31. Litigious society[135]
31. Litigious society[135]
На работе Лилю ждала неприятность: ее и Френкеля вызывали в гражданский суд: пациент, которому они три года назад делали операцию, теперь подал на них в суд. Лиля помнила того тридцатилетнего американца. Мальчиком Джон сломал ногу, и кость срослась неправильно — с искривлением и укорочением на 6 см. Он сильно хромал и пришел на прием к Френкелю с просьбой: можно ли выровнять и удлинить кость? Они сделали операцию, лечение шло без осложнений, Джон перестал хромать, был всем доволен. Его навещала жена, Мадонна, они выглядели счастливой парой. С тех пор они его не видели, значит, ничто его не беспокоило. Что же произошло, за что он их судит?
В обвинении, составленном юристом, было написано: «Проявили непрофессиональное, преступное отношение к больному, игнорировали его боли, были халатны и невнимательны в течение всего лечения. Пациент не в состоянии полностью разогнуть ногу в колене и вынужден ходить с палочкой. В результате он потерял работу». За это с них потребовали… десять миллионов. Вдобавок в суд подала и его жена, бывшая герлфренд: оказывается, во время лечения, когда на ноге Джона был илизаровский аппарат, она не получала полного удовлетворения от секса с ним. За то, что ей тогда не нравился секс, теперь она требует с них… миллион.
Горькое чувство наполнило Лилину душу — она была поражена, возмущена и даже немного испугана. У нее не было опыта в судах за врачебные ошибки, хотя она знала о таких случаях. Расстроенная, она пошла к Френкелю.
— Что вы думаете об этом?
Он отнесся к вызову в суд насмешливо, иронически ответил:
— Зачем нам об этом думать? У нас есть контракт с юридической фирмой, она защищает интересы госпиталя и наши. Пусть юристы и думают, мы им за это платим. Какие там миллионы! Мы что — убили его? Это обычный трюк со стороны юриста обвинения, он старается запугать обвиняемую сторону, потому что ему полагается третья часть. Но от нас он ничего не получит[136].
Доводы Френкеля немного успокоили Лилю. И вот потянулись месяцы ожидания. Гражданские дела в Америке тянутся годами, суды чересчур загружены. Недаром американское общество само себя называет litigious society — обществом сутяг.
* * *
Почти через год адвокат Тед Розенцвейг позвонил Лиле и пригласил к себе на собеседование. Лилю поразили размеры фирмы, она занимала весь 42–й этаж громадного небоскреба, обстановка кабинетов была очень богатой, работали там сотни адвокатов и их помощники. И это была лишь одна из очень многих фирм.
Тед объяснил Лиле:
— Скоро вас вызовет для предварительного опроса адвокат обвинителя. Я должен вас натренировать, как и что отвечать. Этот тип будет стараться заставить вас признать хоть какую-то ошибку на операции, будет ставить вопросы так, чтобы сбить вас. Ничего не разъясняйте, в ваши задачи не входит его просвещение. Вы должны давать только короткие и ясные ответы. Ему важно одно — поймать вас, чтобы потом на суде произвести впечатление на присяжных. Вопрос виновности решают двенадцать присяжных, и все эти присяжные некомпетентны в вопросах медицины, тем более хирургии. Но большинство из них имеют предубеждение против врачей, все когда-то слышали какие-то сомнительные истории об ошибках врачей. К сожалению, многие американцы подозревают, что основная мотивация в работе хирургов — алчность. Решение суда во многом зависит от эмоций присяжных, и адвокаты обвинения на этом играют.
Было странно и обидно слышать, что труд врача оценивают не по объективным результатам лечения, а по эмоциональному воздействию адвоката.
— А что с обвинением жены? — спросила Лиля.
— Ее обвинение уже снято.
— Что, выяснилось, что она не настолько сексуальна?
— Нет, просто их брак был оформлен после того, как с его ноги сняли аппарат.
— О’кей, значит на один миллион меньше?
— Какие там миллионы? Их адвокат уже заговорил о сумме в восемьсот тысяч. Но я не дам им содрать с вас и этого. Выяснилось, что Джон не только не лишился работы, но и получил повышение. И ходит без всякой палочки.
Через два месяца Лиля сидела в другой юридической фирме, перед адвокатом обвинения, и давала показания под присягой. Адвокат был улыбчив и дружелюбен.
— Рад познакомиться с вами, таким крупным специалистом, — повторял он.
Два часа из Лили пытались вытянуть какой-нибудь рискованный ответ. Она отвечала сосредоточенно и кратко. В самом конце беседы, уже складывая бумаги в портфель, он опять улыбнулся и спросил как бы невзначай:
— Скажите, доктор Берг, а все-таки были в процессе лечения хоть небольшие отклонения от принятых установок?
— Нет, не было.
* * *
И опять прошли месяцы, прежде чем ей прислали повестку. В громадном вестибюле здания Федерального Суда сновали люди. В зале суда царила холодная обстановка, присущая огромным помещениям. Мимо Лили и Френкеля прошли Джон с женой. Он картинно хромал и опирался на палочку.
Вошел одетый в черную мантию судья. Секретарь суда приказал всем встать: на свои места на возвышении входили присяжные. Что у них будет на уме, когда они станут выносить решение? После опроса Френкеля адвокат обвинения вызвал Лилю, и она дала клятву говорить «правду, одну правду и ничего кроме правды». Краем глаза Лиля видела, что появление женщины — хирурга оживило присяжных — они уставились на нее во все глаза. Адвокат спросил:
— Доктор Берг, вы оперировали больного вместе с доктором Френкелем?
— Я была ассистентом на операции.
— Допустим. А вам самой приходилось делать такие операции?
— Да, я оперировала сама тоже. Я сделала более двухсот таких операций.
Адвокат бросил на нее недовольный взгляд.
— Но если у вас такой большой опыт, как же вы допустили ошибку?
Лиля не успела еще ответить, как ее адвокат Розенцвейг уже вскочил и обратился к судье:
— Ваша честь, возражение! Формулировка «ошибка» недопустима, это не доказано.
Судья разрешил снять вопрос. Адвокат продолжил:
— Хорошо, я сформулирую свой вопрос иначе: доктор, при вашем опыте, если бы вы оперировали сами, сделали бы вы во время операции что-нибудь по — другому?
Розенцвейг опять вскочил:
— Ваша честь, возражение! Мы не обсуждаем гипотетические случаи.
На этот раз судья отказал:
— Возражение отклоняется. Свидетель, вы можете ответить.
— Если бы я оперировала сама, я сделала бы то же самое.
На лицах присяжных было написано полное недоумение — о чем, вообще, шла речь?
На второй день суда дать показания вызвали самого Джона. Его адвокат задал вопрос:
— Хирурги говорили вам перед операцией о возможности осложнений?
— Никто мне ничего не говорил, никто со мной вообще не разговаривал.
Лиля поразилась тому, как спокойно и подло он врал. Она много раз объясняла ему детали операции и ход лечения.
Присяжные смотрели на него с состраданием: еще бы, он мучился, а с ним даже не разговаривали.
— Если бы вам опять нужно было удлинять ногу, согласились бы вы на эту операцию?
— Ни за что на свете не согласился бы!
А Розенцвейг спросил:
— Это ваша подпись под форменным согласием на операцию?
— Да, моя.
— Как во всех форменных согласиях на операцию, там написано: «Пациент предупрежден о возможности инфекции, ему разъяснено, что может быть несращение кости и есть возможность ограничения функций ноги». Как же вы подписали это?
— Я был в таком состоянии, что подписал не читая. Может, я волновался, — замялся Джон.
— Вы обвиняете докторов в том, что из-за их ошибки потеряли работу. Но у меня есть бумага, доказывающая, что вас повысили, сделали начальником мастерской. На работе вы тоже подписываете, не читая? Значит, оперированная нога не мешает вам работать?
Адвокат Джона пытался выручить его, обратившись к судье:
— Ваша честь, возражение! Мы не разбираем рабочие установки истца.
Судья отклонил возражение. Дело клонилось к тому, что обвинения Джона были ложными. Его адвокат попросил судью сделать перерыв для переговоров втроем. Всем пришлось ждать довольно долго, все устали, Френкель нервничал:
— Суд затягивается, а мне завтра лететь на конгресс в Японию. Я не могу отменить поездку.
Появились оба адвоката, и Розенцвейг отозвал Френкеля с Лилей в сторону:
— Адвокат обвинителя предлагает прекратить суд, если мы согласимся заплатить Джону небольшую компенсацию.
— Что значит «небольшую»?
— Он просит триста тысяч. Но я считаю, что мы выиграем дело без этого.
Френкель пожал плечами, Лиля возмутилась. Розенцвейг опять ушел и вернулся:
— Мне удалось скосить половину — адвокат согласен на компенсацию в сто сорок тысяч.
Лиля подумала: с десяти миллионов этот сутяга спустился до ста сорока тысяч — почти в сто раз меньше. Розенцвейг продолжал:
— Если вы согласны, судья немедленно прекратит суд. Если нет, суд продолжится завтра. Но я считаю, что завтра мы выиграем дело.
— Почему он должен получить что-то, если мы можем выиграть? — возмутилась Лиля.
Френкель опять недовольно пожал плечами и сказал ей:
— Завтра мне надо улетать. Я согласен на компенсацию. Но твоя страховка не пострадает — это мой пациент, мое решение, и деньги пойдут с моей страховки.
Лиля была ошеломлена: столько волнений, потерянного времени, маячивший выигрыш — и все так бесславно закончилось.
* * *
Дома она рассказала обо всем Алеше.
— Представляешь, какое безобразие — этот лгун, сутяга, получит сто тысяч ни за что!
— Его адвокат знал, что делал, — усмехнулся Алеша. — Юристы фактически манипулируют врачами, пользуясь некомпетентностью присяжных. В Америке профессия юриста — самая популярная и выгодная: практикующих юристов вдвое больше, чем докторов.
Но Лиля все не могла успокоиться:
— Пусть их много и пусть они богатые, но я не понимаю, почему больные слушают их вопреки своей совести? В старые времена в России была присказка: «Врач любит своего больного больше, чем больной любит своего врача». Но здесь это совсем не звучит.
* * *
Вскоре Алешу самого вызвали в суд — быть присяжным в уголовном суде. Все граждане Америки должны раз в несколько лет выполнять Jury duty — обязанность быть присяжными, отказываться нельзя.
В большом зале собралось около трехсот людей разных возрастов, положений и рас. Это так называемый pool — для отбора в разные суды. Многие пришли с лэптопами и, пока их не вызвали, работали тут же. Было и несколько человек с мобильными телефонами. У Алеши ни того, ни другого не было, он просто присматривался к людям, следил за тем, что и как происходит, — возможно, придется когда-нибудь описать. Время от времени выкликали фамилии, и люди шли на предварительное собеседование с адвокатом защиты. При этом присутствовал и сам подсудимый. Адвокат защиты излагал суть обвинения и характеризовал его, а потом опрашивал кандидатов, нет ли у них возражений против участия в этом суде.
Перед группой Алеши сидел молодой чернокожий парень лет двадцати с небольшим и затравленно смотрел на пришедших. Рядом с ним сидел полицейский.
Адвокат, молодой еврей с кипой на голове, говорил:
— Перед вами молодой человек, который обвиняется в краже. Он работает гардеробщиком в бурлеске. К этому надо добавить, что у него есть и другая работа, — он мужчина — проститутка. И он якобы украл у своего клиента кошелек с кредитной карточкой и тысячью долларами. Его арестовали за попытку снять деньги с кредитки. Есть ли у кого-то из вас предвзятое мнение против него?
Один за другим кандидаты отвечали «нет» или «да». Если произносилось «да», людей освобождали от обязанности. Дошла очередь до Алеши, и он сказал:
— У меня есть предубеждение против обвиняемого.
— Почему?
— Я не люблю воров и мужчин — проституток.
— Почему?
Неужели это надо объяснять?.. Алеша просто сказал:
— Я вырос и воспитан в другой культуре.
Его отпустили, но на другой день снова вызвали. На этот раз перед ними сидела очень пожилая женщина, говорила она только по — испански, и с ней была переводчица. Адвокат объяснил:
— Эта женщина — эмигрантка из Доминиканской республики, живет на средства для бедных. Она подала в суд на город Нью — Йорк за то, что два года назад упала на переходе улицы и получила травму — ушиб и растяжение мышц.
Переводчица переводила, и женщина довольно кивала головой.
Адвокат продолжал:
— По словам истицы, на переходе была заледеневшая лужа и она поскользнулась. К этому надо добавить, что она уже раньше судилась с городом за то, что оступилась в углублении на тротуаре и тоже получила травму. Тогда она выиграла две тысячи долларов. Итак, если у кого-то есть предвзятое мнение против истицы, прошу высказаться.
Алеше было и смешно, и досадно: эта старая баба просто хотела обобрать город, а по сути обирала тех, кто платил городу налоги. Но на этот раз он решил не отказываться, его разбирало любопытство — как будет проходить суд?
Когда на следующий день присяжные собрались в зале суда, им объявили:
— Суд отменен, истица согласилась на предложенные ей городом две тысячи долларов без судопроизводства.
Алешу это так удивило, что он подождал в коридоре адвоката и переспросил:
— Неужели нельзя было выиграть это дело, чтобы город не платил ей?
— Можно было, конечно. Но продолжение суда стоило бы городу еще дороже.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.