9. Радио Мулла
9. Радио Мулла
Мне было десять лет, когда в нашу долину пришли талибы. Мы с Монибой тогда зачитывались книгами из серии «Сумерки» и мечтали стать вампирами. Талибы казались нам похожими на вампиров, ведь они тоже появлялись по ночам. Они всегда ходили группами, всегда были вооружены автоматами Калашникова и кинжалами. Впервые они появились в Верхнем Свате, в горном районе Матта. Поначалу они не называли себя талибами и не походили на афганских талибов, которых мы видели на фотографиях.
Тем не менее выглядели они довольно живописно – длинные спутанные волосы и бороды, камуфляжные френчи в сочетании с нашим традиционным костюмом шальвар-камиз. Штанины не закрывали лодыжек, на ногах – кроссовки или дешевые пластиковые сандалии. Некоторые из них носили на голове черные чулки с прорезями для глаз. Почти все были в черных тюрбанах со свисающими длинными концами, и в эти концы кое-кто из талибов сморкался. Благодаря черным чалмам и черным нагрудным значкам с надписью «Шариат я шахадат» – «Законы шариата или мученичество» – люди прозвали их Тор Патки, или Черноголовые бригады. Они казались такими грязными, что один из друзей моего отца называл их «врагами воды и мыла».
Лидер Талибана, двадцативосьмилетний маулана Фазлулла, в прошлом смотритель фуникулера, на котором люди переправлялись через реку Сват, в результате перенесенного в детстве полиомиелита сильно прихрамывал на правую ногу. Он учился в медресе мауланы Суфи Мухаммеда, основателя движения Техрик-и-Нафаз-и-Шариат-и-Мохаммади (ТНШМ), и женился на его дочери. В 2002 году, когда Суфи Мухаммед вместе с другими военными лидерами был арестован и заключен в тюрьму, Фазлулла стал лидером движения вместо своего тестя. Незадолго до землетрясения он устроил в Имам Дери, небольшой деревушке, расположенной в нескольких милях от Мингоры, на другом берегу реки Сват, нелегальную радиостанцию.
В нашей долине большинство жителей получает информацию по радио, так как телевизоры есть лишь у незначительной части семей, а газет многие не могут читать вследствие неграмотности. Вскоре все только и говорили, что о новой радиостанции. Люди стали называть ее Мулла ФМ, или Радио Мулла. Радиостанция вела свои передачи каждый вечер с восьми до десяти и каждое утро с семи до девяти.
Поначалу Фазлулла действовал очень мудро и осторожно. Он представился как исламский реформист и толкователь Священного Корана. Моей маме, очень набожной женщине, он поначалу даже понравился. В своих радиобеседах он призывал людей завести хорошие привычки и отказаться от дурных. Он говорил, что мужчинам следует непременно носить бороды, но перестать курить и жевать табак. Он также утверждал, что нужно отказаться от героина и чараса, или гашиша. Фазлулла учил, как правильно совершать омовение перед молитвой, в какой последовательности умываться. Он упоминал даже о том, как следует мыть интимные части тела.
Иногда голос его звучал наставительно, как у учителя, разговаривающего с детьми, иногда – пылко и страстно. Когда он говорил о своей любви к исламу, голос его дрожал от подступавших рыданий. Обычно сначала выступал сам Фазлулла, а потом слово брал его помощник Шах Дуран, который прежде продавал фаст-фуд на базаре. Они заявляли, что музыка, кино и танцы ведут людей к погибели, поэтому правоверным мусульманам следует от них отказаться. Из-за того что слишком многие люди сегодня стали приверженцами этих греховных развлечений, Бог посылает нам наказания, подобные землетрясению, громовым голосом возвещал Фазлулла. Если люди не прекратят предаваться греху и соблазну, они вновь навлекут на себя гнев Аллаха. В нашей стране муллы часто толкуют Священный Коран и Хадис (Священное Предание у мусульман) так, как им заблагорассудится, ведь мало кто имеет возможность прочитать эти книги по-арабски, на языке, на котором они были написаны. Тем же путем шел и Фазлулла, использующий людское невежество.
– Аба, он говорит правду? – спрашивала я, с ужасом вспоминая о недавнем землетрясении.
– Нет, джани, – отвечал отец. – Этот человек нас дурачит.
Отец рассказывал, что его коллеги-учителя часто обсуждают передачи Мулла ФМ. К тому времени в школе работало около семидесяти учителей, из них сорок мужчин и тридцать женщин. Некоторые учителя были противниками Фазлуллы, но многие одобряли и поддерживали его. Подпав под власть его харизмы, они считали его глубоким толкователем Корана. У людей находили горячий отклик разговоры о необходимости внедрения исламских судов, так как пакистанская система судопроизводства, заменившая традиционный пуштунский суд, вызвала много нареканий. Споры по вопросам владения землей, часто возникающие в наших районах, прежде разрешались незамедлительно, теперь – в течение нескольких лет. Коррумпированные государственные чиновники, наводнившие нашу долину, вызывали всеобщую ненависть. Обещания Фазлуллы возродить прежнюю государственную систему, существовавшую в долине во времена вали, падали на благодарную почву.
В течение полугода жители нашей долины избавились от телевизоров, видео– и аудиосистем и дисков. Люди Фазлуллы собирали все это в огромные кучи, поджигали, и клубы густого черного дыма устремлялись в небо. Многие владельцы магазинов, торгующих CD и DVD, добровольно закрывали свои торговые точки и получали от талибов компенсацию. Мы с братьями очень любили смотреть телевизор и совершенно не хотели с ним расставаться. Отец успокоил нас и сказал, что не собирается лишать нас этого удовольствия. В целях безопасности мы спрятали телевизор в шкаф и смотрели его с приглушенным звуком. Известно было, что талибы подслушивают у дверей и, врываясь в дом, забирают телевизор и разбивают его вдребезги. Фазлулла ненавидел болливудские фильмы, которые мы обожали, и заявлял, что они враждебны исламу. Только против радио он ничего не имел, хотя музыка, за исключением талибских песен, была также объявлена харам.
Как-то раз отец пошел проведать друга, лежавшего в больнице. Когда он вошел в палату, все больные слушали магнитофонную запись проповедей Фазлуллы.
– Ты должен встретиться с мауланой Фазлуллой, – слышал отец со всех сторон. – Он выдающийся богослов.
– Какой он богослов? – пожимал плечами отец. – На самом деле его исключили из школы за неуспеваемость. И зовут его, кстати, вовсе не Фазлулла.
Но его возражений никто не слушал. Видя всеобщее увлечение религиозным романтизмом Фазлуллы, отец очень огорчался и тревожился.
– Очень смешно, что так называемый ученый-богослов ратует за всеобщее невежество, – сетовал отец.
Особой популярностью Фазлулла пользовался в отдаленных районах. Люди, живущие там, с благодарностью вспоминали помощь, которую оказали им добровольцы ТНШМ после землетрясения, когда правительство проявило полное бессилие. В некоторых мечетях были установлены громкоговорители, подсоединенные к радиосети, так что передачи Радио Мулла разносились по всей деревне и даже по окрестным полям. Наибольшей популярностью пользовалась вечерняя передача, в которой он называл имена людей, завоевавших его одобрение.
– Брат такой-то курил гашиш, но отказался от этого, ибо это грех, – провозглашал он. – Брат такой-то отрастил бороду, и я поздравляю его с этим достижением. Брат такой-то добровольно закрыл свой магазин CD, и это замечательно.
Все эти люди получат награду на небесах, утверждал Фазлулла. Людям нравилось, когда их имена называли по радио и хвалили их, но еще больше им нравилось, когда их соседей во всеуслышание называли грешниками. После каждой передачи поднималась волна разговоров: «Слыхали, что натворил такой-то?»
Радио Мулла позволяло себе непочтительно отзываться даже об армии. Пакистанских правительственных чиновников Фазлулла называл «неверными» и заявлял, что они препятствуют внедрению в жизнь норм шариата. Если правительство не изменит своей политики, движение Талибан «внедрит законы шариата силой, а неверных разорвет на части», обещал Фазлулла. Одной из его любимых тем была несправедливость феодальной системы ханов. Бедным людям приятно было слушать, как ханов поносят по радио. Фазлулла представлялся им кем-то вроде исламского Робин Гуда. Они верили, что, придя к власти, он отдаст земли ханов бедным. Некоторые ханы бежали из нашей долины. Мой отец тоже был противником ханов, но он понимал, что Талибан несет с собой еще большее зло.
Друг моего отца Хидаятулла стал правительственным чиновником в Пешаваре и предупреждал нас: «Вот как боевики делают это. Они хотят завоевать сердца и умы людей, поэтому сначала изучают, какие проблемы есть у местного населения, и обличают виновных в этих бедах. Таким образом они получают поддержку молчаливого большинства. Именно такую тактику они использовали в Вазиристане, ополчившись на похитителей детей и бандитов. После того как получат власть, они ведут себя точно так же, как преступники, на которых они когда-то охотились».
Радиовыступления Фазлуллы часто были направлены против женщин. Ему, наверное, было известно, что многие из наших соотечественников работают вдали от дома, на угольных шахтах на юге страны или на строительных площадках в Персидском заливе. Иногда он говорил: «Мужчины, выйдите на улицу. Я хочу поговорить с вашими женщинами». Выдержав паузу, он продолжал: «Женщины должны сидеть дома и заниматься хозяйством. Только в чрезвычайных ситуациях они могут выйти на улицу и при этом надевать паранджу». Иногда его люди ходили по домам и показывали нам модную одежду, якобы отобранную у «передовых» женщин, чтобы пристыдить их.
Директриса школы для девочек, госпожа Мариам, запретила нам слушать Радио Мулла, но мои подруги рассказывали, что их матери делают это каждый день. У нас дома был один-единственный радиоприемник, старый, еще дедушкин. Он сломался, но мамины подруги рассказывали ей о том, что слышали по Радио Мулла. Они хвалили маулану Фазлуллу, восхищались его длинными волосами, его искусством наездника и даже говорили, что он похож на Пророка, да пребудет с ним мир. Женщины доверяли ему свои заветные мечты, и он молился об их исполнении. Мама слушала все эти рассказы с восторгом, а отец – с возрастающей тревогой.
Проповеди Фазлуллы приводили меня в растерянность. В Священном Коране нигде не говорится, что мужчины могут ходить, куда им вздумается, а женщины обязаны сидеть дома и заниматься хозяйством. В школе, на занятиях, посвященных изучению ислама, мы писали сочинения на тему «Как жил Пророк, да пребудет с ним мир». Мы знали, что первой женой Пророка была женщина по имени Хадиджа, которая занималась торговлей. Ей было уже за сорок, она была старше его на пятнадцать лет и прежде была замужем, и все же он на ней женился. Глядя на маму и ее подруг, я видела, как сильны и выносливы пуштунские женщины. Моя бабушка по материнской линии вырастила восьмерых детей практически в одиночку, так как мой дедушка в результате несчастного случая сломал тазовую кость и в течение восьми лет был прикован к постели.
Мужчина ходит на работу, зарабатывает деньги, а вернувшись домой, ест и спит. Заниматься чем-либо другим ему не пристало. Наши мужчины уверены, что власть принадлежит тем, кто зарабатывает деньги и отдает распоряжения. Им и в голову не приходит, что на самом деле власть принадлежит женщинам, которые ведут хозяйство и воспитывают детей. В нашем доме всем заправляла мама, потому что отец вечно был занят. Утром мама вставала раньше всех, гладила нашу одежду, готовила завтрак, ходила на рынок, покупала продукты. Именно мама учила нас, как себя вести. У отца не было на это времени.
В первые годы талибского режима я перенесла две операции – мне удалили аппендикс и гланды. Хушалю, моему брату, тоже пришлось удалить аппендикс. В больницу нас отвозила мама; отец только навещал нас и приносил мороженое. При этом мама неколебимо верила, что Священный Коран запрещает женщине покидать свой дом и разговаривать с мужчинами, за исключением близких родственников. Отец часто повторял ей:
– Пекай, пурда – это не затворничество и не паранджа, это покров, скрывающий женское сердце.
Женщины так восхищались Фазлуллой, что были готовы отдать ему свои последние деньги и украшения. На улицах стояли специальные столы, на которые женщины складывали свои свадебные браслеты и ожерелья. Желающих сделать это было так много, что к столам выстраивались целые очереди. Некоторые женщины приносили свои украшения сами, другие посылали сыновей. Иногда женщины, мужья которых работали за границей, отдавали все семейные сбережения, веря, что угождают этим Богу. На собранные средства Фазлулла построил в Имам-Дери огромное кирпичное здание, где располагалась штаб-квартира движения Талибан. Тут же находились мечеть и медресе, высокие стены и дамба защищали здание от разливов реки Сват. Фазлулла пользовался бесплатной рабочей силой, каждая деревня была обязана по очереди предоставлять мужчин, которые работали на строительстве в течение одного дня. Как-то раз Наваб Али, учитель языка урду в нашей школе, сообщил отцу, что завтра не сможет вести занятия, так как будет работать на строительстве – настала очередь его деревни предоставлять Фазлулле рабочие руки.
– Ваша главнейшая обязанность – учить детей, – сказал на это отец.
– Нет, прежде всего я должен помочь маулане Фазлулле, – возразил учитель.
Отец вернулся домой, кипя от досады.
– Если бы люди с такой же охотой строили школы, дороги или расчищали реку от всякой дряни, которую сами же туда набросали, за год Пакистан превратился бы в настоящий рай, – сказал он. – Но они уверены, что лишь строительство мечетей и медресе можно назвать богоугодным делом.
Несколько дней спустя тот же учитель заявил отцу, что больше не будет учить девочек, так как «маулана Фазлулла не одобряет этого».
Отец пытался переубедить его.
– Я согласен, с девочками должны заниматься учительницы-женщины, – говорил он. – Но сейчас их в Пакистане слишком мало. Поэтому мы должны дать девочкам образование, чтобы они могли работать учительницами.
Настал день, когда Суфи Мухаммед провозгласил из тюрьмы, что женщинам вообще не следует учиться, даже в медресе для девочек.
– Если кто-то сумеет отыскать в истории пример, когда ислам позволял женские медресе, путь придет и помочится на мою бороду, – заявил он.
После этого Радио Мулла стало уделять школам для девочек самое пристальное внимание. Каждый день руководители школ подвергались поношениям, девочек, которые бросили школу, поздравляли с этим благочестивым поступком.
– Сестра такая-то бросила школу, чтобы попасть на небеса, – умилялся Фазлулла. – Сестра такая-то, ученица пятого класса, перестала ходить в школу, и я поздравляю ее с этим.
Говоря о девочках, которые, подобно мне, продолжали ходить в школу, Фазлулла не скупился на оскорбления.
Я и мои подруги никак не могли понять, почему, стремясь получить образование, мы поступаем плохо.
– Почему этот человек не хочет, чтобы мы ходили в школу? – спрашивала я у отца.
– Он и его приспешники испытывают страх перед образованием, – усмехался он в ответ.
Вскоре еще один сотрудник школы Хушаль, учитель математики, отрастил длинные волосы и отказался учить девочек. Отец уволил его, но это встревожило остальных учителей. Они даже направили к отцу делегацию.
– Господин директор, не делайте этого, – просили они. – Времена сейчас опасные. Не надо его увольнять. Вместо него заниматься с девочками будет кто-нибудь другой.
Каждый день приносил какие-нибудь новые запреты. Фазлулла не только запретил брить бороды, но и закрыл все парикмахерские, так что парикмахеры остались без работы. Мой отец, носивший только усы, говорил, что не намерен отращивать бороду по указке талибов. Женщинам было запрещено ходить на базар, но этот запрет не слишком меня расстроил. В отличие от мамы, обожавшей красивые вещи, я относилась к одежде равнодушно и не любила ее покупать. Теперь мама часто говорила мне:
– Закрой лицо – на тебя смотрят люди.
– Ну и что, – пожимала я плечами в ответ. – Я тоже смотрю на них.
Это выводило маму из себя.
Мама и ее подруги были очень опечалены тем, что женщинам теперь нельзя ходить за покупками, ведь это было их любимым занятием. Особенно им нравилось ходить на базар перед праздниками Ид. В такие дни женщины, выходя из дома, надевали лучшие наряды, а на базаре долго бродили вдоль освещенных праздничными огнями прилавков, где продавались украшения и хна. От этого развлечения им пришлось отказаться. Конечно, женщин, осмелившихся появиться на базаре, никто не подвергал побоям, но талибы кричали на них и прилюдно их стыдили. Один талиб мог держать в страхе целую деревню. Мы, дети, тоже лишились любимых развлечений. На праздники в магазинах DVD обычно появлялись новые фильмы, но по распоряжению Фазлуллы все эти магазины были закрыты. К этому времени Фазлулла уже начал надоедать моей маме, а когда он заявил, что образование – удел неверных и все школьники попадут в ад, она разочаровалась в нем окончательно.
Следующим шагом Фазлуллы стало учреждение шура, местных судов. Это вызвало всеобщее одобрение, так как дела там разбирались быстро, в отличие от пакистанских судов, где процветала страшная волокита и тот, кто не мог дать взятку, вынужден был годами дожидаться слушания своего дела. Люди охотно обращались в шура, и приверженцы Фазлуллы разрешали все их проблемы – от деловых вопросов до личных обид.
– За один день там решили мою тяжбу, которая тянулась тридцать лет, – рассказывал отцу один из его знакомых.
Провинившимся в шура назначали различные наказания, включая публичную порку плетьми, которая никогда прежде у нас не применялась. Один из друзей отца был свидетелем того, как троих мужчин подвергли порке после того, как в шура их признали виновными в похищении двух женщин. Поблизости от штаб-квартиры Талибана был установлен помост, и, услышав, как Фазлулла возносит молитвы, сотни людей собирались, чтобы посмотреть, как наказывают осужденных. Толпа кричала: «Аллах Акбар!» – «Велик Господь!» – при каждом новом ударе плети. Иногда у помоста появлялся сам маулана Фазлулла верхом на черном коне.
Фазлулла и его сторонники запретили медикам делать детям прививки против полиомиелита. Они утверждали, что прививки – часть американского заговора, в результате которого женщины-мусульманки окажутся бесплодными и наш народ вымрет.
– Лечение болезни, которая еще не возникла, противоречит законам шариата, – заявлял Фазлулла в своих передачах. – Ни один ребенок в долине Сват не должен принимать эту вакцину.
Сторонники Фазлуллы патрулировали улицы, высматривая нарушителей его указов, в точности так, как делала талибская полиция нравов в Афганистане. Талибы учредили также добровольную дорожную полицию. Вооруженные автоматами отряды этой полиции, так называемые Группы соколов, разъезжали по улицам в грузовиках.
Некоторым жителям Мингоры все это чрезвычайно нравилось. Как-то раз отец разговорился с менеджером своего банка, и тот сказал:
– Мы должны быть благодарны маулане Фазлулле хотя бы за то, что он запретил женщинам ходить за покупками. Теперь они не могут покупать себе тряпки на Китайском базаре, и это экономит их мужьям кучу денег.
Мало кто пытался вслух выражать недовольство. В большинстве своем люди вели себя как наш сосед-парикмахер, который втихомолку жаловался отцу, что талибы лишили его средств к существованию, а в разговоре с журналистами превозносил их до небес, называя истинными мусульманами.
Радио Мулла вещало уже почти целый год, и Фазлулла становился все более агрессивным. Его брат, маулана Лиакат, был среди тех, кто погиб в октябре 2006 года во время американского воздушного налета на медресе в Баджауре. Тогда было убито восемьдесят с лишним человек, включая мальчиков, самым младшим из которых было по двенадцать лет. Многие погибшие были уроженцами долины Сват. Этот налет стал для всех нас настоящим шоком, многие клялись отомстить американцам. Десять дней спустя террорист-смертник взорвал армейскую казарму в Даргае. В результате было убито сорок два пакистанских солдата. В то время террористы-смертники были в Пакистане редкостью – за весь год произошло всего шесть таких случаев. Взрыв казармы в Даргай был самым крупным из всех подобных терактов.
Во время праздника Ид уль-Адха мы обычно приносим в жертву животных, чаще всего баранов и козлов.
– В этот Ид будут принесены в жертву двуногие животные, – провозгласил Фазлулла.
Вскоре мы поняли, что он имеет в виду. Его сторонники начали убивать ханов и активистов, принадлежавших к секуляристским и националистическим партиям, в первую очередь к Национальной партии Авами (НПА). В январе 2007 года один из знакомых моего отца был похищен в своей деревне отрядом вооруженных людей в масках. Звали этого человека Малак Бахт Байдар. Он происходил из богатой ханской семьи и являлся вице-президентом местного отделения НПА. Через несколько дней его тело нашли на старинном семейном кладбище. Все кости на руках и ногах у него были переломаны. Это было первое политическое убийство в долине Сват. По слухам, талибы решили отомстить этому человеку за то, что он помогал армии обнаружить их тайные убежища.
Власти делали вид, что ничего не замечают. Наше местное правительство в значительной степени состояло из представителей религиозных партий, которые не считали возможным критиковать столь рьяных борцов за ислам. Поначалу мы надеялись, что в Мингоре, самом большом городе долины Сват, нам ничего не угрожает. Но штаб-квартира Фазлуллы находилась всего в нескольких километрах от города, и мы постоянно встречали талибов повсюду – на улицах, на рынках, в холмах. Опасность неумолимо приближалась.
Во время праздника Ид мы, как обычно, отправились в деревню, к родственникам. Мы с мамой ехали в машине двоюродного брата. Когда мы приблизились к месту, где дорога была размыта паводком, нас остановил талибский патруль. Мы с мамой сидели на заднем сиденье. Двоюродный брат быстро передал нам кассеты с музыкальными записями, чтобы мы спрятали их в сумочках. Талибы были с ног до головы одеты в черное и вооружены автоматами Калашникова.
– Сестры, вы ведете себя недостойно, – сказали они нам. – Женщинам следует носить паранджи.
Вернувшись в школу после праздников, мы увидели, что к воротам школы прикреплено какое-то письмо, отпечатанное на машинке.
«Брат, твоя школа устроена по западному образцу на потребу неверным, – говорилось в этом письме. – Здесь учатся девочки, а форма, в которой ходят ученики, не отвечает требованиям шариата. Положи конец этому позору, или тебя ожидают крупные неприятности. Смотри, как бы твоим детям не пришлось тебя оплакивать».
Письмо было подписано: «Фидаины[1] Ислама».
После этого отец решил ввести в школе новую форму. Если раньше мальчики носили брюки и рубашки европейского образца, теперь они ходили на занятия в шальвар-камиз – штанах до лодыжек и длинных рубахах. Форма для девочек состояла из голубых шальвар-камиз и белого дупата, головного платка. Нам было рекомендовано в обязательном порядке покрывать головы, выходя из школы.
Хидаятулла, давний друг отца, подбадривал его и убеждал не поддаваться на угрозы.
– Зияуддин, у тебя есть дар от Бога, – говорил он. – Ты способен убеждать людей. Не отступай. Жизнь – это борьба с трудностями, а не просто процесс вдыхания кислорода и выдыхания углекислого газа. Зачем тебе соглашаться на все требования талибов, если ты способен оказать им сопротивление?
Отец передал нам слова Хидаятуллы. По совету друга он написал в «Daily Azadi», местную газету, письмо, обращенное к «защитникам Ислама».
«Я убежден, что вы избрали неверный путь внедрения ислама, – говорилось в этом письме. – Прошу вас, не причиняйте вреда моим детям, ибо они каждый день молятся тому самому Богу, в которого вы верите. Вы можете забрать мою жизнь, но, прошу, пощадите моих учеников».
Когда газета вышла из печати, отец был очень расстроен. Письмо его было помещено не на первой полосе, а на внутренней, к тому же редактор напечатал имя отца и адрес школы, которых отец ему не сообщал. Тем не менее весь день люди звонили ему, чтобы поздравить.
– Вы бросили первый камень в стоячее болото, – говорили они. – Наверняка теперь многие найдут в себе мужество заговорить.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.