Один из добрых друзей

Один из добрых друзей

Одному в Париже скучно. Конечно, если живёшь там постоянно.

Не спорю, в одиночестве хорошо посещать музеи и выставки, прогуливаться вдоль Сены или заглянуть в Нотр-Дам на Рождество. Для будничной жизни надо обязательно заиметь кого-то, с кем можно поговорить, поболтать по телефону, где-нибудь походить или посидеть. А то и посплетничать, побегать по распродажам, пошататься по книжным магазинам, сходить в ресторанчик или в кино. В общем, обзавестись своей компанией.

У Некрасова в Париже сразу же появилось пять-шесть действительно добрых друзей. С которыми он с непременным удовольствием общался.

Одним из таких людей был Михаил Яковлевич Геллер, профессор истории, литератор и политолог. Негромкий человек, поразительно глубоко образованный. Перезванивались они с В.П. очень часто, да и встречались нередко, в кафе или на «Радио Свобода».

Примерно раз в год Миша Геллер приходил пить чай. Тихо улыбаясь, рассказывал множество занятных вещей и отвечал на накопившиеся за год вопросы.

Помню, однажды он рассказывал о Ханне Арендт, беспросветной левачке и модном философе. О её знаменитой теории банальности зла. Теории с виду простой – когда все виноваты, никто не виноват.

– У нас в стране мы все виноваты! – сказал тогда непривычно строго В.П. – Персонально и без всякой философии…

Геллер готовил к изданию свою «Утопию у власти», поэтому заговорили о литературном творчестве.

– Писатель должен сам писать хорошие книги. Потому что от того, что другие напишут плохо, твоя книга лучше не станет, – спокойно говорил Миша…

С Мишей Геллером они постоянно беседовали и о войне в Афганистане, ужасались, сколько наших ребят там гибнет. Война-то, может, и преступная, а ребята при чём, сокрушался Некрасов.

– Вот и Женька Лунгин чуть было не угодил в армию, – с улыбочкой продолжал В.П. – Пришлось ему срочно спасаться в Париж!

Всё чайное застолье ехидно заулыбалось…

Недавно приехавший в Париж Женя ходил по гостям и, жалея себя, аргументировал свой срочный выезд во Францию по обманному браку. Дескать, благодаря этому он избежал верной смерти в Афгане…

Миша Геллер иронизировал:

– Ты не волнуйся, Вика! Насколько мне известно, ещё не один московский театровед в Афганистане не погиб! И вряд ли погибнет…

– Как вы здесь скучно живёте! – вздохнул как-то Женя, когда я отвозил его домой после будничной выпивки.

Он думал, святая московская простота, что мы здесь каждый вечер ласкаем в лимузинах обнажённых дев, а на полдник клинком рубим горлышки бутылок с шампанским.

– Ну, не каждый вечер! – ответил он без улыбки. – Но хотя бы раз в месяц…

Некрасов много помогал Жене, можно сказать, носился с ним и панькался. А тот с достоинством клянчил дорогущие модные одёжки и томно принимал карманные денежки.

В Париже молодой и словоохотливый Женька Лунгин быстро стал известен тем, что ни о ком не отзывался хорошо, чем слегка всех озадачивал.

Женя был лишён дара дурачиться, что огорчало Виктора Платоновича. Некрасов утверждал, что старший, Паша, был характером похож на отца, Симу Лунгина, а Женя – на Лилю. Часто вспоминал, что Сима всегда говорил, что его Пашка – умница и талантлив.

– Ну, знаете! – возражал я. – Редкий папа будет уверять всех, что сынишка у него – грандиозный дурак!

Нет, нет, настаивал Некрасов, Сима говорил объективно. Он с ним, кстати, совершенно согласен.

Миша Геллер коллекционировал смешные газетные объявления. С невозмутимым видом зачитывал нам вырезки из эмигрантских газет.

«Ищу серьёзного знакомства с нестарым господином, не картёжником и не из Харбина».

Застолье оживлялось:

– Судя по всему, эта дама абсолютно не против пьющего господина! Это для тебя, Вика! – смеялся Фима Эткинд.

– А, Виктор Платонович? – подхватывал я. – Как она посмотрит на твои сто грамм? Но зато никаких карт!

– Действительно, заманчиво! – соглашался В.П.

Миша выуживал следующие непритязательные строки:

«Пенсионер, 76 лет, одинок, ищет молодую женщину для ухода за домом. Интим не предлагать!»

Когда Миша Геллер рассказал ему о «синдроме Ван Гога», Некрасов восхитился – это именно то, что он думает!

Расплачиваясь за косность буржуазии конца девятнадцатого века, неспособной понять гений этого художника, мы теперь обязаны всегда и везде возносить артистов, плюющих на наши привычки. Одна беда, эта якобы революционность со временем выродилась в мрачную и путаную манеру общаться со зрителем. Такое было в моде лет пятьдесят назад. А мы и сейчас никак не можем отбрыкаться от этой провинциальной рутины, осточертевшей своей наглостью и непролазной скукой.

Некрасов не мог нарадоваться эрудиции своего друга, надо же, говорил он, Миша, как всегда, умеет всё растолковать, даже мне!..