Вилли Роуз и его «Мазератти»

Вилли Роуз и его «Мазератти»

Уильям Роуз написал «Женевьеву», «Женоубийц» и другие вещи. Это был по-настоящему талантливый и остроумный человек. В 1966 году Стэнли Крамер собрался снять фильм по его новому сценарию «Угадай, кто придет к обеду».

Сценарий был написан для Спенсера и меня. Моя племянница Кэти Хаутон должна была исполнить роль нашей дочери. По сценарию ее звали Джой. Мне такое имя показалось не слишком удачным, и я настаивала, чтобы Вилли изменил его.

Он взорвался. Позвонил Крамеру. Сказал, что возвращается в Джерси, а весь авторский гонорар пусть отдадут Кэтрин Хепберн…

Крамер позвонил мне. Велел мне просто-напросто прикусить язык.

И я прикусила. Все это было так глупо.

Мало-помалу по ходу съемок мы подружились с Вилли. Он действительно был очень занятный мужчина лет пятидесяти. Американский писатель, переехавший жить в Англию. У него был дом — симпатичный каменный дом на острове Джерси, построенный в конце XVII века. (Он жил там, чтобы не платить английских налогов.) Вилли был разведен. Довольно часто и изрядно закладывал за воротник. Потом, чтобы сохранить свою визу, он уехал в Канаду, поскольку срок его пребывания в Соединенных Штатах был ограничен.

Спенсер умер спустя несколько недель после окончания съемок «Угадай, кто придет к обеду».

Я корпела над книгой Марджери Шарп «Марта» — пыталась сделать по ней сценарий. Писала я его совместно с Ирэн Селзник, выступавшей в качестве продюсера. Предполагалось, что режиссером буду я. Нам помогал молодой писатель Джим Придо. Спустя некоторое время Ирэн решила, что будет лучше, если я буду работать одна. Мы действовали соответственно, пока не был готов сценарий. Собрались в Лондон, попытаться уговорить известную своей тучностью сестру Ванессы Редгрейв — Линн Редгрейв — сыграть главную роль: по сценарию героиня действительно была тучной.

Приехав в Лондон, мы узнали, что Линн утратила былую свою особенность: стала весьма худенькой. Найти же полных молодых актрис крайне трудно — фактически невозможно. Потом я сказала самой себе: ведь где-то здесь недалеко живет Вилли Роуз. Интересно, не согласился бы он просмотреть сценарий? Ирэн сказала, что она поедет со мной.

Мы приехали в Джерси. Вилли был в плохом состоянии и оценил сценарий как безнадежный. Так и сказал. Ирэн же считала, что безнадежный — он сам. И уехала обратно в Лондон.

Меня очень обеспокоило состояние Вилли, который уже не первый день не просыхал. Мне показалось, что он страшно одинок. Беспрестанно говорил о «мазератти» — машине, которую хотел приобрести себе в Италии. Он попросил одного их официантов ресторана, в котором обедал, перегнать ему эту машину.

— А мы сами? Почему бы нам самим не поехать и не купить ее?

Так мы и поступили.

Это было очень забавно, и мне подумалось, а почему бы не сочинить весьма занятный киносценарий, в котором была бы рассказана история актрисы, которая сначала влюбляется в молодого сценариста, а потом водит его за нос, получив более выгодное предложение. Потом, по прошествии лет, у нее возникают серьезные трудности в карьере, и, в надежде упросить его написать для нее сценарий, она отправляется вместе с ним в путешествие, чтобы подобрать ему машину.

Такова моя версия нашего путешествия.

И вот мы в Лондоне. Последние документы для машины — милый консульский сотрудник. Счастливая примета, не правда ли?

Это я пишу для того, чтобы просто освежить твою память, Вилли. И чтобы позабавить самое себя. Разумеется, я вовсе не думаю, что моя память лучше твоей.

Ты помнишь?

Это был какой-то сумасшедший день. С Дэвидом Лоу, моим английским шофером, и Филлис мы поехали в аэропорт. На сей раз у меня был внушительный багаж. У тебя, Вилли, насколько помню, было два весьма солидных чемодана. У меня — один чемодан фирмы «Виттон» и две туристских сумки, тоже от «Виттона». И конечно, две большие сумки, которые я носила через плечо.

Ты был восхитителен, и мне подумалось: какое дивное создание. Такое симпатичное, мужественное, наивное. Что?

По радио объявили, что в Милане гроза, и что, по всей вероятности, нам придется садиться либо в Генуе, либо в Венеции.

В Генуе я никогда не была, зато Венецию знала. Поездка из аэропорта «Лидо» в Венецию была ужасной. Как найти гараж, где, в случае удачи, можно было бы взять в аренду машину. О Боже!

— Нет-нет, — сказал Вилли. — Мы садимся в Милане. Совершенно в этом уверен.

Ты потянулся и взял меня за руку.

Мы встали и пошли по длинному-предлинному коридору к самолету.

Судьба обещала нам счастье на двоих.

В сущности, инициатором этой поездки была я, так как считала, что Вилли сам должен подобрать себе «мазератти», и тогда она действительно будет его. Его так мало что-либо по-настоящему интересует, но машины, видимо, и вправду представляют для него какую-то ценность. А эта «мазератти» не будет представлять для него особой ценности, если ее выберет один из официантов ресторана.

Кроме того, если он не покинет сейчас Джерси, то никогда уж не вернется к своему ремеслу. «Хочу, чтобы на моем надгробии было одно слово — ПИСАТЕЛЬ», — сказал он как-то.

И вот теперь мы сидели в самолете. С бокалами шампанского в руках.

Вилли никогда не трусил. И мне думалось: какой блестящий, какой очаровательный человек — такой сильный, уверенный в себе. Вновь навстречу жизни. Замечательно.

Мне и вправду хотелось чувствовать себя в этом путешествии слабой женщиной.

Он так блистательно жонглировал словами и мог вести разговор едва ли не на любую тему — я слушала его с замиранием сердца.

Коль скоро я говорю «слушала», так оно, значит, и есть.

Он очень обижался, когда я прерывала его монологи в наиболее интересных местах неуместным комментарием и тем самым нарушала ход его мыслей.

Конечно же, не надо было, не надо было перебивать его, но движение его мыслей, пожалуй, было единственным движением, которое влекло нас к цели.

Нет, мне не следует говорить или думать о нем так. Взгляните на него. Он действительно выглядит необыкновенно. Спит ли на своем сиденье рядом со мной, рисует ли безобразную и обидную карикатуру или спрашивает, почему я не ношу очков, — ведь я, вероятно, ничего не вижу. «В твоем возрасте надо носить очки».

Но все в эту минуту делается с любовью, с шармом и юмором. Чирикающая птичка. Конечно, у него потрясающие мозги. Подавляет меня своим интеллектом. Временами это чуточку раздражает, потому что я привыкла считать себя очень яркой личностью. Но с ним я почти всегда забываю это. Только иногда, когда я говорю о его проблемах, о нем самом, он допускает вероятность того, что у меня могут быть мысли, достойные его слуха.

Мы над Миланом. Боже, тучи рассеиваются. Мы садимся. Вилли, милый Вилли, ты прав. Честное слово, ты прорицатель, ты провидец, ты — чудо!

Мы приземлились. Носильщик забрал наши сумки.

Земля, конечно, была покрыта снегом дюймов шесть глубиной, а снег все валил и валил. Была половина первого, а может, и час ночи. Мой итальянский — в тогдашнем его состоянии — довел нас до «Службы проката» — есть такой удобный вид услуги в миланском аэропорту. Аэродром находился рядом с большой автострадой, по которой можно было добраться до Модены, где и выпускаются эти «мазератти». На завтрак у меня были припасены сандвичи и бутылка вина, которые я захватила с собой, уезжая из дому, из Элм-Плейс. С собой был атлас автодорог и «Путеводитель по Северной Италии» на итальянском языке.

Мы тронулись в путь на «фиате», взятом напрокат. Мне предстояло играть роль гида.

Куда? Сначала под мост, потом — первый поворот налево, потом направо…

Вилли. Ну, ты не пересказывай мне весь маршрут. Просто по ходу. Вот сейчас, например, что мне делать? Куда теперь поворачивать?

Кейт. Налево.

Вилли. А мне показалось, ты сказала — направо.

Кейт. Сказать-то я сказала, но я ошиблась. Направо нельзя. Правила запрещают. Давай налево. Примерно через километр поворачивай все налево и налево, пока не проедешь аэродром. Тогда на первом повороте повернешь направо. Проедешь под мостом, потом налево на…

Вилли. Я не настолько остроглазый, чтобы видеть карту. Вряд ли и ты что-нибудь в ней видишь, без очков-то.

Кейт. Я уже говорила тебе, что не ношу очков. У меня зрение отличное!

Вилли. Понятно…

Кейт. Налево наверх, еще метров сто семьдесят.

Вилли. Куда?

Кейт. Туда, туда.

Вилли. Но это же прямо противоположное направление.

Кейт. Ну да. Это то, что надо. Мы едем назад мимо аэропорта, потом…

Вилли. Нет нужды так подробно рассказывать. Просто будем надеяться, что ты права.

Кейт. Разумеется, права.

Вилли. Надеюсь.

Кейт. Будь уверен, дорогой.

Вилли. Не по той ли местности мы едем сейчас, над которой рассеивались тучи, когда мы приземлялись?

Кейт. Ты гений.

Вилли. Ты вроде бы определила, что нам нужно будет ехать через Венецию?

Кейт. Ну да. Но, слава Богу, ошиблась!

Вилли. Ничего себе ошиблась.

Кейт. Рада за себя, милый.

Вилли. Ты славная девочка.

Кейт. Благодарю.

Вилли. За что, за «славная» или за «девочка»?

Кейт. Осторожней. Не дерзи.

Вилли. Не понимаю, чего ты стесняешься своего возраста.

Кейт. Стесняюсь, и все, так что заткнись.

Вилли. Да нет, серьезно. Когда тебе исполнится сто двадцать пять, мне стукнет сто четырнадцать. Не такая уж большая разница.

Кейт. Мне не дано этого узнать. Равно как тебе.

Вилли. Если наши пути пересекутся еще раз, ты сможешь просто сказать, что твой муж неотразимо привлекателен для поздней-препоздней игры.

Кейт. Очень забавно!

Вилли. Ты пьяна?

Кейт. Нет, я счастлива.

Вилли. Возьми мою руку. Можно включить радио?

Кейт. Конечно.

Вилли. Прикури мне сигарету.

(Прикурила.)

Кейт. Не хочешь перекусить?

Вилли. Что же ты не спросила об этом до сигареты?

Кейт. По недомыслию.

Вилли. По чему?

Кейт. Я сказала — по недомыслию.

Вилли. Ах да!

Кейт. Я ожидала услышать от тебя: «Ну что ты, нет!» Вилли. За сколько мы туда доедем?

Кейт. Думаю, часа за три.

Вилли. Да что ты! Понимаешь, по этой дороге можно ехать с любой скоростью, с какой только пожелаешь.

Кейт. Откуда ты знаешь?

Вилли. Я здесь уже бывал.

Кейт. Правда?

Вилли. Да, несколько раз. Мне нравится Италия.

Кейт. Один?

Вилли. Что значит — один?

Кейт. То и значит, что сказала. Ты путешествовал один?

Вилли. Нет, вообще-то я был с…

Кейт. Не говори мне.

Вилли. Почему? Фактам мы обязаны смотреть прямо в лицо.

Кейт. О, «фактам», говоришь? Во множественном числе?

Вилли. Надеюсь, ты не сравниваешь мою бедную изломанную жизнь со своей.

Кейт. Вилли!

Вилли. Что?

Кейт. Как насчет вина и сандвича?

Вилли. Отлично. На ходу?

Кейт. Ну, да. Вино откупорено. Я стащила два стакана.

Вилли. Благодарю. Здорово. Что у нас в меню?

Кейт. Цыпленок. Мясо.

Вилли. Тогда — цыпленок.

Кейт. Ты доволен?

Вилли. Не то слово. Ты молодец.

Кейт. Ты тоже.

Вилли. Я всегда считал, что я так себе. Теперь — как бы заново на свет народился.

Кейт. Нет, правда, независимо от чувств, которые я к тебе питаю, ты милашка. У тебя замечательное лицо. Мне приятно на него смотреть.

Вилли. Ты умница. Подвинься. Нет — ко мне.

Кейт. Ну, разве это не рай?

Вилли. Конечно, рай.

(Он увеличил громкость радио.)

Предместье. Мне кажется — это Модена. Мы едем не по той дороге.

Кейт. Что ж, давай повернем обратно.

Вилли. Нет… проедем еще немножко.

Кейт. Мне кажется, ты попусту тратишь время. Спроси-ка лучше вон того мальчишку.

Вилли. Как, черт побери, я его спрошу?

Кейт. Ну давай я спрошу.

(Мы остановились.)

Perdoni, scusi — Modena? Usine Maserati?

(Мальчик указал в том направлении, откуда мы приехали, и что-то сказал по-итальянски.)

Кейт. Grazie.

Вилли. Ты поняла, что он сказал?

Кейт. Нет, не совсем. Но все равно поворачивай обратно.

Вилли. Слушай, может, я все-таки сам буду вести машину, а? Я поверну там, где будет безопасно повернуть.

(Я как раз отыскала в сумочке карту Модены. И определила местонахождение завода Мазератти, не обозначенное на карте.)

Кейт. Поворачивай на… Там, там…

(Мы въехали в город. Увидели полицейского).

Тормози, полицейский!

Вилли. Какой смысл останавливаться, раз ты не понимаешь, что тебе говорят?

Кейт. Да уж как-нибудь поймем что надо.

Вилли. Ты, может быть. Я, черт, и слова не пойму.

Кейт. Да остановись же! Почему ты не останавливаешься? Нам нечего терять.

Вилли. Нечего, кроме моего здоровья.

Кейт. Останавливайся и не впадай в истерику, сынок.

(Мы подкатили к полицейскому, который стоял на маленькой площади с оживленным движением.)

Кейт. Scusi, Usine Maserati?

(Протянула ему карту.)

Полицейский. Si, Signora. Dritto, е al primo semaforo, girate a destra — Via Marghetta. E poi dritto al ponte ? di nuovo a destra. La fabrica e alia destra. Avete capito.

Кейт. Si, grazie tante. Давай вперед…

Вилли (обращаясь к полицейскому). Благодарю.

Полицейский. Niente, Signore.

(Мы тронулись.)

Вилли. Что он сказал?

Кейт. Одним словом, поезжай прямо…

Вилли. Что он сказал?

Кейт. Прямо к первому светофору — Виа Маргетта…

Вилли. Да ты скажи мне, когда мы туда подъедем, я же не могу делать все…

Кейт. Поворачивай направо.

Вилли. Ты уверена?

Кейт. Поворачивай направо. Взгляни на ту церковь — восхитительно…

(Он повернул ко мне голову и не сразу отвел от меня свой взгляд.)

О Боже, какие художники итальянцы! Так, впереди мост, поворачивай направо. Осторожно, Вилли, — нам в ворота. Как зовут этого человека?

Вилли. Синьорелли.

(Мы въехали в ворота.)

Три часа… недурно.

Кейт. В той маленькой конторке кто-то есть.

Мы проехали через одни ворота, потом еще через одни. Территория завода выглядела как-то пустынно. Наконец мы въехали во двор, на противоположной стороне которого стояли здания и маленькая сторожка. Я направилась к ней. Вилли остался в машине. Вошла в тесную каморку с письменным столом, на котором стояли несколько телефонов. Стена со стороны двора была вся застеклена, так что Вилли видел нас, а мы видели его. Он вылез из «фиата», потом достал из него свой портфель с документами на машину.

Кейт. Il Signor Signorelli per il Signor William Rose — un nuovo Maserati.

Привратник. Si, Signora Rose. Un momento.

Кейт. No — il non la Signora. Oh, non ? importanto. Comprende?

(Привратник начал разговаривать no телефону.)

Привратник. Momento.

(Вилли вошел в сторожку с портфелем в руке.)

— Signore — momento.

(Привратник вышел.)

Кейт. Интересно, есть тут где-нибудь туалет?

Вилли. Прямо здесь, конечно, нет.

Кейт. А тебе не надо?

Вилли. Нет.

Кейт. С тобой приятно путешествовать: никогда не докучаешь.

Вилли. Просто у меня здоровые почки.

Кейт. Ну, четыре часа безвылазно в машине плюс бутылка вина подействуют на любые почки.

Вилли. Спросим у Синьорелли, когда он придет.

Кейт. Не стоит. Я сама справлюсь со своими трудностями. Забудь про это.

Вилли. Уже невтерпеж?

Кейт. Да нет. Пока только позыв.

(Привратник вернулся, с ним пришел господин Ретто.)

Господин Ретто. Signora — Господин Роуз…

(Мы обменялись рукопожатием.)

Синьор Синьорелли беседует по телефону. Я бы просил вас пройти со мной. Мы сначала осмотрим машину, потом оформим бумаги. Испытатель может показать вам, как управлять машиной, а мадам мы любезно попросим тем временем подождать. Вы не промокли?

Кейт. Нет, нет… Дождь совсем несильный.

Вилли. С тобой все в порядке, дорогая?

(Я проследовала за двумя мужчинами по двору и вошла за ними в заводской корпус.)

Господин Ретто. Вот ваша машина, синьор.

Она стояла совершенно потрясающая. Точь-в-точь цвета «Шато Лафит-Ротшильд» — красного вина, так им любимого.

Его цвет — его собственный, — купленный на ЕГО деньги, им самим заработанные…

Его машина… Знаменательное мгновение в жизни Вилли…

Вилли. Я не заказывал такие колеса — я заказывал со спицами…

* * *

Испытатель стоял с видом человека, показывающего нам все вокруг. А рабочие в цехе плюс многие из сборщиков на линии с интересом наблюдали, как американцы отреагируют на их машину. Вилли, стесняясь, не хотел показаться несдержанным, поэтому был настроен критически. Открыл багажное отделение. Я села в машину.

Вилли. Что бы вы могли сказать об этих колесах? Они кажутся такими тяжеловесными. Сколько времени уходит на их смену?

Кейт. Я думаю…

Вилли взглянул на меня.

Испытатель принялся подавать какие-то совершенно безумные знаки — не дайте синьору менять колеса!

Испытатель. Va bene — ? megliore.

Кейт. Вилли, он хочет сказать… Этот человек, он говорит, что такие колеса обеспечивают водителю большую безопасность — опробуй их. Если не понравятся, они всегда могут прислать тебе со спицами.

Пока все это происходило, я сидела в машине, охала и ахала…

Потом мы прошлись вдоль линии и обратно — смотрели на их машины. Каких там только не было! Вилли решил оставить колеса.

Между тем несколько рабочих начали догадываться, кто я на самом деле — а я изображала из себя благородную даму, очень довольную машиной. Не соглашусь ли я сфотографироваться?.. Нет, это не я покупаю машину… это он. Да и вообще я не люблю… Очень хорошо, синьора…

Мы вышли из заводского корпуса и направились к сторожке. Синьорелли наконец закончил свой телефонный разговор. К этому времени все знали, кто я такая, и толпились у входной двери, чтобы взглянуть на меня. В основном это были женщины — одна очень красивая. Я показала ей жестом, что хотела бы «помыть руки». Она провела меня через вестибюль в туалет. Этот Вилли… Теперь он сходит в туалет, потому что я скажу ему, где это. Но спросить не спросит — такой упрямый.

Я отвечала на вопросы по-итальянски и подписала бесчисленное множество автографов. Вилли вышел на улицу, чтобы прокатиться на машине. Наконец нам оформили документы, мы вынули наши вещи из «фиата», погрузили их в «мазератти» и, когда наступили сумерки, двинулись в направлении Флоренции… У меня была карта, лупа и фонарик.

Кейт. Он сказал налево.

Вилли. Направо — налево… Щетки, фары — функционирует. Жесткая…

Кейт. Что? Трудно управлять?

Вилли. Нет, просто жесткая, действительно… Какой дорогой?

Кейт. Прямо. Просто прямо. Он сказал, что мы никак не сможем проехать мимо. Ты доволен?

Вилли. Э-э… Хороший цвет, да?

Кейт. Д-да — красивый…

Вилли. То красное вино…

Кейт. Да.

Вилли. Из-за этих колес она кажется тяжеловесной.

Кейт. А мне колеса нравятся.

Вилли. Правда?

Кейт. Да, с такими она устойчивей.

Вилли. Ну, я думал, от колес со спицами она должна казаться более легкой — и не такой пижонской.

Кейт. Ну, какой смысл стараться выглядеть не пижонски в такой машине, как эта.

Вилли. То есть, ты полагаешь, она смотрится…

Кейт. Нет, не совсем.

Вилли. Не совсем — значит «совсем не»…

Кейт. Вилли, мне кажется, она просто прекрасна, и могу сказать тебе теперь, что не прочь бы заказать себе такую же. Комфортно и…

Вилли. Это автострада?

Кейт. Да — поворот. Отлично. А теперь безо всяких поворотов прямо до Флоренции.

Вилли. Ты не сможешь управлять ею. Очень тяжелая в управлении. Ну, понимаешь, — сцепление, педаль. Это мужская машина.

Кейт. Ты мужчина, Вилли.

Вилли. Так она действительно тебе нравится?

Кейт. Она и ты.

Вилли. Знаешь, когда я заказал ее, я чувствовал абсолютный… как бы это сказать… Все время думал о том, как чудесно будет… В общем, мысленно представлял себя за рулем — ты понимаешь, что я имею в виду…

Кейт. Вилли, подставь щечку.

Вилли. По-твоему, я дурак, да?

Кейт. По-моему, ты — прелесть. Ты радуешь меня. За рулем этой машины ты такой…

Вилли. Ты рада, что поехала со мной?

Кейт. Конечно, рада.

Вилли. Нам еще далеко?

Кейт. Ну, если мы едем во Флоренцию, а это, мне думается, лучше, чем Монтекатини, то давай туда. А там просто…

Вилли. Командуй парадом. Твое слово — закон.

Кейт. Боже, какая ужасная ночь. Я никогда не видела, чтобы шел такой дождь. Он тебе не мешает?

Вилли. В общем, нет.

Кейт. Ты очень спокоен.

Вилли. Возьми меня за руку.

Кейт. Вилли, — забавно, правда?

Вилли. Забавно? Ну, не знаю… Интересно.

Кейт. Ныряй, Вилли. Ныряй, — что тебе терять?

Вилли. Я не умею плавать…

Кейт. Я спасу тебя…

Вилли. Интересно, как…

Кейт. Ты спасешь меня.

Вилли. Вероятнее всего.

Кейт. Вероятнее всего, я дам себя спасти, если ты соберешься с мыслями и напишешь мне сценарий.

Вилли. Ты ради этого и поехала со мной?

Кейт. Да нет, конечно. Просто я не могла забыть тебя.

Вилли. А пыталась?

Кейт. Ты видел меня насквозь, Вилли, до затаенных уголков моей души.

Вилли. Разве у тебя есть душа?

Кейт. Кстати, закрой ту дверцу, а?

Вилли. Я не люблю сквозняков. Я чувствителен к простуде.

Кейт. Благодарю.

Вилли. Куда мы едем?

Кейт. Что ты имеешь в виду?

Вилли. Во Флоренции. В какую гостиницу?

Кейт. Насколько я помню, на этой площади, на реке, есть две: одна весьма уютная.

Вилли. Как называется?

Кейт. Когда подъедем, я узнаю ее по виду…

Вилли. Ничего не можешь запомнить, да?

Кейт. Я тебя помню.

Вилли. Интересно.

(Он перестроился в крайнюю полосу дороги.)

Я любил тебя при всем том, что у меня было. Тогда во мне мало что было. Но я так любил тебя — мучительно.

Кейт. Может быть, чересчур мучительно.

Вилли. Не будь жестокой.

Кейт. Какая же я жестокая, Вилли! Ведь я, согласись, здесь? Разочаровала, не так ли?

Вилли. Послушай, солнышко, все разочарованы. Такой хороший сценарий ничто бы не спасло.

Кейт. Я знаю, что ты имеешь в виду. Это справедливо. Но только отчасти. Мне нужно что-нибудь более надежное.

(Вилли снова завел машину, и мы поехали дальше.)

Вилли. Только для временного облегчения. Если боль не проходит, перестань принимать лекарство и проконсультируйся с врачом.

(Мы ехали молча.)

Кейт. Боль не проходит.

Вилли. Я не врач.

Кейт. Ты мой врач.

Вилли. Интересно… Интересно, если бы…

Кейт. Знак. Флоренция.

(Он взглянул на меня. Разве мне не важно, чем он закончит предложение?)

Вилли. Где мне поворачивать?

Кейт. Я скажу. Ты хотел что-то сказать…

Вилли. Понятия не имею, что я хотел сказать. А тебя это, видимо, вовсе и не интересовало, иначе бы ты не стала меня перебивать.

Кейт. Господи, милый, я вовсе не перебивала тебя… Знак!

Вилли. Знак! Какое мне дело до какого-то знака?!

Кейт. Но он показывает направление на Флоренцию. Ведь там нам придется ночевать…

Вилли. Кто тебе сказал?

Кейт. Но, Вилли, мы же решили…

Вилли. Что значит — мы? Решила ты… Ты решила — как обычно…

Кейт. Но не можем же мы раскатывать всю ночь под проливным дождем.

Вилли. А что тут такого? К тому же мы собирались потолковать о нас с тобой. И что нам делать с этим… Так или нет?

Кейт. В общем-то да… Но…

Вилли. Господи, да ты скажи прямо, что надо сделать. Все те уловки, к которым ты прибегаешь, стоят, вероятно, того, чтобы услышать, что же именно надо сделать…

Кейт. Направо.

Мы свернули и в полной тишине въехали во Флоренцию. У меня была карта города, фонарик и лупа.

Вилли. А тебе не лучше было бы в очках? Я хочу сказать, что вместо того чтобы тратить столько энергии на… Я помню, конечно, что зрение у тебя идеальное, однако…

Кейт. Нет, все эти принадлежности мне ничуть не мешают. К тому же я и в очках все равно не смогла бы читать карту…

Вилли. Разве?

Кейт. Я пробовала…

Вилли. Значит, очки у тебя все же есть?

Кейт. Да, есть… Просто я не ношу их.

Вилли. Может, они просто слабы, чтобы ими пользоваться. Попробуй мои…

Кейт. Нет, благодарю покорно — обойдусь… Налево…

Вилли. Ты знаешь, куда теперь ехать?

Кейт. Да, вниз к реке, потом выедем к площади, а потом будут две… Ну вот, теперь поворачивай, — две гостиницы… Вон та наша — «Гранд»…

Вилли. Похоже, в ней идет ремонт.

Кейт. Лучше не сыщется, да и не шумно тут, у реки. К тому же всего на одну ночь.

Мы подъехали со стороны двора, где было припарковано довольно много машин. Остановились. Сразу же появился швейцар — подскочив к машине, он распахнул дверцу.

Вилли. Можно на ночь поставить машину в гараж?

Швейцар. В гараж?

Вилли. Да. Сам сможешь отогнать?

Швейцар. Синьор! Как здорово! Она такая красивая!

Вилли. Благодарю.

Кейт. Откройте багажник и отнесите все в холл.

Швейцар. Si, Signora.

Парень открыл багажник, вытащил из него все сумки. Подбежал другой и потащил их внутрь. Вестибюль был маленький. Я направилась к стойке администратора.

Кейт. У вас есть две комнаты — с ванными?

Администратор (женщина). Ах, синьора, мы так рады принимать вас здесь…

Кейт. Благодарю.

Администратор. Совмещенные?

Вилли. Нет.

(Она взглянула на него.)

Кейт. Нет. Но не слишком далеко друг от друга. И чтобы очень красивые.

(На нас молча глядели из-за стойки администратора.)

Администратор. Паспорта?

(Мы подали свои паспорта.)

Благодарю.

* * *

Администратор взяла солидную связку ключей. Мы сели в лифт. Остановились. Прошли один длинный коридор, потом другой. Наконец оказались в комнате — тесной.

Кейт. Чересчур маленькая.

Администратор. Они все маленькие… Может, двойной номер?

Кейт. Да, конечно. Два двойных.

Администратор. Мне придется сходить за другой связкой. Perdoni…

(Администратор ушла. Мы сели на диван в коридоре.)

Вилли. Интересно, что они думают, когда видят в паспорте наш возраст? Ха-ха-ха! Можно, я скажу глупость?

Кейт. Почему бы и нет?

Вилли. «Дочери американской революции» и «Бойскауты Америки» — две наиболее благородные организации за всю историю Америки.

Кейт. Вилли, как ты можешь! О!.. Как гадко! Но вопрос ты задал веселый. Действительно, было бы очень интересно узнать, что они думают…

(Вернулась администратор с ключами.)

Администратор. Синьор, синьора…

(Она открыла другую дверь.)

Кейт. Это намного лучше — чудесно.

Вилли. Теперь еще одну — для меня.

Администратор. Не совмещенная, но рядом.

Вилли. Благодарю. Я пошел — помоюсь немножко.

(Уходит в свой номер.)

Вилли (звонит). Ты в порядке?

Кейт. Заходи. Все нормально. Знаешь, тут есть холодильник — и шампанское.

Вилли. Дай мне.

Кейт. Ты, наверно, с ног валишься — весь этот дождь, и новая машина.

Вилли. В известном смысле…

Кейт. Но, наверное, доволен…

Вилли. Конечно, доволен.

Кейт. Так удобно, необычно…

Вилли. Будь здорова!

Кейт. Будь здоров!

Вилли. Ну, что ж, все так удачно — никаких осложнений. Я очень счастлив. А ты?

Кейт. Да, я очень счастлива.

Вилли. Может, поужинаем внизу?

Кейт. Думаю, нам это не повредило бы.

Мы пошли в ресторан. Нас поместили в своего рода альков. Все очень мило. Потом мы прогулялись вдоль Арно. Потом назад в гостиницу, до самой моей двери.

Вилли. Спокойной ночи, дорогая.

Кейт (громко вслед ему, уходящему по коридору). Тебе не постирать носки и трусы?

Вилли. Издеваешься?

Комната была приятная, ванная симпатичная. Я умылась. Достала все свои маленькие фотографии: Спенс, Мама, Папа. Долго глядела на них. Это мои люди, кому я предана, кто предан мне. И я поневоле задалась вопросом, что я здесь делаю? Чего я хочу? Чего хочет он? Я пришла к выводу, что мы оба находимся в полном отчаянии — с утра до ночи. И ни один из нас не избавится от этого.

Я находилась в лучшем, чем он, положении, потому что могла опереться на добрых-добрых друзей. У него была дочь, которую он держал на расстоянии, — как вообще всякого — из страха обжечься.

Этот человек был во власти гордыни. Он был обижен, и обижен жестоко. Но когда? Его всегда высоко ценили как писателя и до «Женевьевы».

Но, может, с его точки зрения, не столь высоко, как он этого заслуживает?

А может, причина в чрезмерной скрупулезности?

Он, конечно, очень ревностно относился к своей работе — словно новичок. Помните, когда я раскритиковала имя Джой — как он отреагировал!

Я ценила его очень высоко, насколько это возможно по отношению к мужчине. Я чувствовала, что если и есть кто-то, достойный имени «писатель», так это он. Никаких трюков. Никакой низкопробности. Глубокий классический талант. Но по какой-то причине мне не нравилось имя Джой. Насколько же неуверенно должен чувствовать себя человек, способный вообразить, будто мой выпад означал нечто большее, чем просто отражение моего вкуса. Ведь вся моя критика сводилась к одному: мне не нравилось имя. Конечно, свербила мысль: «А что она имеет в виду? Надо над этим подумать». Господи Боже мой!

Я казалась себе мышкой рядом с гигантом. Но неужели этот гигант чувствовал себя в глубине души мышкой?

Любой мало-мальски умный человек не чувствует себя таким образом. Но стоит человеку испытать успех в своем ремесле, как он отрывается от окружающей среды: вероятно, потому, что знает, что получил, в сущности, то, чего добивался, что он, конечно же, не как все. И это проклятие, разумеется, не радует его, лишает его уверенности в своих силах. В чем причина?

Я не думаю, что люди, наделенные чувствительностью, способны мнить себя некими пупами земли. Но куда там! Находясь с ним, не знаешь, что сказать. Вилли — единственный автор в мире кино, о котором мне никогда и ни от кого не доводилось слышать критики, — все им восхищались.

И для женщины, которая в силу своего воспитания убеждала детей, родителей — зрителей — ничего не говорить о противоположном поле, иначе говоря, питать к себе уважение, встреча с человеком вроде Вилли была равнозначна великому потрясению.

На его месте, с его талантом я бы ко всему относилась как Всевышний в миниатюре. Конечно, я уверена, что Вилли был бы рад вернуться к своему ремеслу. Но сможет ли он? Ответ на этот вопрос хотели бы получить многие критики, артисты — именно об этом говорил и Алан Джей Лернер. Он тоже большой поклонник Вилли. Мне кажется, что писатели — мученики. И когда приходит старость, глубина и мудрость, им становится только трудней.

Как бы там ни было, мне бы хотелось накостылять Вилли, но в действительности единственный, кто может сделать это, — некто, обретающийся ТАМ, любящий ЕГО, — так что ему, как это ни странно, ничто физически не угрожает. А потом в один прекрасный день он начнет. В сущности, это счастливая проблема, поскольку в большинстве своем люди не способны сделать что-либо — не суть важно, что именно они делают, или не делают, или пытаются делать.

Я отлично выспалась, хотя за окном всю ночь жутко шумел ливень. Мы с Вилли пришли к решению выехать около девяти: кто первым проснется, тот первым и позвонит. Я заказала в номер обильный завтрак и принялась изучать карту. Телефонный звонок.

Кейт. Да… Привет, Вилли… Замечательно… Чудесно… Правда?.. Девять — ладно… Я оставлю дверь открытой… Велеть им подогнать машину?.. Хорошо.

Я оделась. Оставила чаевые для служанки, упаковалась, открыла дверь, поставила возле нее свои сумки. Пришел Вилли. Мы вызвали швейцара. Заплатили, Вилли заплатил. Швейцар ставил вещи в машину. Я подошла к нему.

Кейт. Нет, эту сумку сюда, эту туда. Потом поставите вот это сюда, а…

(Швейцар и Вилли стояли как побитые. Потом мы сели в машину.)

Вилли. Куда ехать?

Кейт. Едем той самой дорогой, по какой гуляли вчера вечером. Вниз, направо, а потом — когда скажу — налево: мне очень хочется проехать мимо Баптистерия, ворот Джиберти. Ведь это так восхитительно, к тому же нам все равно по пути…

Вилли. О!

Кейт. Если бы удалось припарковаться, можно было бы осмотреть все вблизи.

Вилли. Нет!

Кейт. Ну, тогда просто объедем вокруг.

Вилли. Ладно. Не забудь, что нам надо погрузить машину на пароход. Он должен прибыть в Сан-Мало в пятницу. Было чертовски трудно достать билет. На другой пароход мы никак не попадаем, а путь предстоит немалый.

Кейт. Ладно. Хотя, Вилли, сегодня ведь только второй день. Вторник. И потом — ехать не так уж и далеко.

Вилли. Ровно полторы тысячи километров, и для меня это — далеко. Ведь я за рулем.

Кейт. Ладно, ладно. Как бы там ни было, вон по той улице…

(Он взглянул на меня.)

Так надо. На той, по которой гуляли вчера вдоль реки, — одностороннее движение.

«Арриведерчи» — швейцару, которого Вилли с чрезмерной щедростью отблагодарил чаевыми. И мы тронулись в путь. Движение было очень оживленное.

Кейт. Здесь налево.

Вилли. Нельзя — здесь одностороннее движение.

Кейт. О Боже. Ладно, поезжай вперед, а на следующем перекрестке повернешь налево.

Вилли. Жаль все-таки, что у меня нет с собой зрячего гида. Ты вот все смотришь и смотришь в свои карты, а ведь вряд ли знаешь даже то, в какой стране мы сейчас находимся. В результате — благодаря тебе — мы едем не в том направлении по улице с односторонним движением.

Кейт. Тут не написано, то есть не обозначено, куда ведут улицы… Теперь налево — нормально.

Вилли. Значит, сейчас мы движемся именно в том направлении, в каком тебе хочется ехать? Я хочу сказать, что ты, выходит, все-таки видишь, когда хочешь видеть?

Кейт. Надеюсь, что да. Ты молодец.

Вилли. Да это все от езды по городу.

Кейт. О Господи. Понимаю… Я бы с ума сошла… Пожалуйста, направо.

Вилли. Интересно, будет ли снова дождь?

Кейт. Боюсь, что да…

(Въехали на площадь.)

Медленно езжай по кругу, может, удастся припарковаться. А вот и Баптистерий.

(Я стала читать надпись.)

Вилли. Почему ты не смотришь на само здание? Прочесть-то про него можно и после.

Кейт. Вот ворота.

Вилли. Я не умею смотреть спиной.

Кейт. Это церковь. Паркуйся здесь.

(Мы заняли свободное место; нас тут же обругали по-итальянски.)

Вилли. Послушай, это частная стоянка. Для автобусов или что-то вроде этого.

(Пришлось выехать.)

Кейт. Давай еще раз по кругу, как можно медленней…

(Я снова стала читать.)

Вилли. Послушай, не утруждай себя чтением. Я все это сам читал. Было построено тогда-то и тем-то…

(Он перечислил некоторые детали истории Баптистерия.)

Кейт. Когда, черт возьми, ты все это успел узнать, но что самое забавное, — как ты все это запомнил?

Вилли. Главное — сосредоточиться.

Кейт. Да брось ты.

Вилли. Ну а ты что, не можешь?

Кейт. Не знаю, Вилли. Правая развилка. Мне кажется, что у меня все вылетает из головы из-за возбуждения. Запоминается цвет, форма, расположение вещей и предметов. Я всегда могу воссоздать все свои шаги.

Вилли. Это я заметил.

Кейт. О, ты… Но это было здорово, да?

Вилли. Я был сбит с толку. Ты уверена, что это нужная нам дорога?

Без особых хлопот выехали из Флоренции на большую автостраду, которая вела в Пизу. Миновали Монтекатини, потом Лукку — очаровательный город, хотя и его мы не видели, потому что не свернули с автострады. Выехали к побережью. Мне хотелось по меньшей мере добраться хотя бы до Пизы, до которой от побережья, если двигаться на юг, оставалось всего несколько километров, — взглянуть на нее хотя бы мельком, а уж потом двинуться на север.

Очень скоро стал накрапывать мелкий дождь, а потом хлынул настоящий ливень. Длинные колонны грузовиков делали обгон почти невозможным.

Вилли. Ты уверена, что это та дорога?

Кейт. Да, это единственная дорога.

Вилли. Я не могу обгонять. Слишком опасно.

Кейт. Прошу прощения — из Модены нам, очевидно, следовало поехать обратно на север.

Вилли. Как мы могли это знать?

Кейт. Я ездила по этой дороге раньше. Именно по этой самой дороге. Теперь я вспомнила.

Вилли. Да?! С кем же?

Кейт. Тебе так важно, с кем? Я не знаю.

(Едем в полном молчании.)

Посмотри, какой замечательный цвет вон у того дома?

Вилли. Да, замечательный. Ты хочешь уверить меня, что не в состоянии вспомнить, с кем ты была, когда ехала по этой дороге?

Кейт. Ну, наверно, с Мамой и Папой.

Вилли. Я не верю, что ты сказала мне именно то, что только что сказала.

Кейт. Что же тебя не устраивает в том, что я путешествовала с Мамой и Папой?

Вилли. Думаю, что мамочку и папочку ты оставила дома. Ты отлично помнишь, с кем ты тогда путешествовала.

Кейт. Вилли, ты не прав…

Вилли. Ну и денек выдался.

Дорога шла по холмистой местности, то поднимаясь в горы, то спускаясь в долины. Миновали Женеву, потом ехали по южному берегу Франции, где так много замечательных курортных городков.

Разговор наш носил подчас куда менее деликатный характер, чем вначале. Он устал, а я — честно говоря, — я тоже.

Последняя перед паромом остановка.

Кейт. Кажется, здесь можно пообедать.

Вилли. Послушай, я умираю от усталости. И не хочу обедать. Единственное, чего я хочу…

Кейт. Чего же?

Вилли. Не думаю, чтобы тебе действительно хотелось знать.

Кейт. Мне действительно хочется знать.

Вилли. Ты уверена, что правильно поступаешь? Ведь так можно и правду невзначай услышать.

Кейт. Ну и что?

Вилли. Ты уверена?

Кейт. Абсолютно.

Вилли. Когда я сказал, что не хочу обедать, я говорил правду. Я действительно не хочу обедать. Просто хочу пойти в свою комнату один и отдохнуть.

Кейт. Ну и что ж тут особенного? Я была бы рада сделать то же самое.

Вилли. О, неужто?

Кейт. Да.

Вилли. Ну что ж, давай. Устраивайся. Не буду тебе мешать. Устраиваться — это ты, бесспорно, умеешь делать замечательно.

Кейт. Боже мой, Вилли, что с тобой?!

Вилли. Знаешь, оставь меня в покое, ладно! Я хочу припарковать машину вот здесь… Что ты возьмешь с собой?

Он остановил машину, достал из багажника мою сумку и направился в маленькую гостиницу, чтобы взять ключ от комнаты, забронированной на его имя. Я подождала некоторое время, потом взяла ключ от своей комнаты.

Н-да… Жизнь, жизнь. Что теперь? Надо ли ехать дальше этой дорогой? Стоит ли? Ладно, надо заказать обед. Какая же свинья!

Я с удовольствием поела, потом с удовольствием поспала.

Стук! Стук!

Кто, черт возьми!

Вилли. Привет, солнышко! Ну и видок у тебя. Готова к отъезду?

Кейт. Как чувствуют себя сегодня утром американские бойскауты?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.