ДЕПУТАТЫ
ДЕПУТАТЫ
Умерший от апатии
1992 год, начало марта, ночь. Я допущен до самой тайны тайн, до заговора. Я сижу в гостинице «Москва», вначале мы собрались в номере Сажи Умалатовой, потом перешли в номер депутата Когана. Обсуждаются планы на 17 марта, на этот день назначен Чрезвычайный съезд депутатов Верховного Совета СССР, только что распущенного в декабре 1991-го Ельциным, провозглашение генерала Альберта Макашова диктатором (другого более скромного и более русского слова так и не нашли), назначение параллельного правительства.
В номере сидят и ходят: Сажи Умалатова, депутат Вавил Носов, Виктор Анпилов, Альберт Макашов, депутат Коган, депутат Виктор Алкснис. Виктор Илюхин, не депутат, бывший прокурор.
Вот на нем и остановимся.
В той обстановке революционного штаба он выглядел самым спокойным.
Представился мне. Почему они так близко подпустили меня к себе, патриоты, готовившие переворот, на который так и не решились? Подпустили с полным доверием. Моих книг они не читали. Но читали мои яростные статьи. Дело в том, что с осени 1990 года я вначале в «Известиях», а потом в «Советской России» и в «Дне» тигром и волком безжалостно и с большой эрудицией рвал на части либеральные авторитеты страны, всех этих Шмелевых, офтальмологов Федоровых и других дубин стоеросовых, особенно тех, кто рисковал высказываться о Западе. И кто плел российскому читателю свои квелые сказки Шахерезады. Такие мои статьи, как «Размышления у пушки», «Больна была вся Европа» (о том, что Европа была уже в 30-е годы наполовину состоящей из фашистских и полуфашистских режимов, о том, что в Польше и в Австрии до аншлюса, и в Венгрии, и в Румынии, и в государствах Прибалтики у власти были национал-социалистические режимы), пользовались огромной популярностью в те годы. Русским патриотам не хватало аргументации, аргументация против либерализма у них была устаревшая, они защищались где православием, где Лениным и цитатами из него, где даже антисемитизмом. Они были беспомощны в современности. К тому же наши позиции совпали, я ненавидел тех, кого ненавидели они.
Илюхин задавал мне вопросы, а потом рассказал об уголовном деле против Горбачева. Я смутно слышал об этой истории. Я сам неоднократно заявлял, что Горбачева следует арестовать, еще в 1989 году, в мой первый приезд, я предлагал коммунистам арестовать его на предстоящем пленуме ЦК КПСС.
Оказывается, Илюхин, советник юстиции 2-го ранга и бывший замначальника Главного следственного управления СССР, еще в ноябре 1991 года возбудил против Горбачева уголовное дело по статье 64-й УК РСФСР («Измена Родине»), Илюхин обвинил Горбачева в том, что тот подписал в сентябре 1991-го постановление о признании независимости Литвы, Латвии и Эстонии.
Я слушал Илюхина, а в голове стучало: «Но он же мент, прокурор, он же мент, прокурор…»
Впрочем, видя, что присутствующие обращаются с ним уважительно, я успокоился.
На следующий день, 17 марта, состоялся Чрезвычайный съезд уже распущенного Верховного Совета СССР. Он вынужденно состоялся в подмосковном городке Вороново, в местном Доме культуры. Тогда еще можно было все спасти. На съезд приехали, точную цифру не помню, но свыше трех сотен бывших депутатов. Верховный Совет СССР насчитывал до роспуска две тысячи депутатов. Когда в декабре их самораспустили, то на две тысячи нашлось всего лишь восемь депутатов, проголосовавших против самороспуска. Всех не помню, но поражает то обстоятельство, что из восьми большинство не были русскими: всех восьмерых не помню, но вот некоторые депутаты: Алкснис, Авалиани, Коган, Умалатова и один полковник с Украины с фамилией, оканчивающейся на «о» (вместе с Алкнисом их называли тогда «черными полковниками»).
В Вороново я присутствовал и подстрекал к созданию параллельного правительства. Вместе со мной подстрекал Илюхин. Но собравшиеся на съезд (как видим, за три месяца количество желавших сохранить ВС СССР увеличилось с восьми депутатов до трех сотен с лишним) струсили. Это очевидно всем, кто там присутствовал.
В тот день весь мир ожидал, что объявят о создании параллельного правительства, потому поток автомобилей журналистов, спешащих в Вороново, растянулся на несколько километров. Я как почетный гость, по-видимому, я был почетным, ехал в автобусе с депутатами. Если верно помню, по пути меня несколько раз пытались выставить из автобуса доморощенные охранники, присвоившие себе эти функции, мне кажется, самовольно, но за меня всякий раз вступался кто-то. Альберт Михайлович Макашов однажды или дважды. Мы еще в гостинице «Москва» предшествующей ночью познакомились и поговорили. Макашов сообщил мне, что, будучи командующим Закавказского военного округа, читал по утрам мои статьи в «Советской России», ему выкладывал их на рабочий стол адъютант. Помню, что я очень гордился в те дни вниманием Макашова и повторял про себя стихи Гумилева-старшего: «Человек, застреливший императорского посла среди толпы народа, подошел ко мне пожать руку, поблагодарить за мои стихи».
Альберт Михайлович, генерал с темным лицом и кривым носом, был одновременно и больше, и меньше Якова Блюмкина. Больше, потому что в тот день, 17 марта 1992 года, его намеревались избрать диктатором России. Меньше, потому что исторической этой роли ему сыграть не было суждено и императорского посла он не убил.
На исторической сцене они все вели себя несколько скованно. Ну, выключили свет в ДК Вороново, но и чего было пугаться?! Уже через год с небольшим они будут стрелять из танков по другому Верховному Совету, уже Российской Федерации, а тут свет выключили!
Однако свет всех напугал. К тому же отключился и, соответственно, звук, и ораторы на сцене занервничали, заволновались. Тележурналисты включили свой свет, независимый, их камеры работали на аккумуляторах, темно не было, появились и свечи, однако после отключения света все у них там пошло наперекосяк. Мы, радикалы, мы, непримиримые, я уже упомянул Анпилова, мало кому известного сейчас журналиста Володю Литова и еще несколько фигур, бегали по залу хаотично, стараясь выловить, кто кого мог, кто Алксниса, кто Умалатову, и успеть сказать ему: «Не сдавайтесь, держитесь, не пугайтесь, параллельное правительство!»
— Не получается, Эдуард, не получается. — Алкснис был сердит и растерян.
Илюхин выглядел печальным.
Возможно, и я выглядел печальным.
Объявили всего-навсего о создании постоянного Президиума съезда Верховного Совета СССР во главе с женщиной, Сажи Умалатовой, чеченкой, бывшей работницей завода «Красный молот» в Грозном. В зале поднялся шум. Выбежал Анпилов и что-то кричал в безголосый микрофон. Иностранные корреспонденты, не совсем представляя, кто я такой, на основании только факта, что я говорю по-английски и по-французски, просили разъяснить их недоумения.
Я сказал просто:
— They are scared, — они испугались. Мне было стыдно и печально. Наша революция срывалась.
— Есть еще шанс. На митинге на Манежной в 16 часов договорено выкрикнуть Альберта Михайловича военным диктатором России, — сказал мне, приблизившись, Илюхин.
При этом у него был неубедительный вид.
На Манежной на двух грузовиках спиной к гостинице «Москва» уже шел митинг, пока мы ехали обратно после неудачи. Позади грузовиков в кожаном пальто нервно расхаживал генерал Макашов. Мало кто знает, однако Макашов, как и Умалатова, — отпрыск маленького пассионарного чеченского народа, приходится двоюродным или троюродным братом Казбеку Макашеву. Макашов попал в детский дом как беспризорник и далее окончил все соответствующие военные учебные заведения.
Через год с лишним я опять их всех увижу, но уже в здании Верховного Совета России, в сентябре 1993-го. Альберт Михайлович придет в кабинет Ачалова поздно ночью в два часа в том же кожаном пальто генерала, а Илюхин будет стоять и долго разговаривать со мной в коридоре возле кабинета в старом черном плаще, губы обветрены, в углу рта — лихорадка.
Две неудачные попытки восстания укротили патриотов надолго. И если первое, 1992 года, окончилось практически бескровно, то попытка номер два стоила патриотам куда дороже. В здании Верховного Совета погибли 173 человека.
После событий 93-го Виктор Илюхин, прокурор, советник юстиции 2-го ранга, то есть генерал, понятным образом примкнул к Коммунистической партии Российской Федерации, эта партия и организовывалась как партия бывшей советской номенклатуры. КПРФ вначале было не допустили до выборов 1993 года, до выборов на крови, так как еще не высохла кровь патриотов, а затем Ельцин, видимо, по совету американцев, допустил КПРФ до выборов. Ну, они и взяли хорошую часть депутатских мест. После них вторым депутатским блоком стала Либерально-демократическая партия. То есть третьи лица собрали электоральный урожай — приязнь народную, после кровавого восстания, в котором ЛДПР, в частности, вообще никак не участвовала, а КПРФ, лидеры КПРФ только произносили речи. Я затрудняюсь сказать, погиб ли у них кто-нибудь в восстании 1993 года.
Илюхин в последующие годы возглавлял и был заместителем во всяких комитетах Госдумы, и по безопасности, и других. Поскольку бывший прокурор, он принял участие и лично инициировал многие правоохраняющие законы, усложняющие жизнь граждан. Об этом как-то рассказал мне запальчивый Алексей Митрофанов, умный монстрик, бывшее второе лицо в партии ЛДПР, мой старинный знакомый еще с 1992-го, ныне скрывающийся от правосудия.
— Не будь наивным, Эдик, — кричал он мне. — Коммуняки были инициаторами многих репрессивных законов. Они ответственны за ужесточение режима не меньше, но больше, чем мы — ЛДПР!
Я не проверил, не искал законы, инициированные Илюхиным, но обыкновенно Митрофанов меня не обманывал. Раз двадцать лет не обманывал, зачем вдруг станет обманывать сейчас?
В 1999-м Илюхин был главным обвинителем в процедуре импичмента Бориса Ельцина, тогда до импичмента не хватило 17 голосов. Я затрудняюсь ответить на вопрос, честно ли коммунисты хотели свалить Ельцина. Скорее хотели, чем нет. Впрочем, не удивлюсь, если окажется, что они вздохнули с облегчением, узнав о своей неудаче. Они уже привыкли к тому времени к своей роли солидных институциированных (то есть всеми признанных) противников правящей партии. А на деле ее подельников, они давно согласились на роли спарринг-партнеров.
Илюхин линял, уменьшался в размерах и затихал вместе с КПРФ, и терял энергию с нею же. Засыпал. И КПРФ засыпала. И так и живет в летаргическом сне.
Он умер в подмосковной деревне в марте 2011 года, в возрасте 63 лет. «В причинах смерти есть политическая составляющая», — сказали в КПРФ, желая этим намеком набить себе цену.
Ну да, как же, держите карман шире, прямо страшно опасен был все более засыпающий бывший прокурор! На самом деле Виктор Илюхин умер от апатии, от болезни безволия, болезнь эта давно поразила Коммунистическую партию Российской Федерации в целом, ну, и отдельных ее членов.
Чернобровый, черноокий
Он поднялся не по заслугам аж до вице-спикера Госдумы за счет Жирика и партии. Сам по себе Венгеровский не представлял ничего интересного. Талантливыми были в партии психопаты Жариков и Архипов, конечно, сам Жирик был экстремально талантлив, Митрофанов, напоминающий эмблему французской фирмы автомобильных покрышек «Мишлен», был очень талантлив, но не Венгеровский.
Однако у него была начальственная дородная фигура, черные брови, соответствующий размер (54-й или 56-й) — таких, обыкновенно, назначают на солидные должности.
Правда, он был склонен к путчизму. Он участвовал в заговоре Архипов — Митрофанов — Лимонов, но не явился в бильярдную дипломатической дачи Леши Митрофанова на Николиной горе 22 ноября 1992 года, где мы собрались в тот день, чтобы основать новую партию: Национал-радикальную. Якобы Венгеровскому помешал снегопад. На самом деле ему помешал он сам. Трусость и расчетливость. И, может быть, коварство.
Жирик простил этих двух тогда. Взял обратно Митрофанова и простил Венгеровского, вероятнее всего, из практических соображений, кто-то же должен был работать в партии. Митрофанов генерировал бурные идеи, у него черпал идеи и сам вождь, Жирик, а Венгеровский был недалек по части идей, но недурно исполнял приказания. Однако позднее Жирик все же избавился от них. Старая ли память взыграла, новое ли раздражение этими более или менее самостоятельными фигурами, оказавшимися в контексте раболепных и покорных вождю новых партийцев, не могу знать. Только предполагаю.
На заре туманной юности партии ЛДПР Венгеровский был несколько лет членом Высшего Совета ЛДПР, вторым человеком в партии после Жириновского. Карьера его, впрочем, оказалась скоротечной, всего-то четыре с половиной года. В начале 1992 года он вступил в ЛДПР, а 16 июля 1996-го был исключен Жириновским из партии и из думской фракции. Далее ему сопутствовали одни неудачи.
Я знал Венгеровского всего год, поскольку познакомился с Жириновским и с коллективом ЛДПР в феврале 1992-го, а наш путч и создание нашей собственной политической партии произошел 22 ноября 1992 года в бильярдной Леши Митрофанова, как я писал выше, куда Венгеровский не приехал, сославшись на буран.
Впоследствии Андрей Архипов, беспокойный и смахивающий на полусумасшедшего, но отнюдь таковым не являющийся, как-то высказал предположение, что Венгеровский намеренно спровоцировал нас на раскол, чтобы мы покинули партию и он таким образом избавился бы от талантливых конкурентов. Возможно, правда, в другой раз Архипов говорил то же самое о Митрофанове.
Как бы там ни было, в 1992 году Венгеровский был заметным членом партии ЛДПР, приближенным к вождю. Для неофициальных встреч мы собирались в его ресторане. В принадлежащем Венгеровскому ресторане я бывал несколько раз в компании Владимира Вольфовича, Архипова и других партийцев. Обычно в отдельной кабине сдвигались столы и подавалась типическая закуска, салаты уже стояли, приносили горячее. Пили, я помню, мало, тон задавал Жириновский.
Возможно, что ресторан принадлежал Венгеровскому на паях, он был лишь одним из владельцев. Возможно. Помню такую сцену. Я приехал из Приднестровья и, не имея времени, чтобы заехать домой, прямо и прибыл в ресторан на встречу с руководителями партии, которым я должен был доложить об увиденном в Приднестровье.
Так как прошло больше двух десятилетий, то можно без боязни рассказать детали той встречи. Жириновский сидел справа от меня на торце стола, во главе. А я поместился рядом с ним на углу. Я открыл сумку и стал выкладывать прямо на стол ее содержимое. Помня, что я обещал привезти из Приднестровья ствол или два, я даже взял деньги у кого-то из партийцев на это дело. Однако в суматохе и упоении войны я вспомнил, что должен привезти подарки в Москву, слишком поздно. Я уже сидел в машине, мы должны были ехать в Одессу, а оттуда — поездом в Москву, и тут вспомнил об обещании. Приднестровские офицеры, пеняя мне за забывчивость, не нашли ничего другого, но снабдили меня четырьмя гранатами.
В Одессу мы привезли их, распихав под сиденья автомобиля, а затем отвинтив от гранат взрыватели и поместив их отдельно среди грязного белья. Я и привез это все в Москву. Тогда это было возможно, хотя и опасно.
И вот вынимаю взрыватели из трусов и носков и ввинчиваю их в тяжелые цвета хаки тела гранат. И вижу глаза Владимира Вольфовича. Большие и очень тревожные. Теперь, спустя 22 года, когда мы иногда пересекаемся с Вольфычем, я вижу в его глазах те гранаты. Жирик навсегда составил тогда обо мне мнение как об отвязанном человеке, не очень вменяемом, так я думаю. А я всего лишь хотел понравиться элдэпээровцам. До сих пор помню глаза Вольфыча и запах салата оливье на столах.
Кто был Венгеровский в те годы для Жирика и партии? Официально он был человеком, занимавшимся космической электроникой, изначально окончил авиационный институт. Однако среди нас было распространено мнение, что он связан с внешней разведкой. И надо сказать, в конце жизни Венгеровского это мнение получило подтверждение. С 2009 года он стал помощником директора службы внешней разведки Михаила Фрадкова. Это если верить сведениям о Венгеровском в Интернете. Впрочем, помощник это не заместитель, и вполне возможно, что Венгеровский был помощником на общественных началах. Но связи с СВР подтвердились.
Старые добрые времена улетучились и их участники из монстров с горящими глазами, каковыми я их встретил, превратились в монстров с потухшими глазами, а часть уже и погибли.
Прервав связи с ЛДПР в конце 1992-го, я лишь наблюдал за их деятельностью издали. Вначале им сопутствовал оглушительный успех. Когда на выборах декабря 1993-го они целой толпой ввалились в Государственную Думу, я, признаюсь, пожалел о своем неразумном сепаратистском демарше в ноябре 1992-го. Окружающие меня добрые люди не преминули уколоть меня моей «ошибкой». «Ошибся ты, Эдик, сидел бы сейчас в Думе», — поиздевался надо мной Александр Проханов. В 1993-м ЛДПР досталось такое огромное количество мест в Государственной Думе, что депутатами вынуждены были стать все охранники Владимира Вольфовича, и все же охранников оказалось недостаточно. Тогда Вольфыч договорился с Зюгановым и тот подарил ЛДПР конец своего списка. Так, в ЛДПР оказался старейший депутат Государственной Думы некий морской офицер по фамилии, кажется, Лукава.
Вершиной блистательной карьеры Венгеровского явилось вице-спикерство Думы. С января 1994-го по январь 1996-го Венгеровский занимал пост заместителя Председателя Государственной Думы. В те годы он наездился по заграницам, нафотографировался с VIP-персонами зарубежных стран. Впоследствии хвастливо включил все эти фотографии в книгу. Они все рано или поздно издают свои отставные книги, как дембельские альбомы, или как потухшие красавицы, бывшие модели, показывают гостям свои портфолио.
Грустно, конечно, все это.
16 июля 1996 года Венгеровский был исключен Жириновским из партии ЛДПР и из Думской фракции.
Что-то произошло между январем 1996 года и 16 июля 1996 года.
И мы знаем что. Я помню, что произошло, только не сумел отыскать даты, когда это произошло.
Произошло странное покушение на Венгеровского. Он вышел гулять с собачкой жены. Из-за гаражей вышли вооруженные люди, положили его в снег и обстреляли по контуру, не забыв, в манере итальянских красных бригад, выстрелить ему в колено. Kneecapping — так это называется по-английски.
Венгеровский до конца дней остался хромым с неестественно несгибающейся ногой и обвинил в покушении Жириновского.
Далее Венгеровский только переходил от неудачи к неудаче. Пытался избраться в Думу, но не проходил. Создавал партии и фракции, но они разваливались.
Помыкавшись, он, видимо, смирился с неудачами и пошел на мелкую роль помощника Фрадкова. Повторяю, не заместителя, это было бы неплохо, если бы заместителя, даже не советника, но помощника. В помощники, скорее всего, берут из милости.
Таков был жизненный путь моего современника и одно время близкого знакомого Александра Дмитриевича Венгеровского, 1953–2012 годы.
Белая красная ворона
Замечательный факт: деревня в Брянской области, в которой родился в 1941 году Василий Иванович Шандыбин, называлась Темное. В скобках стоит — «ныне Красное». Было Темное, возможно потому, что жители его грамоты не знали. Грамотных на 400 душ было два человека, один из них — дядя Василия Шандыбина.
Похож Василий Иванович был на Фантомаса. Сейчас таких лысиков много, но когда он появился впервые в Государственной Думе, стал депутатом, высокорослый, грубо говорящий (по-моему, он намеренно культивировал грубый говор) и с большой лысой тыквой головы, он стал немедленно популярен. Сейчас в Думе есть бывший боксер Валуев, я его видел вблизи: просто гигант устрашающего вида, но в те годы самым крупным был Шандыбин.
Притворяться народным типом ему не было необходимости. Деревенский, отец и мать — колхозники. Проработал на заводе дорожных машин в городе Брянске целых тридцать четыре года, вплоть до 1995-го, когда стал депутатом Государственной Думы. Его еще раз выбрали депутатом, и Василий Иванович оставался депутатом вплоть до выборов 2003 года.
В 2003-м в начале года он приезжал на мой судебный процесс в Саратовском областном суде. В зале суда уже сидел тогда депутат Госдумы — Виктор Иванович Черепков, усиленно фотографируя и снимая на видео, но Черепков жив, и потому он, интересный человек, слава богу, не является объектом моего внимания.
Так что Василия Ивановича я впервые увидел сквозь прутья клетки, в которой мы, подсудимые, сидели. Был он, насколько помню, в коричневом костюме и, большой и неуклюжий, контрастировал с маленьким элегантным Черепковым, тот, бывший морской офицер и бывший мэр Владивостока, олицетворял само изящество в его русском облике.
Черепков сидел в Саратове порой неделями, Шандыбин появился несколько раз и вернулся в Москву. Приезжал ли он по своей странной воле, либо его отрядили его товарищи из КПРФ, для меня так и осталось неизвестным. В те годы российское общество еще не проснулось, и, хотя процесс в Саратове привлекал внимание журналистов, никакой массовой поддержки мы не получили. Либералы, абсурдные и вздорные, как обычно, были заняты наездами прокремлевских нашистов на литератора Владимира Сорокина. Все либеральные газеты (особенно усердствовал «Коммерсант») уделяли просто квадратные футы статьям и фотографиям на тему Сорокина. Шандыбин подошел к клетке, приветствуя нас.
Я, получая газеты в своем третьяке Саратовского централа, сидя на шконке наверху у окна, немного ревновал Сорокина к прессе, одновременно мудро понимая, что все это суета сует и всяческая суета, что процесс над нами — исторический, а суета вокруг Сорокина объясняется модой на него у буржуазного класса.
Шандыбина журналисты заметили и сфотографировали. «Коммерсант», «Независимая» поместили крупные цветные фотографии его, возвышающегося в зале суда. Мы были (мы — подсудимые) искренне благодарны «коммунякам» за протянутую руку помощи. Появление Шандыбина, депутата Государственной Думы, было как бы появлением засадного полка в помощь Черепкову. Депутаты своим присутствием вряд ли повлияли на приговор суда, однако они своим появлением сигнализировали, что парламентская оппозиция наблюдает за процессом.
1 июля 2003 года я приехал на Павелецкий вокзал в Москве, и там меня встречала толпа нацболов и сочувствующих. Шел теплый летний дождь, пахло прибитой дождем пылью. Встречать меня, среди прочих, пришел и Василий Иванович. Мы есть на фотографиях. Я — постный как сучок, Василий Иванович, радостные нацболы, зонты, дождь.
Сам себя он называл «доктором рабочих наук». Насколько я знаю, в списке кандидатов в депутаты от КПРФ в декабре 2003-го Шандыбина уже не было. Ходили слухи о разногласиях между ним, прямым, открытым, и хитрыми ребятами из руководства КПРФ. Им не раз приходилось открещиваться от резких заявлений Шандыбина. Вполне вероятно, что верхушка КПРФ рассматривала Шандыбина как возможного претендента на место Зюганова. А у Зюганова уже тогда выделились преемники: профессор Иван Мельников и непрофессор желчный Владимир Кашин. Вот Шандыбина и отодвинули.
У него был такой простецкий шарм грубияна из низов, режущего правду-матку. Шарм, родственный шарму Виктора Черномырдина.
«Белая ворона» среди коммунистов — так называли Шандыбина при жизни. На выборах 1993 года красные вороны отогнали белую. Он был назначен на смехотворную должность консультанта ЦК КПРФ. На этой позорной должности Шандыбин долго не усидел и скоро покинул КПРФ.
Вернуться на большую политическую сцену ему не удалось. В 2007-м был выдвинут кандидатом в Госдуму от Аграрной партии России, однако партия не преодолела 7 %-й барьер.
Умер 30 декабря 2009 года в Центральной клинической больнице вследствие осложнения после операции желудка, произведенной 18 декабря.
Умер, это ничего. Он вечно будет идти рядом со мной под дождем на Павелецком вокзале.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.