греции, где его укусил вампир. Знающий, что делать в таких случаях, Паоле раскопал могилу вампира, вбил ему в сердце кол и съел немного могильной земли, но это не помогло — он сам превратился в кровососа. "Спустя двадцать или тридцать дней после его смерти, люди начали жаловаться, что Паоле приходит их мучить и что уже умерло четыре человека. Чтобы покончить с этой напастью, жителям посоветовали откопать вампира, что и было сделано сорок дней спустя после его смерти. Его нашли в прекрасном состоянии, без признаков тления, глаза налиты свежей кровью, кровь также вытекала из ушей и носа, запятнав рубашку и саван… По местному обычаю, в сердце ему вонзили кол. Но пока производили это действие, он издал громкий крик и из тела фонтаном брызнула кровь. Его сожгли в тот же день, а прах бросили обратно в могилу.

Признаки вампиризма нашли также в трупах тех четырех человек, которые были умерщвлены им, поскольку все те, кого вампир мучил и убивал, сами становились вампирами". Отчет о деле Паоле, составленный австрийским военным врачом Флюкингером в 1732 году, получил широкую известность — именно благодаря ему в Западной Европе распространилось слово "вампир".

Эти случаи заинтересовали ученых и богословов, затеявших многолетнюю дискуссию о вампирах. Одни утверждали, что вампиризм вызывают демоны, проникающие в тела мертвецов; другие возражали, что верить в это — значит допускать, что Сатана может оживлять людей, а это по силам одному Всевышнему. Появилась и компромиссная версия, которую высказал английский король Яков I в своей "Демонологии": вампиры — это нечистые духи, которые только принимают облик людей. В 1746 году ясность в этот вопрос решил внести бенедиктинский монах дом Огюстен Кальме, издавший в Париже трактат "О духах, обретших плоть", где перечислялись десятки случаев вампиризма — почти все в той же Юго-Восточной Европе. Скрупулезно рассмотрев их все, святой отец пришел к выводу, что вампир — не бестелесный дух, а человек, еще при жизни продавший душу дьяволу и награжденный за это после смерти убогим существованием, для поддержания которого необходимо постоянное питье крови.

Именно сочинение Кальме заложило современные представления о вампирах, восходящие к суевериям карпатских народов, но при этом сильно облагороженные массовой культурой. "Народный" вампир — не бледный джентльмен в отглаженном фраке, а румяный крестьянин в грязной, рваной и заскорузлой от крови одежде. Кровь, которой он упивается, так и брызжет из него — иные вампиры, когда их гроб вскрывают, буквально плавают в крови. Это хорошо иллюстрирует переведенная вначале Мериме, а потом Пушкиным сербская баллада "Марко Якубович":

Видят, — труп румяный и свежий, —

Ногти выросли, как вороньи когти,

А лицо обросло бородою,

Алой кровью вымазаны губы, —

Полна крови глубокая могила…

"Классические" вампиры вряд ли ведут философские диалоги со своими жертвами — чаще всего они вообще не говорят, поскольку принадлежат к миру мертвых, "немых", и с живыми их сближает только выпитая кровь. Надо сказать, что нынешний "масскультовый" вампир — образ сборный, соединивший поверья разных народов и культур. Например, в то, что вампир, как и все злые духи, не отражается в зеркале, верили только в Германии, а про то, что он не отбрасывает тени, в фольклоре вообще не сказано.

Практически нигде не считали, что у вампира вырастают волчьи клыки (это скорее присуще оборотням) или что он пьет кровь из горла своих жертв. На Бажанах верили, что он высасывает кровь прямо из пор кожи, чаше всего в области сердца. Всем известно, что вампир часто превращается в летучих мышей. Французский натуралист Бюффон в 1761 году даже назвал вампирами американских нетопырей отталкивающего вида, которые действительно пили кровь. Похоже, именно после этого возникла связь вампиров с летучими мышами, поскольку в народных преданиях об этом ничего не сказано. Там вампиры превращаются в животных, традиционно связанных с дьяволом, — волков, крыс, пауков и черных кошек, — а также могут повелевать ими. Есть и животные, враждебные вампирам, например белые лошади; если такую лошадь привести на кладбище, то в могиле, которой она испугается, наверняка скрывается вампир.

В легендах говорится и о превращении вампиров в ночных бабочек "мертвая голова"; румыны верили, что в этих бабочках заключена душа вампира, и тот, кто поймает их, обретет над ним власть. Еще вампиры легко делаются невидимыми или превращаются в туман, что позволяет им проникнуть в любое, самое маленькое отверстие. Народные поверья и масскульт сходятся только в трех вещах. Первое: вампир может действовать только ночью, до первых петухов он должен вернуться в свою могилу — иначе лучи солнца просто расплавят его. Второе: он боится святой воды, освященных просфор и креста, а также чеснока, хотя последняя деталь тоже встречается не везде. Третье: он нападает на человека только вне дома (подразумевается, что в доме присутствуют иконы). Попасть в дом вампир может лишь тогда, если кто-либо из живущих там впустит его.

Фольклор знает и меры предосторожности против вампиров. Румынские крестьяне до сих пор украшают дом связками чеснока и вешают такую связку на шею, выходя из дома ночью. В других странах считалось, что достаточно иметь на шее крест, лучше всего серебряный. Человеку, укушенному вампиром, в Румынии давали напиток из настоя ивы, вина, водки и меда (были и другие рецепты). При этом он должен был читать заклинание: "Ты, стригой, ты, морой, ты, лев, ты, колдун… Идите туда, где девушка не заплетает кос, где топор опускается бесшумно, где священник не читает Библию, в лесную чащу, в морские глубины. Идите туда, упокойтесь там, оставьте меня в покое!" Были и специальные молитвы для избавления от власти вампира, но и они не всегда помогали. День ото дня жертву испытывали, давая ей святую воду и просфору; если человек не мог их проглотить, значит, он уже превратился в вампира, и односельчанам пора браться за колы.

Сегодня принято считать, что овампиривание возможно только после укуса другого вампира. По кто тогда укусил первого из них? Современные "теоретики" вампиризма решили эту загадку, предположив, что существуют две категории вампиров. Первая состоит из укушенных людей — жалких полу идиотов, которыми движет только слепая жажда крови. Вторая же — древние духи зла, уполномоченные самого Сатаны, испокон веков плодящие вампиров не из-за банального голода, но ради самого Зла. Эта изящная версия связывает воедино обе категории вампиров, но народные верования опять-таки ничем ее не подтверждают.

Народные поверья знают и другие причины, по которым человек может превратиться в вампира. Это случается после смерти с теми, кто умер внезапно, без исповеди и причастия, те, кто покончил с собой или перешел в другую веру; в православных Сербии и Румынии это был тяжкий грех, за который полагалась самая жуткая посмертная кара. Были люди, заранее предрасположенные к вампиризму: те, кто родился с зубами, а также рыжие и зеленоглазые (что для Юго-Восточной Европы нетипично; вспомним, что у Дракулы тоже были зеленые глаза). Греки считали, что вампиром может стать тот, кто родился в Рождество, или человек, через тело которого после смерти перепрыгнула кошка или собака. При похоронах таких людей принимали "профилактические меры": вбивали в лоб гвоздь, клали в рот головку чеснока или насыпали в гроб маковые зерна, чтобы вампир пересчитывал их каждую ночь.

Радикальным средством, конечно, было проткнуть покойника колом из осины, боярышника или крушины. Так же обезвреживали "состоявшихся" вампиров; если после этого они не рассыпались в прах, их обезглавливали и сжигали, а пепел развеивали по ветру или закапывали на пересечении двух дорог. Кол — вторая после пристрастия к крови важная деталь, сближающая фольклорных вампиров с историческим Дракулой. Но сближающая чисто внешне: вампиры боялись кола, а для валашского князя он был любимым "орудием труда". Что касается крови, то вампиры относятся к ней крайне бережно, а Дракула проливал ее зря; все слухи о его особой любви к крови следует считать преувеличенными. Третье и последнее, что сближает воеводу с вампирами — география: Юго-Восточная Европа и особенно Румыния давно и заслуженно считаются средоточием вампирского фольклора и суеверий.

Румыны верили, что вампир сначала убивает членов своей семьи, потом принимается за других односельчан, пока не переведет их всех в разряд "живых мертвецов". Его род-ственники даже у себя дома не гарантированы от нападения вампира, способного проходить через дымоход или замочную скважину Они могут спастись, только натерев все эти отверстия чесноком и зажигая на ночь в доме свет. В Румынии считают, что у вампира два сердца; одно из них после смерти не умирает, поэтому он бессмертен. Вампир может лишить людей дара речи, отнять у них красоту и силу. Если вампир заберется на колокольню и начнет звонить, пиши пропало: все, кто слышит этот звон, скоро умрут. Раз в год, в канун Дня святого Андрея, вампиры встречаются в диком месте, "где кукушка не кукует и собака не лает", чтобы похвастаться своими злодеяниями. Но не все из них искренне преданы злу; многие тяжело переживают свое проклятое существование и всеми силами хотят его прекратить. В Трансильвании есть поверье, что умерший, семь лет пробыв вампиром, может уйти в другую страну и снова стать смертным человеком. Он может даже жениться и завести детей, но все они неизбежно станут вампирами.

Хотя долгое время румынская образованная элита относилась к вампирской теме свысока, как к "простонародным суевериям", эта тема продолжала жить в национальном подсознании. Неслучайно первым "впустил" вампиров в литературу не Брэм Стокер, а румынский поэт Ион Будай-Деляну в уже упомянутой поэме "Цыганиада", законченной в 1812 году. В шестой песни поэмы описана целая стая вампиров (стригоев), летящая над залитыми лунным светом горами Рэтезат недалеко от замка Поенари. Это не слишком симпатичные существа "с черными крыльями, белыми лицами, алыми губами, жадные до крови". Среди них были и стригойки, "прекрасные дамы, ломающие в своих ночных прогулках людские кости". У поэта-патриота вампиры не местные, а захватчики на Трансильвании, а главным борцом с ними оказывается не кто иной, как благородный воевода Влад Цепеш, возглавляющий странный альянс цыган и ангелов.

По странному совпадению почти одновременное малоизвестной даже в Румынии поэмой Будай-Деляну (ее напечатали только в 1875 году) за вампирскую тему взялся самый знаменитый поэт тогдашней Европы. Летом 1816 года лорд Байрон со своими не менее известными друзьями поэтом Перси Биши Шелли и его женой Мэри — гостил на вилле Диодати у живописного Женевского озера. Со скуки они решили, что каждый из них сочинит по страшной истории; из-под пера Мэри Шелли в результате вышел "Франкенштейн", а Байрон смог выдавить из себя только набросок истории о вампире. Дописать ее он доверил своему врачу, итальянцу Джону Полидори, издавшему позже повесть "Вампир", — ее герой, демонический аристократ Рутвен, не только пил кровь молодых девиц, но и соблазнял их. Издатели все-таки приписали повесть Байрону, что породило на Западе настоящую моду на вампиров. Не остались без внимания и карпатско-балканские истоки явления: в "Песни западных славян", написанные Мериме и переведенные Пушкиным, включены целых три истории про кровососов. Тот же Пушкин в "Евгении Онегине" упомянул о моде на вампиров в русском обществе:

Британской музы небылицы

Тревожат сон отроковицы,

И стал теперь ее кумир

Или задумчивый Вампир,

Или Мельмот, бродяга мрачный,

Иль Вечный жид, или Корсар,

Или таинственный Сбогар…

Проспер Мериме так вдохновился темой вампиризма, что посвятил ей специальный очерк, приложенный к "Песням" (Пушкин его переводить не стал, поэтому у нас он малоизвестен). Французский романтик передал услышанный им в далматинской деревне Варбоска рассказ о девушке, укушенной вампиром: "Она рассказала нам, что видела бледного человека в саване, который влез в окно, бросился на нее, укусил и чуть было не задушил. Она прибавила, что узнала в нем одного поселянина по имени Виркцнана, умершего перед тем за две недели". Могилу подозреваемого разрыли, его труп расчленили и сожгли, но девушка все равно умерла, взяв с отца слово, что он сам отрубит ей голову, чтобы она не превратилась в вампира. В этой истории кровосос вполне традиционен, но в произведениях романтиков он становится утонченным и коварным соблазнителем, для которого кровь — лишь пикантная приправа к его главному лакомству, "цвету невинности".

Весь XIX век романтический вампир-джентльмен мирно соседствовал с кровавым чудовищем из бульварных романов — один из них, "Вампир Варни", пользовался громадной популярностью в Англии, печатаясь с продолжением в дешевых журналах. В 1871 году появилась "Кармилла" Джозефа Шеридана Ле Фаню, оживившая много веков спустя идею "женского" вампиризма (кстати, карнатские вампиры чаще мужчины, но встречаются и женщины). Ее героиня, немецкая графиня Милларка-Кармилла фон Карнштайн, очень похожа на Эржебет Батори своим болезненным пристрастием к женщинам, которых она любит — и убивает. Ирландская фантазия автора и намек на запретную лесбийскую любовь сделали "Кармиллу" очень популярной. Повлияла она и на Стокера, придав его "Дракуле" налет эротизма и колорит готического романа.

Брэм (Абрахам) Стокер, родившийся в 1847 году в Дублине, в детстве тяжело болел и несколько лет был прикован к постели. Но потом встал, занялся спортом и сделался известным театральным критиком. Сдружился с великим актером Генри Ирвингом (многие находят в Дракуле его черты), по его предложению переехал в Лондон, став директором-распорядителем театра "Лицеум". Стокер, в юности отчаянно нуждавшийся, разбогател и женился на красавице-актрисе Флоренс Бэлкомб, отвергнувшей ради него самого Оскара Уайльда. Занимаясь писательством как хобби, он издал восемь романов и два сборника рассказов. После смерти Ирвинга в 1905 году он ушел из театра, но писать продолжал, пока сам не скончался от паралича сердца в апреле 1912 года.

Брэм Стокер (1847–1912)

Иные критики утверждают, что "Дракула" был для него обычной, проходной книгой, но это не так — ни над одним произведением он не работал так долго (семь лет), перечитав множество книг в библиотеках Лондона и Уитби; в этом рыбацком порту он отдыхал летом и сделал его местом действия будущего романа. В процессе написания он вступил в оккультный орден Золотой зари, чтобы из первых рук получить знания о мире духов. Среди прочитанных им книг были "Сведения о княжествах Валахия и Молдавия" Уильяма Уилкинсона и "Земля за лесом" Эмили Джерард, где рассказывалось о Трансильвании и суевериях ее жителей. Считается, что сведения о вампирах он мог получить и от своего знакомого, Арминия Вамбери, — венгерского еврея, блестящего востоковеда, который после опасных путешествий по Центральной Азии обосновался в Лондоне, работая консультантом в британском МИДе. В романе и правда есть ссылка на "профессора Арминия из Будапешта", но Вамбери никогда не интересовался вампирами и если в чем-то и просвещал автора, то в истории Восточной Европы, которую на Западе в то время знали довольно плохо.

Похоже, что все знания об историческом Дракуле Стокер получил из книги Уилкинсона (изданной в 1820 году), где творилось следующее: "Воевода Дракула пересек Дунай и атаковал турецкие войска, добившись успеха только благодаря внезапности. Магомет прогнал его назад в Валахию, преследовал там и разбил. Воевода бежал в Венгрию, а султан поставил на его место его брата Бладуса (имеется в виду Раду. — В.Э.). По договору с Бладусом он добился от Валахии постоянной дани, заложив основы того рабства, что существует до сих пор. "Дракула" в валашском языке означает "дьявол". Валахи имеют обыкновение давать это прозвище любому, кто выделяется своей храбростью, жестокостью или хитростью". Эти сомнительные сведения автор приводит в романе, чтобы показать — когда-то его герой был могущественным человеком и поэтому стал еще более могущественным вампиром. О том, как случилось его превращение, Стокер ничего не говорит; не исключено, что его укусила одна из трех красавиц-вампиресс, которые появляются в романе, изрядно усиливая его эротический подтекст.

Весь процесс создания "Дракулы" можно восстановить по записным книжкам Стокера — они долгое время считались утерянными, как и рукопись романа, которая объявилась только в 1984 году и была продана на аукционе Кристи за 941 тысячу долларов. Что касается записных книжек, то они "всплыли" в 1997 году в коллекции частного музея Розенбаха в Филадельфии и тогда же были изданы по случаю столетия выхода романа. По ним хорошо видно, какими источниками пользовался автор, как он видоизменял исторические факты, добавляя к собственным фантазиям ошибки других авторов. Вот лишь один из примеров: Стокер упоминал, что Дракула вместе с другими вампирами учился в чародейской школе Шоломанс у самого дьявола. Эти сведения он взял у Э. Джерард, которая пишет, что школа находится в горах недалеко от Сибиу и там могут учиться только 10 студентов — в конце учебы нечистый в качестве платы забирает одного из них. На самом деле в румынском фольклоре эта колдовская школа зовется Соломонари, и ее "выпускники" могут вызывать дождь, наводить порчу и… бороться с вампирами. Конечно же, господарь Влад никак с ней не связан.

"Дракула" несчетное число раз издан и прокомментирован во всем мире, включая Россию, но основное его содержание вспомнить необходимо. Итак: лондонский юрист Джонатан Харкер прибывает в замок графа Дракулы в Трансильвании, чтобы оформить покупку им собственности в Лондоне. В замке Джонатан видит много странного — прежде всего, самого хозяина, который спит в гробу, не отражается в зеркале и по ночам совершает набеги на окрестные деревни. С трудом сбежав из замка, Харкер возвращается в Англию — но граф уже прибыл туда на корабле, погубил несчастную Люси Вестенра и подбирается к ее подруге, невесте Харкера Минне Мюррей. Соединив усилия, герои во главе с умнейшим доктором ван Хельсингом спасают Минну, выгоняют Дракулу из Англии и преследуют его до самого замка, где разыгрывается финал драмы: "Кинжал Джонатана настиг его. Я вскрикнула — кривое лезвие рассекло вампиру горло, и почти одновременно охотничий нож мистера Морриса пронзил ему сердце. На наших глазах произошло чудо: в одно мгновение тело графа превратилось в прах".

Конец благостен, что и требуется от викторианского романа, но читатель запоминает не его, а эпизоды, связанные с графом Дракулой. Вот его портрет: "Выразительный орлиный профиль, тонкий нос с горбинкой и особым изгибом ноздрей, высокий выпуклый лоб и густые волосы, лишь немного редеющие на висках, нависшие кустистые брови, почти сросшиеся на переносице. В рисунке рта, насколько я мог разглядеть под большими усами, таилось что-то жестокое, в столь странном впечатлении были повинны и зубы — очень острые, белые, они не полностью прикрывались губами, ярко-красный цвет которых свидетельствовал о незаурядной жизненной силе, необычной для человека его возраста… Основное впечатление — поразительная бледность лица". А вот вампир, застигнутый за своей страшной трапезой: "Его глаза пламенели дьявольской страстью, широкие ноздри орлиного носа хищно раздувались, белые острые зубы клацали, как у дикого зверя, с полных губ стекала кровь…" Как нередко случается, положительные герои романа скучны и бесцветны, зато кровожадный Дракула, воплощение зла, врезается в память читателя раз и навсегда.

Читая другие произведения Стокера, можно увидеть, что его "Дракула" вписывается в канву других романов — "Логово белого червя", "Скорбь сатаны", "Сокровище семи звезд". Во всех них речь идет о древних тайных силах, скрытых под оболочкой современной цивилизованной жизни и смертельно опасных для нее. Особенно интересуют автора недра земли и горные расселины — недаром его герой живет в горах и спит под землей, в глубоком подвале замка. В истории литературы Стокер застрял на пол пути между философской "Грядущей расой" Бульвер-Литтона и кошмарными видениями Г.Ф. Лавкрафта, из которых родился современный, вполне коммерческий жанр хоррора. Философии в романе хватает (в экранизациях ее обычно выкидывают), ужасов тоже, но есть и другое — отголоски модных оккультных теорий, внушенных директору театра "Лицеум" в ордене Золотой зари. Он живо интересовался теософией Елены Блаватской, которая изобрела теорию "астральных вампиров": "Несчастные похороненные каталептики поддерживают свои жалкие жизни тем, что их астральные тела грабят жизнекровь у живых людей. Эфирная форма может ходить куда ей угодно; и до тех пор, пока она не оборвет нить, связывающую ее с телом, она свободна блуждать, скитаться вокруг, видимой или невидимой, и питаться от человеческих жертв…". Блаватская описывала различные проявления вампиризма, включая вампирический полтергейст: "Видели, как предметы, принадлежавшие таким умершим, передвигались по дому без чьего-то прикосновения".

В "Дракуле" использованы новаторские для своего времени приемы — например, документальность изложения, построенного в форме дневниковых записей героев. О другом приеме автора говорится в статье В. Гопмана: "В романе много описаний видений и снов, гипнотических трансов. Даются они для того, чтобы подчеркнуть зыбкость границы между жизнью и смертью, между бытовой повседневностью и миром призрачным, потусторонним… Психологизм романа усиливает ощущение ужаса, так впечатляюще воссозданного Стокером. Причем если другие мастера жанра использовали и иные художественные краски. — например, у Гоголя страшное соседствует с комическим и оттеняется им, — то Стокер ничем не "разбавляет" страшное".

Одна из главных "приманок" романа — его подспудная эротичность, создаваемая контрастом "дневной" красоты и безмятежности героинь и их ужасного "ночного" облика. Вот какой охотники на Дракулу увидели ставшую его жертвой Люси Вестенра: "Никогда в жизни мне не приходилось видеть исполненного такой инфернальной злобы лица. Надеюсь, никто из смертных больше не увидит ничего подобного. Нежные краски превратились в багрово-синие, глаза метали искры дьявольского пламени, брови изогнулись, будто змеи Горгоны Медузы, а когда-то очаровательный рот, измазанный кровью, напоминал зияющий квадрат, как на греческих или японских масках. Если у смерти есть лицо, то мы его увидели". Картина отталкивающая и одновременно влекущая, как для Джонатана Харкера — явление трех вампирш: "Глядя на этих нимф, я испытывал двойственное чувство — вожделение и одновременно смертельный страх. У меня возникло порочное страстное желание, чтобы они поцеловали меня своими алыми губами". Подобно "Кармилле", роман Стокера рифмует любовь с кровью, трогая потаенные струны в душе многих читателей, неосознанно мечтающих о дикой запретной страсти, одинаково сладкой для мучителя и его жертвы…

В рукописи "Дракулы", которая в 2002 году была издана мизерным тиражом для коллекционеров, можно найти весьма любопытные места, позже выброшенные автором — например, окончание романа, в котором замок вампира должен был погибнуть вслед за своим хозяином. Приводим первый перевод этого отрывка на русский язык: "Замок Дракулы стоял перед нами в лучах заката, освещавших каждый камень его обветшалых стен. И тут земля вдруг сотряслась в ужасной конвульсии, так что мы зашатались и упали на колени. В тот же миг с грохотом, потрясшим, казалось, само небо, весь замок вместе с холмом, на котором он стоял, взлетел в воздух и распался на части, скрывшись в громадном облаке черно-желтого дыма, поднявшемся ввысь с неимоверной быстротой. В природе вновь воцарилось спокойствие, и только затихающее эхо прокатилось где-то в вышине, как далекий гром — долгий, вибрирующий звук, словно вздрогнуло основание небес. Потом мгновенно спустились сумерки, в которых едва виднелись обломки замка, уцелевшие в катаклизме. С места, на котором мы стояли, казалось, будто страшный вулкан поглотил замок и его постройки и тут же успокоился, свершив волю природы. Мы были так потрясены внезапностью и величием случившегося, что молчали, забыв обо всем". Можно понять, почему Стокер выкинул этот фрагмент — он чересчур театрален и к тому же закрывает возможность продолжения, которую Стокер как опытный беллетрист всегда оставлял за собой. Почему не предположить, что его граф, не убитый "как нужно", просто ускользнул от своих гонителей, чтобы вернуться снова — как он и поступил в бесчисленных ремейках романа.

"Дракула" вышел в свет в лондонском издательстве "Арчибальд Констебл и К" весной 1897 года. Критики расхвалили его, а тонкий эстет Оскар Уайльд даже назвал "лучшим романом столетия". Но расходилась книга не слишком хорошо, пока два года спустя не вышло ее массовое, широко разрекламированное издание в Америке. Это обеспечило "Дракуле" успех, и он переиздавался едва ли не ежегодно. Очень скоро появились переводы на другие языки, даже на японский. В 1913 г. в издательстве М.Г. Корнфельда вышел русский перевод Н. Сандровой (Надежды Гольдберг), но еще до этого наши соотечественники читали книгу по-французски. А. Блок в 1908 году писал другу Е. Иванову: "Читал две ночи и боялся отчаянно. Потом понял ещё и глубину этого, независимо от литературности и т. д. Написал в "Руно" юбилейную статью о Толстом под влиянием этой повести. Это — вещь замечательная и неисчерпаемая, благодарю тебя за то, что ты заставил меня наконец прочесть ее". В статье "Солнце над Россией" поэт приравнял к "вампирическим силам" бюрократию, которая душит все живое в России. Вторя ему, публицист А. Амфитеатров приравнял к вампиру "всепроникающий туман кровососной власти". Кстати, глава этой власти Николай II перед самой революцией читал "Дракулу", что зафиксировано в его дневнике.

После 1917 года бюрократия никуда не делась, а вот "Дракула" был запрещен советской властью как образец "бульварной литературы". Снова печатать роман начали только в 1990-е годы — вначале в старом переводе Сандровой, потом в новых, которых насчитывается уже больше десятка. Кстати, вампирская тема была популярна в России еще до перевода романа Стокера — ей посвящены известные повести А.К. Толстого "Упырь" и "Семья вурдалака", а также изданный в 1912 году отчаянно страшный роман "Вампиры" неизвестного автора, укрывшегося под псевдонимом "Б. Олшеври", что легко расшифровать как "больше ври". Правда, многие годы наши читатели не знали о Дракуле ничего, кроме его имени, — достаточно вспомнить фантастическую повесть братьев Стругацких "Понедельник начинается в субботу", герой которой видит в музее волшебства "правый глазной (рабочий) зуб графа Дракулы Задунайского". "Я не Кювье, — заключает он, — но, судя по этому зубу, граф Дракула Задунайский был человеком весьма странным и неприятным". Те времена давно прошли, и сегодня вампиры прочно вписались в российское массовое сознание и массовую же литературу.

Интересно, что именно в России, по некоторым данным, в 1920 году состоялась первая экранизация "Дракулы" — но этот фильм пропал, и о нем практически ничего не известно. Следующей попыткой стал шедевр немецкого экспрессиониста Фридриха Мурнау "Носферату, симфония ужаса". Ему тоже не повезло по настоянию вдовы Стокера режиссеру пришлось изменить и название фильма, и имена его героев. Слово "носферату", упомянутое в "Дракуле" как одно из названий вампира, происходит то ли от румынского "некуратул" (нечистый), то ли от "несуфератул" (негодный). Актер Макс Шрек сделал своего персонажа тем, чем он и был изначально — отвратительным монстром, не имеющим ничего общего с человеком. Но в массовой культуре уже торжествовал иной образ — вампир-джентльмен. В 1924 году друг Стокера Гамильтон Дин осуществил инсценировку романа в лондонском театре — там герой впервые облачился в классический фрак и черный плащ. Спектакль имел шумный успех; в его постановке на Бродвее в 1927 году Дракулу сыграл актер Бела Лугоши, восхитивший публику своей бледностью и загадочным акцентом.

Сын венгерского банкира Бела Ференц Блашко, родившийся в 1882 году, после Первой мировой войны перебрался в Америку, взяв в качестве псевдонима название родного городка Лугош. Первые роли на новой родине он играл, еще не зная языка и выучивая английские фразы на слух. После того как он сыграл в спектакле "Дракула", его позвали в одноименный фильм, который снимал на студии "Юниверсал" режиссер Тод Браунинг. Сначала главную роль там должен был исполнять сыгравший в знаменитом "Франкенштейне" Лон Чейни, но он умер от рака горла. Лугоши с успехом заменил коллегу, создав классический образ аристократа с безупречными манерами, который притягивает не меньше, чем пугает. У него нет ни вампирских клыков, ни звериной жажды крови — кусая свои жертвы, он будто целует их. На этом сыграли прокатчики, запустившие фильм в День святого Валентина. 14 февраля 1931 года, со слоганом: "Самая странная любовь, какую видел человек". Фильм стал суперхитом и высшим достижением Белы Лугоши в кино; умирая в 1956 году (тоже от рака горла), он завещал похоронить себя в костюме Дракулы. Во время церемонии актер Винсент Прайс, не удержавшись, сострил: "Может, проткнуть его колом на всякий случай?"

Фильм Браунинга открыл череду почти ежегодных воплощений творения Стокера на кино- и телеэкране. К настоящему времени известно 130 фильмов, где действует или хотя бы упоминается Дракула (конечно, это лишь малая часть бескрайней "вампирианы"). Их создатели делали графа геем, чернокожим, инопланетным пришельцем; описывали деяния его детей и внуков; переворачивали ситуацию с ног на голову, изображая Дракулу борцом за добро и справедливость. Довольно рано началось пародийное осмысление сюжета, породившее в итоге анимационную семейку Адамс и фильме Мела Брукса "Дракула: мертвый и довольный этим" (1995). Конечно, не был упущен из виду и эротический подтекст, вложенный в роман самим Стокером — и зловещие "сестры" Дракулы, и он сам не прочь соблазнить своих жертв, прежде чем отведать их крови. Почти во всех фильмах, особенно в тех, где вампир заменен вампирессой, любовная тема выходит на первый план. До предела это доведено в экранизации многотомной саги Стефани Майер о гламурных вампирах, которые ничем не хуже людей. Даже лучше — вот неизбежный итог политкорректности.

При этом продолжают создаваться фильмы, где роман Стокера век: производится достаточно точно, — они-то и становятся "мейнстримом", и по их актерам каждое новое поколение представляет себе Дракулу. В 30-е годы это был Бела Лугоши, в 60-е Кристофер Ли, в 70-е — Фрэнк Лангелла. Образ графа неизбежно мигрировал в направлении гламурного красавца, хотя в 1978 году Вернер Херцог попытался остановить этот процесс своим ремейком "Носферату", где Клаус Кински блестяще сыграл героя-монстра, который внешне напоминает Шрека-Орлока, но, в отличие от него, был когда-то человеком и сам страдает от своей монструозности. Своего рода итог подвел в 1992 году другой киноклассик, Фрэнсис Форд Коппола; в его фильме "Дракула Брэма Стокера" граф (Гэри Олдмен) меняет обличья, становясь то джентльменом во фраке, то древним старцем в напудренном парике, — но всегда оставаясь чудовищем. В прологе к картине режиссер попытался соединить своего героя с историческим Владом Цепешем — тот якобы был проклят и стал вампиром после гибели своей жены в волнах Арджеша. При этом из всех киношных Дракул на свой прототип похож разве что Кристофер Ли в фильме испанца Хесуса Франко — так мог бы выглядеть Влад, доживи он до старости. Сам актер говорил: "Я всегда помнил, что мой герой принадлежал к знатному роду, был выдающимся правителем и полководцем".

Клаус Кински в фильме В. Херцога "Носферату, призрак ночи"

Конечно, тема Дракулы проникла и в литературу, прежде всего в "низкие" ее жанры — комиксы, детективы, романы ужаса. Хотя изображенные там вампиры носят другие имена, прототипом их почти всегда остается герой Стокера. Это и "Жребий Салема" Стивена Кинга, и "Они жаждут" Роберта Маккамона, и "Дети ночи" Дэна Симмонса, и многочисленные романы Энн Райс, по одному из которых снят известный фильм "Интервью с вампиром". Реже персонажем становится сам Дракула — например, в трилогии Джин Калогридис "Дневники семьи Дракулы" описана целая семья вампиров-аристократов, веками живущая в Карпатах в полном согласии с местным населением. В Восточную Европу отправляет читателей и роман американки Элизабет Костовой "Историк", изданный в 2005 году. Его герои, изучая историю Дракулы, обнаруживают, что легендарный вампир жив, и гоняются за ним по разным странам, постепенно превращаясь из охотников в добычу. Добротно написанный роман все же не стал шедевром, поскольку из него исчезло то, что привлекало у Стокера — пафос борьбы со злом, который никак не может заменить любопытство исследователя.

Но дальше всех от своего прототипа ушла книга, вышедшая в 2009 году и разрекламированная как "восстановление первоначального замысла Брэма Стокера". Его авторы, дальний родственник писателя Дакр Стокер и сценарист Иэн Холт, оживили Дракулу и заставили его вернуться в Лондон через четверть века, чтобы выступить на стороне добра против еще более страшной вампирши — это не кто иная, как графиня Эржебет Батори. Все маски сброшены: ван Хельсинг оказывается вампиром, Минна — лесбиянкой, а сам Дракула — безнадежно влюбленным в нее старым романтиком. В итоге все герои гибнут ("в общем все умерли"), и зачем это затеяно, остается неясно — разве что ради денег, которые неизбежно приносит все, связанное с вампирской темой.

Могучая магия образа Дракулы вызывает обостренный интерес не только к личности его исторического прототипа, но и к вопросу о реальном существовании вампиров. Как ни странно, сегодня спекуляций и слухов на эту тему не меньше, чем во времена аббата Кальме — и распространяют их не суеверные карпатские крестьяне, а печатные и электронные СМИ. Правда, в реальность чудовищной расы "живых бессмертных" верят только самые ярые вам пироманы. Куда сложнее вопрос о вампирах-людях, испытывающих неодолимое влечение к крови. Вообще-то питье крови — вещь не такая уж необычная. Еще отец медицины Гиппократ лечил безумцев, давая им пить кровь здоровых. Плиний Старший писал про римских эпилептиков, которые во время гладиаторских игр бросались на арену, чтобы в надежде на исцеление пить кровь поверженных бойцов "из живых чаш". Свирепые воины пили кровь своих врагов, а побратимы собирали собственную кровь в чашу и по очереди отпивали из нее (потому их и называли "кровными братьями").

Гэри Олдмен в фильме Ф.Ф. Копполы "Дракула Брэма Стокера"

Уже в недавнее время уголовная хроника зафиксировала душераздирающие истории о маньяках, которые ели плоть своих жертв и пили их кровь. Среди них — "ганноверский мясник" Фриц Хаарман, Джеффри Дамер, Андрей Чикатило. Но они подражали не вампирам, а другому порождению народной мифологии — оборотням, волкам в человеческом обличье. Оборотни чем-то сходны с вампирами, которые тощ могут превращаться в волков, но отношения между ними и в фольклоре, и в современной массовой культуре трудно назвать дружескими. Оборотни — злобные кровожадные твари, почти лишенные индивидуальности, и до сих пор ни один автор не сумел создать яркий притягательный образ вервольфа.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.