Дорогие мои женевцы
Дорогие мои женевцы
Об этой супружеской паре Некрасов упоминал множество раз, уклончиво называя их «моими женевскими друзьями». В своих писаниях порывался рассказать о них подробнее, но был, видимо, связан неумолимой клятвой, запрещавшей славословие и восторги. «Тем более, как выяснилось, – чуть обиженно недоумевал Некрасов, – о живых людях лучше не писать – одни пугаются, другие обижаются, третьи вообще непонятно что».
На наше счастье, эти «женевские друзья» здравствуют и поныне. И я, не стеснённый никакими клятвами и зароками, коротко расскажу о них.
О Наташе и Нино Тенце.
Вообще-то мужа крестили Альбертом, но за тридцать лет я не слышал, чтобы кто-либо назвал бы его этим серьёзным именем.
Началось всё так.
Через несколько дней после прилёта в Лозанну Некрасов с почестями и предосторожностями, достойными мумии Тутанхамона, был привезён в Женеву его новыми швейцарскими знакомыми и окружён благоговейным вниманием.
Сейчас вновь прибывшая знаменитость сидела в кругу почитателей свободомыслия в России, на террасе роскошнейшего женевского кафе. К нему поочередно подпускались местные журналисты и именитые горожане русского происхождения. Некрасов источал обаяние, не скрывал душевной простоты и блистал манерами. Внезапно все вдруг замолкли на полуслове и повернулись, глядя на вошедшую даму. Вика вспомнил смутновато, что накануне их познакомили на вечере у известнейшего женевского слависта Жоржа Нива.
Даму сопровождал приятель Вики, литератор Симон Маркиш, на которого общество обратило самое малое внимание.
Высокая, пышноватая, привлекательная платиновая блондинка шла к их столику поступью павы, взволнованно теребя большущее антикварное кольцо на левой руке. Улыбающуюся умильно, тающую от счастья предстоящего общения со своим кумиром, её ещё раз представили писателю-звезде. Некрасов иронично посмотрел на эту тонко благоухающую женщину, ярко одетую, с высокой прической. Негромко вздохнул и учинил губами гримаску, как бы жалея себя. Мол, владыка всемилостивый, это что ещё за фифочка! И с нею я должен сейчас вести светскую беседу?!
Женщину звали Наташа Тенце.
Скажи ему тогда, разве поверил бы Некрасов, что эта модно наряженная и чуть восторженная дамочка будет впоследствии – анонимно, к сожалению, – возвеличена во всех его книгах и расхвалена им до небес во всех уголках мира. Её щедрость и верность в дружбе будет без меры, но заслуженно восславлена!
А любовь Наташи к русской культуре, литературе, писателям изумит всех нас, и в первую очередь её кумира Вику Некрасова. Что эта первая встреча будет им благословляться до конца жизни!
Некрасов не поверил бы…
Чуть позже Некрасов познакомился и с её мужем, Нино Тенце.
Молодой офицер итальянского флота Альберт Тенце провоевал всю войну в партизанских отрядах в Югославии. Сын словенского крестьянина из-под Триеста учился усердно и – редкость из редкостей! – был принят в итальянское морское училище. Внешностью он был высокий красавец, что тоже сыграло свою роль – флотские офицеры должны были впечатлять одним видом, так уж принято в Италии, смеясь, уверяла нас Наташа.
– Было бы гораздо удивительнее, – подтрунивал В.П., – если бы в итальянском флоте отдавалось предпочтение невзрачным замухрышкам.
Русских Нино тоже любил, хотя иногда позволял себе удивляться их непомерному и напористому пристрастию к алкоголю.
Наташей был предложен Некрасову кров и стол.
Кров оказался бесподобно уютным, а русско-итальянский стол изобильным. Хозяйка дарила внимание и общение, вечерами пылал камин, чирикали синицы на берёзках под окном, и живущий в саду ежик приходил под дверь пить молоко из блюдечка.
Из письма ко мне из Женевы:
«Я – купаюсь в блаженстве и комфорте. Тепло, уютно, тихо… Всё здесь удобно, продумано до мелочей. В ванной под головой специальная думочка, везде лампочки, выключатели, пепельницы, коврики. Есть и книжки для меня – например, четыре громадных альбома “Русско-японская война”. Генералы и поручики в усах, в папахах – прелесть! Женева – очарование! Гуляю по ленинским местам. Одним словом – всё о’кей! Целую В.»…
Вика обожал быть в компании подвижных, энергичных женщин.
Были ли это его сверстницы или дамы помоложе, но их способность неутомимо передвигаться считалась первостатейным качеством.
Наташа Тенце своей лёгкостью на подъём приводила в изумление. Как и Татьяна Литвинова, неутомимый ходок по Парижу. Как и Наташа Столярова, очаровавшая В.П. потрясающими рассказами о своей лагерной жизни. Как и Светлана Гельман, несмотря на корпулентность, восхищавшая Некрасова своей энергичностью и весёлым характером.
Хотя у него были и близкие приятельницы, так сказать, камерного, застольного, что ли, толка – та же Екатерина Федоровна Эткинд или Наталья Михайловна Ниссен. С ними было приятно беседовать, сидя за чаем или кофе.
Мама, к сожалению, выпадала из этой колоды – у неё болели колени, она была рассеянна и склонна к падениям, как говорил Виктор Платонович. Поэтому вдвоем они прогуливались редко, да и то на расстояния недальние.
К тому же Наташа Тенце любила смеяться. Что тоже чрезвычайно нравилось В.П. Мы представлялись ей недосягаемыми остроумцами. И то сказать – откуда ей было знать все ветхие шутки и анекдоты, заезженные хохмы или пионерские прибаутки, до боли банальные для нас самих, но вызывавшие у нашей смешливой и благодарной слушательницы искры веселья и всплески смеха.
Некрасов, будучи изумительным рассказчиком, околдовывал Наташу историями из жизни лауреатов Сталинской премии или действительно занимательнейшими повестями о своих путешествиях.
Кроме многочисленных похвальных качеств и нескольких штришков характера, достойных деликатнейшего порицания, Наташа обладала ещё и двумя редкими божьими дарами.
Во-первых, она виртуозно и бесстрашно водила громадный «опель-адмирал». По серпантину у Монблана, по узеньким шоссейкам Хорватии, по каменистым дорогам Черногории, по немецким автобанам или итальянским автострадам Наташа твердой рукой вела на запредельной скорости машину, напевая песенки, болтая с пассажирами и мило пререкаясь с Нино. Проявляя стальной характер в нуднейших женевских пробках и весёлых римских заторах, где тебе начинают сигналить, если ты останавливаешься на красный свет…
При такой удалой езде Вика прямо-таки вкушал наслаждение жизнью, а Нино в сторону, как реплики в театре, бормотал укоры жене за бесшабашность.
«Наша Наташа на высочайшей высоте!» – кратко описал В.П. своё впечатление от Италии.
Во-вторых, Наташа умела, как никто другой, покупать абсолютно не нужные, но очень милые пустяковины и безделушки. И дарить их Некрасову. Особенно ценились в качестве презентов роскошные настенные календари размером со стенгазету.
Наташа страстно любила кошек, да и всех зверей, птиц и почему-то насекомых. Исключая, как ни странно, тараканов.
Вика был любимец всей семьи, а любимчиком лично Нино был поэт Вадим Делоне.
Тенце пригласили его в Женеву, ласково ухаживали и подкармливали. А выпивал Вадим без посторонней помощи. Сидел на газоне под берёзами, читал, дремал, отдыхал. Он был тихим, вежливым и мечтательным. И совершенно очаровал хозяев…
Как-то летом 1976 года мы с Милой вернулись с французских курсов домой, на улицу Лабрюйер.
– Познакомьтесь! Вадим Делоне, поэт и настоящий диссидент, не в пример мне! – Вика обнял его за плечи, подвёл к столу.
Поэт был красив, высок и вначале малоразговорчив.
На вид он казался славным юным пареньком, хотя ему уже было за тридцать. Отсидел срок в лагере за участие в дерзкой демонстрации на Красной площади против оккупации Чехословакии в 1968 году.
Поговорили о жизни, он похвастался новыми парусиновыми туфлями, потом продекламировал стихи о поручике Голицыне – мы попросили. Прочёл ещё пару своих стихов, грустно улыбаясь, показывая тёмные зубы. Очень он нам понравился. Виктор Платонович этому обрадовался: вот видите, я вам говорил, что хороший парень!..
В августе я познакомился с Вадимом поближе. Тогда же выяснилось, что Вадим выпивает, и крепко.
Мила была приглашена на недельку к морю. Некрасов тоже уехал на несколько дней, оставив мне кучу денег на хозяйство.
– Будешь брать сколько нужно! – сказал он на прощанье.
Я благопристойно принялся за французские учебники, вежливо отвечая на звонки. Позвонил и Вадим Делоне, причём тема разговора определилась как-то сразу – чего это нам сидеть в одиночку по домам, когда можно встретиться и прогуляться по прекрасным улицам Парижа. И совместная наша прогулка растянулась на три дня!
Утро действительно начинали с променада, вернее, с посещения ближайшего кафе. Вадим рассказывал о лагере, о друзьях, о своей любимой Москве, говорил быстро, с короткими смешками после фраз, но, к сожалению, слишком скоро пьянел. Возвращались в некрасовский дом передохнуть, а к вечеру прогулка начиналась вновь, до ночи.
В первый день Вадим читал стихи, свои и чужие, вперемежку. Или ставил Высоцкого и буквально повисал над магнитофоном, с плачем бормоча слова песен… К концу третьего дня разгульной жизни деньги кончились.
Во вретище и пепле, полный раскаяния и смирения, ожидал я возвращения В.П. Что же будет, как вернуть хотя бы половину прогулянных денег?.. Некрасов отреагировал на новость о растрате довольно рассеянно и хладнокровно, мол, что поделаешь, огорчаться слишком не надо! Попросил подробно уточнить, где были и что пили.
– Вадим хороший парень, – сказал В.П., – но несчастный человек. Он так тоскует по Москве! И сколько пережил!..
А что до пропития некоей суммы, улыбнулся Некрасов, то он не потеряет веру в человечество от этого прискорбного, конечно, факта. И подставил щёку для поцелуя – благодари, мол, за щедрость и прощение. Я облегчённо возликовал…
Потом Вадим звонил ещё несколько раз по утрам, но я уже взялся за ум, приступил к учёбе…
Через несколько лет Некрасов позвал меня на Трокадеро. Поддержим, сказал, Вадима Делоне.
Вместе с поэтессой Наташей Горбаневской, тоже участницей знаменитого выступления на Красной площади, они объявили голодовку в знак протеста. Не помню, против чего. Голодали они на людях, под транспарантом, на фоне Эйфелевой башни. Какие-то женщины им сочувствовали, приносили кофе или чай.
Вадим сидел, укутавшись в одеяло, ему нездоровилось, а потом стало по-настоящему плохо. Вызвали врача, и Вадима увели, поддерживая под руки. Бледный и взмокший, выглядел он несчастно, и видели мы его в последний раз…
Вскоре он умер.
Некрасову было его очень жаль. Да и нам тоже…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.