Глава вторая Первое впечатление

Глава вторая

Первое впечатление

Тут надо сказать, что о Пугачевой как о певице я к тому моменту ничего не слышал. Ну, крутилась по радио песенка «Арлекино», но у меня она никак не ассоциировалась с будущей знакомой. И вообще, эстрадой я не очень интересовался. В нашей кинематографической среде к этому жанру относились весьма пренебрежительно. Кино, театр — это искусство. А эстрада — что то такое второсортное.

Через какое-то время Леня и его жена Вера пригласили к себе. Они жили в небольшой квартире на проспекте Мира. И вот я приезжаю и вижу симпатичную девушку — стройную (во что теперь трудно поверить), рыжую, конопатую, губастую и безумно темпераментную. Было ей тогда двадцать шесть лет. Мы посидели в кухне за столом, потом перебрались в гостиную, где стояло пианино. Возле инструмента Алла почувствовала себя в родной стихии. Ударила по клавишам, спела одну песенку, другую, принялась пародировать модных тогда певиц — Пьеху, Ротару, Миансарову. Леня читал веселые стихи. Я рассказывал анекдоты. В общем, вечерок удался. А она оказалась в центре внимания. В чем Пугачевой нельзя отказать, так это в умении в любой компании перетянуть одеяло на себя. Одно из ее «самопальных» четверостиший повествовало как раз об этом:

Я не боюсь быть убежденной

В том, что вас надо убедить.

Не страшно мне быть побежденной,

А страшно вас не победить.

Декламируя последнюю строчку, она направила палец в мою сторону. Стишки, конечно, были корявые, но зато откровенные. В общем, эта рыжая бестия произвела на меня впечатление.

Я вызвался ее проводить и повез на своих «Жигулях» домой. Она жила в конце Волгоградского проспекта. Едем мы, за окнами ночь, хлещет дождь. Все вокруг такое унылое, серое. И вдруг на обочине дороги я замечаю большую бетонную звезду высотой несколько метров, покрашенную бронзовой краской, какой-то военный памятник, что ли. Алла, прищурившись, спрашивает:

— Видишь звезду?

— Да.

— А знаешь, почему она тут стоит?

— Нет.

— Потому, что здесь звезда живет.

Когда мы прощались, то договорились снова встретиться.

Через некоторое время я ей позвонил и пригласил в ресторан Дома кино, в то время один из лучших. Туда невозможно было зайти запросто, все столики были заняты, и за каждым сидела какая-нибудь знаменитость. Это обстоятельство показалось мне привлекательным. Я хотел произвести впечатление на девушку и думал, что Алла будет в восторге. Но она предложила другой вариант — поехать на Рублевку, в ее любимое заведение «Сосновый бор», которое она упорно называла «Еловая шишка». С гражданками, за которыми ухаживаешь, желательно не спорить. Ладно, решил я, на Рублевку, так на Рублевку.

Надо заметить, что в те времена это загородное шоссе еще не было символом показной роскоши. Слава Рублевки, как места демонстрации всевозможных понтов, была еще впереди. Поэтому в ресторане «Сосновый бор» не наблюдалось никого из тогдашних звезд. Там вообще было пусто! Мы с Аллой сидели в зале вдвоем. Из чего я заключил, что она уже использовала это тихое заведение для конспиративных свиданий…

В ресторане Пугачева выкинула эффектный трюк. Я всю жизнь веду записные книжки. И на первых страницах прошу написать что-нибудь известных людей, с которыми приходилось общаться. Там оставляли свои приветствия или пожелания Иосиф Бродский, Евгений Рейн, Григорий Чухрай, Юрий Любимов, Иннокентий Смоктуновский, Давид Тухманов, Пьер Ришар, София Ротару, Михаил Боярский и многие другие.

Я протянул книжку Пугачевой: «Оставь тут свой автограф, вдруг когда-нибудь станешь знаменитой». Она взяла нож, разрезала палец, выдавила на страницу капельку крови и написала: «Это кровь Аллы Пугачевой. Определите на досуге мою „группу“. Потому, как петь это мое „кровное“ дело. Алла. 24.XI.76 г. Ресторан „Еловая шишка“».

Этой выходкой она меня, конечно, поразила. Чтобы поскорее определить вышеуказанную группу, я после ресторана повез девушку в гостиницу «Мосфильма», где тогда жил. То есть действовал в соответствии с ее письменной инструкцией — было как раз время досуга.

В моей комнате на столе стояла пишущая машинка. Я вставил в нее лист бумаги и напечатал: «Алла, ты мне безумно нравишься! Ты самая прекрасная певица на свете, а кроме того, самая очаровательная женщина. Я очень рад, что у тебя нашлось немного времени для меня. Я этого никогда не забуду. Сегодня я почти счастлив, если оно (счастье) есть. По этому поводу Дербенев написал бы десять песен, а я одним пальцем на машинке стучу то, что придет в голову».

А когда я вышел из комнаты и вернулся, то прочитал на том же листке:

«Пусть будет так… не знаю как. Но пусть будет. Один йог сказал: „Если нельзя, но очень хочется, значит — можно“». Шутка про «нельзя, но очень хочется» была понятна нам обоим. Это было любимое выражение Дербенева, который нас, можно сказать, и «сосватал».

А на следующее утро я сделал возлюбленной первый творческий подарок. В записной книжке, рядом с ее «автографом кровью», я написал: «Идея. „Театр Аллы Пугачевой“. 25.11.76».

— Что это значит? — спросила она.

— Это совет. Ты попробуй не просто петь песню, а сделать из нее маленький спектакль. Все должно быть, как в театре. И платье у тебя должно быть такое, которое могло бы трансформироваться в разные сценические костюмы, чтобы играть в нем множество разных ролей. Реквизит, который у тебя в руках, ты тоже должна обыгрывать.

— Но у меня в руке только микрофон.

— Представь, что это не микрофон, а факел, которым ты освещаешь себе путь, а через минуту это уже скипетр царицы, а еще через минуту — бокал, из которого ты пьешь вино.

— Действительно, микрофон можно обыграть, — подхватила она. — Вот в этой песне я сделаю так, а в этой — так. Это можно использовать.

То есть очень быстро все сообразила и, как губка, впитала полезный совет.

— А еще у тебя есть идеи? — спросила она.

— Это я расскажу при следующей встрече.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.