Времена, действительно, изменились

Времена, действительно, изменились

Вместе со временем (а точнее – со своими самолетами) менялся и сам Яковлев. В этом отношении очень интересны заметки, которые сделал Е.Г. Адлер, вернувшийся в родной коллектив после пятилетнего перерыва:

«Придя к нему восемнадцатилетним юношей, я с восхищением наблюдал за его работой и поведением, принимая его за идеал не только конструктора, но и человека. Он тогда заканчивал постройку седьмого самолета своей конструкции, АИР-7, не считая планеров. Да и по возрасту он был старше меня на восемь лет, не говоря уже о жизненном опыте и превосходстве в образовании.

Однако время шло, менялся Яковлев, незаметно для себя менялся и я. Привыкнув со временем к его одаренности конструктора, практичности в решении, как тогда казалось, неразрешимых вопросов, к его безошибочному вкусу в области цвета и формы, к простоте и изяществу при решении сложных технических вопросов, приводивших меня в восхищение, я все чаще стал замечать прорывавшиеся у него порой грубость, бестактность, а также неблаговидные поступки. Все же, испытывая большое удовольствие от близкого общения с ним, я старался не смотреть серьезно на эти недостатки, считая благодушно, что и на солнце есть пятна.

…Верный способ сбить спесь он находил такой. Если иной не в меру ретивый человек обращается к нему с жалобой на кого-то и начинает так: «Александр Сергеевич, давно такой-то обещал сделать то-то, а до сих пор…», Яковлев перебивал:

– Вот вы обвиняете других, а сами даже своих ботинок не можете почистить.

Или:

– Вы что, в курятнике спите? Только посмотрите на него – весь в пуху.

Сам АэС тщательно следил за своей внешностью, однако со своей густой черной щетиной справлялся с трудом.

Выход он нашел, устроив парикмахерскую на территории завода. Когда АэС усаживался бриться, никто в парикмахерскую не входил – заглянут и ходу. Однажды я захожу в парикмахерскую (это было во время войны, когда Яковлев стал генералом и замнаркома), смотрю, сидит АэС и наблюдает в зеркало за мной. Совесть моя была чиста, я поздоровался и не поддался сильному желанию немедленно уйти. Снял я свою кепочку и хотел, было, повесить ее на вешалку, но там, на единственном крючке красовалась позолоченная генеральская фуражка с голубым околышем. Помедлив немного, я снял эту фуражку, повесил свою кепку, а фуражку снова повесил сверху. В зеркале вижу: лицо АэСа стало недовольным. Когда кончилось бритье он, встав с кресла, взял фуражку и, отправившись к окну, стал демонстративно ее осматривать. Так и не надев, молча вышел с фуражкой во двор.

– Наверное, дезинфицировать отдаст, – сказала парикмахерша, с любопытством наблюдавшая эту сцену.

Совокупность его способностей ставила его в ряд не столько, как ни странно, выдающихся авиаконструкторов, а, скорее, дизайнеров: к чему бы ни прикасались его руки, будь то авиация, архитектура или литература, везде оставался след его незаурядной личности. Когда началось его восхождение по житейской лестнице и он приобрел уже изрядно подержанный легковой автомобиль «Форд», он сразу же принялся его переделывать, смастерив сзади кузова входивший в моду обтекаемый багажник. Даже участок парка, выходящий к Ленинградскому проспекту на противоположной от завода стороне, не остался вне его творческого внимания: край парка был окаймлен каменным парапетом с углублением, где к его 75-летию установили его бюст и устроили уютный скверик».

Еще один штрих из уст другого сотрудника ОКБ, уже упоминавшегося Л.Л. Селякова, который после того, как было восстановлено ОКБ В.М. Мясищева, вернулся к нему. Там, в мясищевском коллективе он принимал участие в создании стратегического бомбардировщика М-4. В январе 1953 года был назначен первый вылет этого самолета.

«Владимир Михайлович Мясищев разослал всем руководителям ОКБ и институтов приглашения принять участие в этом эпохальном событии. Туполев, Яковлев, Ильюшин и другие, хотя и приехали в ЛИИ, но не сочли для себя возможным посетить Мясищева и отдать должное коллективу ОКБ-23».

Раз мы затронули эту щекотливую тему, приведем еще одно высказывание жены О.К. Антонова Е.А. Шахатуни биографу В. Моисееву:

«Отношения у них были оригинальные. Но если бы не было поддержки Яковлева, то не было бы главного конструктора Антонова.

– А не видел ли он, – спрашиваю, – в Антонове конкурента?

– Если бы видел, то уничтожил. Он же уничтожил Лавочкина со страшной силой… Антонов же хотел сделать машину, которая Яковлева не интересовала. А, может быть, и потому, что не боялся, что тот был таким тихим, спокойным, скромным. Что он может ему сделать? Антонов, кстати, долго не был членом партии. А в сорок третьем году Яковлев ему сказал: «Знаете, вы мой заместитель, и мне неудобно, что вы не член партии. Я даю вам рекомендацию, и парторг завода даст рекомендацию, так что пишите заявление».

Из песни, конечно, слов не выбросишь, но ей-богу, не понятно, откуда эта антияковлевская струя. Мы уже разбирали в предыдущих главах взаимоотношения этих двух замечательных конструкторов – трения, возможно – и наверняка! – были, но работа есть работа. Антонов сам неоднократно с благодарностью и уважением отзывался о Яковлеве. И все-таки дым откуда-то шел. Об этом говорит такой факт. Та же Шахатуни в 1945 году напросилась на прием к тогда еще заместителю наркома Дементьеву и высказала необычную просьбу: достать дефицитное американское лекарство под названием пенициллин для ее мужа Антонова, который в Сибири заработал туберкулез. Дементьев удивился, сказав, что за стенкой сидит другой замнаркома Яковлев, который напрямую курирует Антонова, у него такие же возможности, а может, даже и больше в отношении пенициллина, но Шахатуни категорически отказалась идти «за стенку». Пришлось Дементьеву добывать дефицит.

И вот еще что нельзя не отметить. В своей книге «Крылья победы» нарком А.И. Шахурин, рассказывая о предвоенных годах, о годах войны, достаточно подробно говорил и о своих коллегах, о заместителях наркома, авиаконструкторах, директорах заводов. Из его уст мы услышали характеристики заместителей наркома Баландина, Хруничева, Дементьева, Сандлера и других, много он писал о Микояне, Люльке, Челомее, Туполеве, Петлякове, Климове, Лавочкине, Мясищеве, а вот о Яковлеве практически не сказано ничего. Кроме того, что на должность наркома он назначался одновременно с Яковлевым. В шахуринской книге дана высокая оценка самолетов ОКБ Яковлева, оценен их вклад в победу, даны высказывания летчиков об исключительных качествах Як-3. Вот, пожалуй, и все.

Но в этой связи отметим, что и в мемуарах Яковлева есть одна странность. На протяжении всей книги, если он что-то пишет о Шахурине, то непременно называет его по имени-отчеству. После ареста Шахурина тон в повествовании меняется: тот именуется только «нарком» или «бывший нарком».