Путь к гибели

Путь к гибели

После того как командование армии, отказавшись от своего первоначального мнения о безусловной необходимости прорыва из окружения, решило пассивно дожидаться обещанного свыше освобождения, генерал фон Зейдлиц находился во власти мучительных размышлений. Он не понимал, почему командующий армией Паулюс, который и сам был разочарован и подавлен полученными от Гитлера указаниями, тут же перестал добиваться свободы действий. Паулюс не предпринял последней решительной попытки склонить командование группы армий с помощью убедительных аргументов в пользу тех безотлагательных действий, которые диктовались обстановкой. Зейдлиц был убежден, что ни оперативные цели верховного командования, ни положение соседних армий, фронт которых начинал повсюду трещать, не могут оправдывать выключения из активных действий ударной силы в 250 тысяч солдат. Поскольку с каждым днем пассивного выжидания боеспособность армии неминуемо должна была падать, а советские войска получали все новые возможности для проявления боевой инициативы, он считал, что скованность армии ставит под все большую угрозу и другие участки южного крыла Восточного фронта.

Содержащуюся в записках Паулюса попытку оправдаться тем, что «всякий самовольный выход из общего строя», иными словами, любые преднамеренные действия вопреки полученным приказам были бы равносильны тому, чтобы взять на себя ответственность за судьбу соседних соединений, а затем – в случае преждевременной капитуляции – и всего Восточного фронта, а быть может, и за вызванный этим проигрыш всей войны, Зейдлиц квалифицирует как «гиперболу». По этому поводу он высказывается следующим образом: «Я придерживаюсь абсолютно противоположного мнения. Как раз прорыв 6-й армии из окружения в начальный период мог бы значительно укрепить положение ее соседей, в частности уцелевших частей 4-й танковой армии, а также находящихся к северу и северо-западу от нее и затем отброшенных к реке Чир румынских частей. Я бы тысячу раз предпочел иметь в своем распоряжении боеспособную и маневренную армию из 22 дивизий, даже если бы она при прорыве из окружения понесла крупные потери, чем превращать ее, так сказать, в неиграющую карту, оставляя парализованной и беспомощной во вражеском окружении. Не случайно генерал Чуйков, первый русский генерал, перед которым мы предстали в плену, спросил у нас: «Почему вы не пошли на прорыв после того, как замкнулось кольцо окружения? Эта возможность доставляла нам беспокойство» [172] .

Выразив свое мнение в памятной записке 25 ноября 1942 года, генерал фон Зейдлиц пошел тем самым на крайний риск. Ему и начальнику его штаба это могло стоить головы. Теперь Зейдлицу оставалось лишь по-солдатски повиноваться приказам командования армии и выполнять свой в достаточной мере горький долг. Вспоминая те мрачные и преисполненные неопределенности недели, Зейдлиц пишет: «После приказа Гитлера от 24 ноября 1942 года, окончательно предписывавшего занять круговую оборону и дожидаться выручки извне, все, кто был посвящен в истинное положение вещей, были охвачены своеобразным фатализмом и безмолвной покорностью неотвратимой судьбе. Тупое ощущение надвигающейся беды еще более усилилось в результате сокращения информации из штаба армии о положении за пределами "котла", особенно о сосредоточении деблокирующей армии Гота и ее наступлении в сторону Сталинграда» [173] .

Гитлер хвастливо заявил в одной из своих радиограмм: «Армия может быть уверена, что я сделаю все, чтобы соответствующим образом обеспечить и своевременно вызволить ее». Однако прежний опыт и трезвый учет реальной обстановки заставляли генерала фон Зейдлица относиться к подобным обещаниям с законным пессимизмом и недоверием. Теперь его предостережения начинали зловещим образом оправдываться. То, что произошло в течение ноября и декабря, подтвердило правильность прогнозов: снабжение по воздуху потерпело фиаско, а деблокирующее наступление, начало которого в опасной степени затянулось, не принесло решающего успеха, между прочим, и по той причине, что армия уже не обладала достаточной боеспособностью и маневренностью.

Генерал считал роковым то обстоятельство, что командование 6-й армии с самого начала чересчур оптимистически расценивало возможность обеспечения частей продовольствием, боеприпасами и горючим, а с другой стороны, при решении вопроса о прорыве из окружения было слишком сковано боязнью риска. «Позднее нам случалось перехватывать некоторые донесения командования армии вышестоящим штабом, и у нас нередко создавалось впечатление, что оно своими нарочито оптимистическими формулировками стремится скорее создать видимость благополучия, чем правдиво изобразить все переживаемые армией чудовищные невзгоды» [174] .

В начале декабря командование LI корпуса сочло даже своим долгом сделать начальнику штаба армии специальное представление относительно чересчур приукрашенных докладов в высшие инстанции. «Из-за этого произошло столкновение между начальником моего штаба полковником Клаузиусом и генералом Шмидтом. Результатом явилось изменение шифровального кода, после чего мы больше не могли подслушивать» [175] .

Аналогичная история произошла и с майором фон Цитцевицем. Этот майор отнюдь не был соглядатаем командования вермахта, а серьезно относился к своим обязанностям. Главное командование сухопутных сил направило Цитцевица в Сталинградский «котел» для получения от него непосредственной информации. Донесения Цитцевица по радио просматривались генералом Шмидтом, который визировал их. Но когда однажды начальник штаба смягчил формулировку одного донесения, не оставлявшего сомнений в серьезности создавшейся обстановки, со ссылкой на то, что делать столь пессимистические выводы еще рано, Цитцевиц, договорившись с начальником оперативного отдела штаба армий, в дальнейшем направлял свои важнейшие донесения на собственный страх и риск без согласования с начальником штаба [176] .

То, что Зейдлиц имел основание критиковать поведение начальника штаба армии, подтверждается целым рядом других свидетелей, соприкасавшихся в то время с генералом Шмидтом. Когда в начале битвы в окружении прикомандированные к штабу армии авиационные командиры тщетно старались втолковать Шмидту, что транспортная авиация не в состоянии обеспечить достаточное снабжение армии, тот заявил: «А вот нужно суметь! И кроме того, у нас в "котле" еще много лошадей, которых можно съесть!» [177] Посланные Манштейном в «котел» для личного ознакомления с обстановкой представители командования группы армий – начальник штаба генерал Шульц и начальник оперативного отдела полковник Буссе – после возвращения доложили о создавшемся у них общем впечатлении. Они сказали, что «командование 6-й армии при условии достаточного снабжения по воздуху не расценивает положение своих войск и возможности дальнейшего сопротивления как неблагоприятные» [178] . В решающие декабрьские дни, когда деблокирующие части приближались к «котлу», генерал Шмидт заявил представителю штаба группы армий «Дон» майору Эйсману, что армия в случае улучшения снабжения «могла бы удерживать свои позиции даже дольше, чем до Пасхи», тогда как прорыв из окружения представлял бы собой «аварийную меру» [179] . Об этом же убедительно свидетельствует и бывший квартирмейстер капитан Тёпке, который в то время поддерживал постоянную связь не только с главным квартирмейстером 6-й армии майором фон Куновски, но и с начальником штаба Шмидтом. Тёпке ярко рисует подавленность, охватившую штаб армии в рождественские дни, после того как операция по прорыву из окружения, в подготовке которой он сам принимал деятельное участие, была отменена. Он воспроизводит также некоторые разговоры с генералом Шмидтом, показной оптимизм которого ему тогда особенно бросился в глаза. «Не будем отчаиваться, – заявлял начальник штаба армии после провала деблокирующего наступления. – До сих пор ведь всегда находился выход, найдется он и на этот раз. Вспомните, что прошлой весной там, на северном участке фронта, II корпус тоже долго находился в окружении и снабжался по воздуху, пока не подоспела выручка» [180] .

Эти слова подтверждают, насколько прав был в своих опасениях генерал фон Зейдлиц, боявшийся, что командование армии может ухватиться за прецедент с Демянским «котлом». В представленной им памятной записке Зейдлиц, основываясь на своем собственном опыте, энергично предостерегал против подобной ошибки. Об этом примере вспоминали и в отделе главного квартирмейстера, но, разумеется, не в той плоскости, как начальник штаба. Тёпке свидетельствует: «Куновски и я как-то вновь обратили внимание, что Шмидт любит проводить аналогию с судьбой II корпуса. Мне же такое сравнение казалось более чем рискованным. Ведь наше положение коренным образом отличалось от того, которое существовало тогда. Уже одно расстояние от баз воздушного снабжения было у нас намного больше. Вместе с тем деблокирующая группа отстояла от нас значительно дальше, а это соответственно требовало значительно больше времени для проведения операции» [181] .

Что касается предпринимавшейся в декабре попытки деблокирования и намечавшегося тогда прорыва армии из окружения, то Тёпке сообщает любопытные подробности подготовки этой операции, проводившейся в западной части «котла», главным образом на участке 3-й моторизованной пехотной дивизии. Штабы корпусов получили тогда лишь самую общую ориентировку, поскольку Паулюс, не желая будоражить части, не хотел преждевременно раскрывать своих намерений, и прежде всего время начала операций [182] . Критикуя такое поведение командования армии, окутывавшего свои действия завесой таинственности, генерал Зейдлиц, корпус которого, правда, не имел непосредственного отношения к подготовке прорыва, пишет: «Весьма своеобразный свет на поведение командования армии проливает тот факт, что в те декабрьские дни, когда решался вопрос, состоится или не состоится операция "Зимняя гроза", мы получали из штаба армии до странности скудную информацию. Мы уже не могли больше понять, к чему идет дело. Не было заметно даже никакого признака форсированных и целеустремленных приготовлений к операции «Зимняя гроза», которых мы, вообще говоря, ждали. Ведь именно теперь, когда приближалась последняя возможность вырваться из окружения, мы думали, что командование армии захочет обсудить с нами предстоящие действия и постарается морально подготовить наши части к этому решающему часу» [183] .

Сравнивая тогда между собой обоих руководителей армии, командующего и начальника его штаба, Тёпке дал им характеристики, которые подтверждаются и некоторыми другими, хорошо знавшими их людьми, в частности генералом фон Зейдлицем. «Шмидт был главной движущей силой. Вне всякого сомнения, именно он непрестанно подогревал в Паулюсе решимость сопротивляться до конца. Каких-либо сомнений в правильности приказов Гитлера для него не существовало. Ему не приходило даже в голову, что нас могли загнать в такое положение ради каких-либо престижных соображений или из-за бездарности верховного руководства. Поскольку Паулюс советовался с ним по всем делам, его взгляды не могли не оказывать соответствующего воздействия на решения командующего.

Зейдлиц говорит о тупом выжидании и охватившем всех чувстве безысходности после тех жестоких разочарований, которые принесли с собой тревожные рождественские дни. «Я не припоминаю ни одного человека, который был тогда проникнут оптимизмом». Как раз в те дни командующий армией от имени подчиненных LI корпусу хорватских подразделений [184] вручил ему «хорватский» орден. Эту награду, преподнесенную ему в столь отчаянной ситуации, Зейдлиц расценил как «дурное шутовство». Приходившие тогда из ставки «фюрера» утешения и пустые обещания вызывали в нем глубокое возмущение. По его утверждению, даже Паулюс потерял теперь всякую веру в обещанную Гитлером помощь. «Он уже тогда примирился с неотвратимой судьбой. Я припоминаю, как однажды между Рождеством и Новым годом он зашел ко мне, чтобы познакомить меня с новогодней телеграммой Гитлера, гласившей: "Армия может непоколебимо положиться на меня". Мы оба сошлись во мнении, что эти слова были чистейшим издевательством» [185] .

К началу Нового года каждому, кто был в курсе истинного положения вещей, стало ясно, что теперь, когда немецкий фронт вместе с базами снабжения армии отброшен на сотни километров на запад и рухнул весь немецкий фронт на Дону, всякая надежда на своевременный подход деблокирующих частей в результате нового наступления была бы безумной. Сложившуюся тогда ситуацию Типпельскирх характеризует в следующих лаконичных и верных словах: «Высшее командование давно уже с холодным бессердечием поставило крест на 6-й армии, лишь давало ей пустые обещания и уверения, невыполнимость которых для прозорливых людей была совершенно ясной, призывая окруженные войска храбро держаться» [186] . Предрешенная гибель армии уже бросала на нее свою тень, и неотвратимый конец неумолимо приближался.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.