«Пользовался любой дыркой в законодательстве»

«Пользовался любой дыркой в законодательстве»

Первое публичное акционирование банка в новейшей российской истории, коим стало акционирование МЕНАТЕПа, вызвало и первый серьезный скандал. МЕНАТЕП выпустил свои акции. И действительно, на Дубининской улице, где была первая штаб-квартира банка, образовалась солидная очередь — через двор на улицу — желающих их приобрести. Люди, ошалевшие от всего происходящего и не понимающие, кому доверять, уже не очень доверявшие рублю и уже не очень знающие, во что им вложить деньги, покупали акции Межбанковского объединения МЕНАТЕП, как это тогда называлось. Чьи акции они покупали? Ответ на этот вопрос был не так очевиден, как казалось. Об этом не так давно вспоминал начальник Управления ценных бумаг Госбанка СССР в 1990–1996 годах Дмитрий Тулин[53]. Тулин говорит, что «юридический статус объединения был достаточно трудно определим. Оно соединяло странным образом ряд юридических лиц. Объявление в СМИ о выпуске неких ценных бумаг, названных акциями, поместило как раз это объединение. Реклама, таким образом, не соответствовала реальному положению дел. Покупатели, если бы они попытались вникнуть в проблему, легко убедились бы, что покупают акции конкретных юридических лиц и не становятся совладельцами всех предприятий, входящих в Группу МЕНАТЕП, как им было обещано! В результате любое лицо могло через суд признать выпуск акций недействительным, тем самым риск покупателей и продавцов был чрезвычайно велик».

Тулин не утверждает, что «лица, стоящие за этой акцией, имели дурные намерения, но правовые „дыры“ в их действиях были». Он объяснил свою позицию Ходорковскому, Брудно, Дубову и Лебедеву: нужно было прекратить распространение акций и выработать новые условия их эмиссии.

Они ставили финансовую целесообразность выше, вспоминает Тулин, но вынуждены были согласиться. Но этим разногласия не ограничивались. На бланках банка, на табличках с их логотипом непосредственно над ним красовалось: «Государственный банк СССР» и для пущей убедительности — герб страны. Психологический расчет понятен: людям так привычнее, звучит солидно. Тулин вспоминает, что в ответ на просьбу не использовать то, что им не принадлежит, менатеповцы отвечали: «Вы нас не можете заставить это сделать, а сами мы не будем. Мы не обязаны быть честными». Он также цитирует аргументацию Ходорковского: «Нам частные вкладчики пока не доверяют и сами деньги не принесут, поэтому мы вынуждены выдавать себя за представителей государства». Но формально МЕНАТЕП при этом ничего не нарушал, поскольку законов об использовании государственной символики в тот момент просто не было.

Ходорковский не скрывает, что максимально эффективно для своего бизнеса использовал все пробелы в законодательстве, которых была тьма. В переписке с писательницей Людмилой Улицкой он расскажет, как спорил с Гайдаром о принципах переустройства экономики. Предупреждал, что воспользуется всеми ошибками, которые допустит правительство. «…И вот здесь можно говорить о границах дозволенного — я пользовался любой дыркой в законодательстве и всегда лично рассказывал членам правительства, какой дырой в их законах и как я буду пользоваться и уже пользуюсь. Они вели себя прилично: судились, перекрывали дырки новыми законами и инструкциями, злились, однако никогда не обвиняли меня в нечестной игре».

Ходорковский до определенного момента с азартом занимался каждым своим проектом. Как говорят его коллеги, «любая игрушка переставала ему быть интересной, когда появлялась новая». Когда замаячила приватизация, банк превратился для него из сферы деятельности в инструмент.