Утро в Риге
Утро в Риге
Ночью мама ссорилась с папой. Они ссорятся и говорят что-то свое, непонятное – значит, они друг другу не совсем свои. Мама на что-то жалуется, папа в чем-то ее упрекает. Они ссорятся долго. Как будто идет какой-то затянувшийся обед и вовремя не успели подать блюдо с кухни.
Ссора идет с перерывами – так, как будто этот обед никогда не кончится. Мама кончает ссору криками. Крик неприличен и необыкновенен.
Мама выбегает в переднюю: на ней серая юбка и очень красивая кофточка – красная с зелеными клетками. Она хочет броситься в пролет лестницы. Папа ее хватает. Папа сильный, он ее подымает на руки.
Сережа надел туфли и убежал к гувернантке Марии Элкснэ; лег рядом с ней, она покрыла его ухо подушкой, мальчик будет спать до утра.
Рано утром он услышал гром брошенных на пол дров.
Жизнь продолжается.
Надо вставать. Дом спит как будто по-обычному. Дворник поднялся по черной лестнице, вошел на кухню, горбясь под крутой вязанкой дров, немного присел, отпустил веревку, и дрова посыпались на пол. Сережа и в полусне принимает звук, подтверждающий обычный ход вещей.
Надо идти в реальное училище. Сережа тихо идет к себе в детскую. Новая форма: черные брюки, черная курточка с яркими медными пуговками, лакированный пояс с желтой пряжкой, на которой буквы «РРУ», аккуратно лежат на стуле, еще пахнут магазином.
Гувернантка Мария спит, кухарка, и горничная, и курьер тоже спят, притворяясь, что они ничего не слышали ночью.
Столовая оклеена коричневыми обоями и обставлена большими коричневыми буфетами с приклеенной к дверкам дубовой резьбой. Резьба изображала фрукты в вазах и дичь, повешенную за ноги. Все из дуба, все как будто на век.
Буфеты высокие, они как будто хотят вырасти в дома.
На мраморных столиках два никелированных самовара стерегут буфеты.
В середине комнаты большой овальный стол. На нем с утра чистая скатерть с ярко выделанными при глажке складками полотна. Под скатертью постелено солдатское сукно, чтобы, ставя тарелки на стол, не стучали. Лакея у Эйзенштейна не было; ему, как крупному чиновнику, полагается курьер, и он его повернул, как тогда говорили, на лакея, вроде денщика.
С потолка свешивается тяжелая керосиновая лампа на цепях.
На цепях висит и противовес в форме огромного яйца, в него насыпана дробь.
Лампу можно опускать ниже или подымать выше, но в лампе уже горит электрический свет. Электричество еще в новинку, ему с трудом не удивляются.
За большим столом на высоком стуле, с высокой резной спинкой и жестким кожаным сиденьем сидит маленький мальчик.
Перед ним стакан чаю с серебряной ложечкой, от чая идет пар; на отдельной тарелочке лежит булочка, на маленькой тарелочке кусочек очень хорошего сливочного масла, еще на отдельной тарелочке немного сыру, а на тарелке побольше две толстые горячие сосиски с желтоватым картофельным пюре.
Все это обыкновенно, как долгая жизнь, хотя реалисту всего девять лет. Люди встали до него и все приготовили, а сами спрятались.
Стоят вечные шкафы, и на столе стоит завтрак, обычный как Рига.
Все накрыто не на вещах, взятых из сервиза.
Сервиз стоит на нижних полках буфета: он завода Кузнецова – это мамино приданое, она привезла его из города Санкт-Петербурга. Его целиком вынимают и ставят на столы раза четыре в год.
На верхних полках отдельно стоит блестящий хрусталь – белый и отдельно зеленый с белыми ножками. Хрусталя много, есть и хрусталь с серебром.
На кухне на полках в полном порядке стоит строй красновато-золотой меди. Ее чистили вчера кислым хлебом, этот запах еще чуть-чуть слышен в столовой.
Была такая страшная ночь, и мама хотела броситься с лестницы в пролет, но мир стоит огромный и неподвижный, как Домский собор.
Пробило восемь часов. Ранец набит книгами, стоит в передней. Идти недалеко.
Сейчас Сережа наденет пальто с медными пуговицами и ярко-желтыми петлицами.
Пальто длинное: даже в богатом доме пальто покупают на рост.
Надо выходить на холодную улицу. Уже погасли фонари.
Очень скучно. Сережа начинает вспоминать все приятное, пока надевает пальто. Продолжает вспоминать, идя по лестнице; на ней ковер и полотняная дорожка притянуты медными прутьями. Вспоминать можно будет еще на улице; в школе надо слушать.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.