«Я человек, ироничный и в лирике, не очень интересна» Инна Ульянова

«Я человек, ироничный и в лирике, не очень интересна»

Инна Ульянова

Сообщение о смерти Инны Ульяновой в июне 2005 года шокировало дважды. Сначала – самим фактом, а днями позже – шумихой вокруг завещания актрисы и ее последними днями. Свои и чужие в прямом эфире начали делить освободившуюся квартиру, соседи с удовольствием рассказывали о пьяных загулах актрисы… Вдаваться во все это не хочется. Мы были знакомы больше десяти лет, и все те помои, которые вылились на образ Инны Ивановны, лично у меня вызвали, мягко говоря, недоумение.

Но об этом позже…

* * *

Инна Ульянова была актрисой комедийной, в чистом виде. Трудно представить ее в роли страдающей героини, затюканной женушки или благородной матери большого семейства. Хотя профессионализм Инны Ивановны, безусловно, помог бы взять и этот творческий барьер. Но самой актрисе такие роли были неинтересны. На экране она невероятно энергична и напориста. Зрителям (а особенно зрительницам) симпатичен образ, у истоков которого стояла Маргарита Хоботова из «Покровских ворот» – сильный, независимый, категоричный. Именно с этой роли к актрисе пришла популярность и повсеместная узнаваемость, именно эта работа принесла ей долгожданное признание. Можно согласиться с теми, кто утверждает, что Ульянова – актриса одной роли, одного растиражированного образа. А можно и поспорить. Те, кто помнит Даму с лисой из «Семнадцати мгновений весны», Эльвиру Павловну из мелодрамы «Когда я стану великаном», Ольгу Николаевну из «Утомленных солнцем», те, кто видел Инну Ивановну на сцене, обязательно отметят многогранность ее комедийного дарования. Но сама Ульянова была вполне удовлетворена своей судьбой. Об этом мы не раз говорили и по телефону, и при личных встречах. Фрагменты из наших бесед и составили эту главу.

– Инна Ивановна, банальный вопрос – как вы стали актрисой?

– Мои родители никакого отношения к искусству не имели. Если бы было наоборот, может быть, я и не выбрала бы эту профессию. Мы жили в одном доме с известными кинематографистами, и каждый день я встречала Герасимова с Макаровой, Пырьева с Ладыниной, Консовского.

Для меня не стоял вопрос, буду ли я артисткой: я твердо знала, что буду. Поэтому не понимала, зачем иду в первый класс, когда я уже готова поступать в театральный вуз, хотя в то время об их существовании я даже не знала, так как жила в эвакуации в Новосибирске.

Когда же я поступала в театральное училище и читала басню, то заливалась искренним, детским смехом. А когда прочла стих Ходасевича о «сомнительных девах» и «грошовый дом свиданий», комиссия была поражена. Почему это дите (а я действительно выглядела совсем юной девочкой, наше военное поколение формировалось позже, мы отставали в физическом развитии от своего возраста) решила взяться за такую тему? И меня дослушали до конца и чуть ли не зааплодировали.

– Значит, вам с первого раза удалось покорить будущих педагогов!

– Не совсем так. Меня, если можно так сказать, взяли на испытательный срок, на полгода. Решили понаблюдать: если то изумление, которое я вызвала на экзамене, оправдается, значит – все правильно.

Училась я в самом престижном театральном училище – Щукинском, где работали выдающиеся педагоги. Они пестовали нас должным образом, так как понимали, что обязательно должны дать нам элементарную профессиональную грамотность (не талант – он или есть, или его нет, а именно грамотность). Я низко кланяюсь «Щуке».

Это был «золотой век» Щукинского училища. Вели наш курс Вера Константиновна Львова и Леонид Моисеевич Шихматов – гении в своей профессии. Нас воспитывали Кольцов, Катин-Ярцев, Понсова, я немного поработала с Мансуровой. А какие были однокурсники! Ну, Щукинское училище вообще славилось красивыми женщинами и красивыми мужиками, а тут собрался «цветник»: Стриженов, Шворин, Лановой, Сатановский, Ширвиндт, Державин, Панич, Ливанов, Лева Борисов. Мне, маленькой студенточке, они казались богами.

– Наверное, учиться в такой компании было необычайно весело и интересно?

– Я не могу сказать, что это были веселые годы. Они были очень серьезными в постижении профессии, которую я выбрала. А я человек очень серьезный… в глубине души. Это сейчас я стала несколько ироничной, и на что-то могу всего лишь пожать плечами или улыбнуться. А тогда я была робкая, худенькая девушка с косичкой. И я не помню, чтобы мы выпивали, курили. Мы очень серьезно относились к жизни, и если шли в кафе «Мороженое», то, в лучшем случае, заказывали бутылку вина на пять-шесть человек. Ну, Вы понимаете, что от этого не спьянишься… Если мы собирались у кого-то дома, то заводили пластинки и танцевали.

Время было сложное. На нашем курсе учились еще участники войны, например, Лазарь Усач – в дальнейшем замечательный эстрадник. Конечно, были разные индивидуальности, и Шура Ширвиндт и тогда был ироничен, очарователен и нравился женщинам. Но на первом месте была серьезная, напряженная работа.

Училище я окончила с красным дипломом.

– И вас сразу пригласил Николай Павлович Акимов в Ленинградский театр комедии. Он специально приезжал в Москву отбирать молодежь?

– Акимов сам был вахтанговцем, и одна из его жен – замечательный режиссер Ремизова – тоже вахтанговка. Этот театр всегда поддерживал Николая Павловича в трудную минуту, и Акимов старался брать выпускников именно оттуда. Ему легче было находить с щукинцами общий язык.

Но я поначалу такому приглашению даже удивилась. «Как, в Ленинград? У меня здесь квартира, мама с папой…» Но наши педагоги были мудрыми людьми. Вера Константиновна Львова сказал: «Инна, это твой театр, это твой режиссер. Через три годы ты станешь настоящей актрисой». Так и произошло.

Шесть с половиной лет, проведенных у Акимова, были царской жизнью. Я не боялась выходить на сцену с первых же дней, потому что он сразу представлял, по какому пути меня вести, как правильно меня использовать.

Я сейчас смотрю, как с жизнью меняются художники. Не в лучшую сторону, доложу я вам. Когда режиссер становится политиком, актер – режиссером, это неправильно. Каждый должен заниматься своим делом, к чему стремится сердце.

– Значит, Акимов, приглашая вас в свой театр, уже разглядел в вас талант комедийной актрисы?

– Да, ему понравились отрывки, которые я показала, и он сразу же меня взял. У Акимова я играла то, что и должна была играть – комедии. И сейчас вряд ли смогу сыграть что-нибудь душещипательное, потому что никто же не поверит. В спектакле «А зори здесь тихие» в Театре на Таганке я рыдала на всю Ивановскую, провожая Васькова, а зрители смеялись.

У Акимова я получила и любовь, и ласку, и воспитание. Причем, Николай Павлович не читал нотаций, а воспитывал собственным примером, вниманием и состраданием. Он умер от сердца в 68 лет. Люди недушевные не умирают от сердца. Может быть, не умирают вечно. Ему можно было позвонить и сказать: «Николай Павлович, у меня проблемы». Он отвечал: «Знаете что, захватите бутылочку сухого вина и приходите!» – и помогал тебе подняться над обстоятельствами.

– Не вспомните ли что-нибудь из его советов, высказываний?

– Пожалуйста. «Вы знаете, почему у свиней шея не двигается? Она же свинья, она же не может посмотреть на небо». Какая прелесть, правда?

Или такая фраза: «Инночка, избегайте жизненных сквозняков, избегайте драматических ситуаций. Вы научитесь плакать, потому что у Вас начнут сдавать с годами нервы. Но все равно, берегите свой дар. Меня тревожат Ваши постоянные женитьбы…» Я отвечала: «Но я же один раз вышла замуж!» – «Ну, видите, неудачно. Мой подаренный сервиз оказался прочнее вашего брака».

Атмосфера в театре была чудеснейшей, актеры относились друг к другу поразительно. Ты пришел в труппу, Елена Владимировна Юнгер здоровалась с тобой так, будто ты народная артистка, а не она. Там нельзя было «стучать», наушничать. Если ты приходил к Акимову с поклепом на кого-нибудь, он презирал в первую очередь тебя. Он был настолько вкусово воспитан, что его ранили даже ненаманикюренные ногти актрисы. Это был человек другого века.

– А почему вы уехали в Москву?

– Я очень соскучилась по дому. Если бы я родилась в Ленинграде, все было бы нормально. Этот город лучше Москвы. А тут женитьбы, разводы, всякие бытовые обстоятельства – год театр снимал мне номер в гостинице «Европейская», потом предложили комнату в квартире. Я привыкла к более комфортной жизни, и меня потянуло в Москву, к родному дому, где были родители, бабушка с дедушкой, роскошная квартира. Николай Павлович сказал: «Инночка, Вы делаете огромную ошибку, уходя из театра, где вы любимы». И это действительно было так.

– Вы уезжали в неизвестность. Тем более, уже с первых шагов на сцене Театра на Таганке было ясно, что ленинградского успеха не повторится.

– Да, и было отчаяние. Я понимала, что второго такого театра не будет. Не скрою, что было приятно, когда в Ленинграде тыкали вслед пальцем: «Вон Ульянова идет!»

В Москве первые три месяца я работала на эстраде, выступала с Борисом Владимировым и Вадимом Тонковым, которые впоследствии прославились как Авдотья Никитична и Вероника Маврикиевна. А потом сформировался театр на Таганке. Конечно, это был не мой театр, но все говорили: «Дура, подумай логически: новое дело, новые люди. У тебя сразу будет свое место». Когда я увидела спектакль «Добрый человек из Сезуана», он мне показался безумно интересным. Любимов предложил дебют, и я согласилась.

Сказать, что я ничему там не научилась – враки. Любимов чувствовал время, он понимал: что-то меняется в ценностях, они удешевляются. Он слышал время, и благодаря ему я тоже стала внимательно прислушиваться ко всему окружающему. Он учил соотносить свою роль с тем, что происходит сегодня вокруг. Вот, например, в спектакле «Галилео Галилей» был такой диалог. Главный герой, которого играл Володя Высоцкий, говорил моей героине: «Настанет новое время, чудесное! Одно удовольствие жить в это время, госпожа Сарти». И я отвечала: «Надеюсь, в это новое время мы сможем заплатить за молоко»… Любимов бился со мной три часа, прежде чем я смогла произнести эту фразу так, чтобы каждый зритель понимал, о чем мы хотели сказать.

А потом наш театр раскололся. Пошли сплошные скандалы и суды. Говорить о той ситуации, в которой мы оказались, у меня нет желания. Мы работали на Любимова, на его идею. Около тридцати лет отдано, сыграно ролей – намного меньше. Один-два спектакля при большой труппе – это практически ничто. И почти тридцать лет – это слишком дорогая плата. Надо было в какой-то момент уходить, и была такая возможность. Но «задница христианина тянет книзу», а меня никто не подтолкнул.

– У Акимова в Театре комедии вы надевали роскошные платья, перья. Ваша Дама с лисой из «Семнадцати мгновений весны» сделала вас известной актрисой кино. На Таганке роли были иного плана?

– Да, к сожалению. Конечно, по шпалам в тундру я не пойду, и тетка в бушлате и телогрейке, которой я оказалась в этом театре, – не мое. Я этого не знаю. А играть то, чего не знаешь – бессмысленно.

Акимов одевал нас сам, он рисовал и создавал все костюмы. Он все знал о женской красоте! И если у кого-то были красивые ножки – будьте уверены! – зритель их видел. Если были красивые плечи, грудь – это всегда было оголено и оценено по достоинству! И в таких ролях я купалась.

– А почему вам близка именно ТАКАЯ жизнь?

– Сейчас объясню. Мой папа был потрясающим инженером, занимал довольно высокую должность. Родители были обеспеченными людьми. Мама ходила в лисах, панбархате, и я к этому привыкла. Для меня все это было не понаслышке. Наверное, поэтому пресловутая Дама с лисой так «выстрелила».

– Инна Ивановна, а вы не боитесь возрастных ролей, к которым могут перейти далеко не все актрисы?

– Для меня такой проблемы не стоит. Ведь я с детства играю старух. Все студентки хотят быть героинями, играть Таню, Маню, Варю, Шмарю… «А кто будет играть Улиту?» – «Да Ульянова!» Может, это была и жестокая, но хорошая школа.

Когда Сергей Арцыбашев поставил «Женитьбу», сваху по пьесе называли «старухой». Сергей говорит: «Давайте называть ее просто свахой, потому что Ульянову старухой называть неудобно!» Я говорю: «Стоп. А в чем проблема? Пусть скажут – старуха. А я выйду, ткну в них пальцем и обращусь к зрителям: «Неблагодарные! Неблагодарные!»…» И это было удачное решение.

Девчонки в сорок лет вопят: «Ой, что делать?» Как что? Девочки! Ничего! Вы уже многое понимаете, многое постигли. Самое время поместить все это в тигли искусства и – варить! А вы падаете в обморок.

Я не люблю играть быт. Абсурд – да, комедия – да, сатира – да. Если моя старушка будет «с козьей ножкой» – да. Я однажды играла какую-то сказочную бабку – начальницу леса. Были там алкоголики-попы, и я кричала, «шо они скверно себя ведуть! Вот хотя в нашем лесу ваще срань, но эти уже выходють за грань!..» Это уже не быт, это ближе к дурачеству, гротеску. И играя ту же Мирчуткину в спектакле «Мы попали в западню», я не говорю дрожащим голосом, не горблюсь: я та же Ульянова, но в предлагаемых обстоятельствах.

– Вы сейчас много снимаетесь, часто – в «звездных» компаниях. Как, например, в новой комедии «Леди на день»…

– Я согласилась ехать на съемки в Минск, прежде всего, из-за интересной роли. И, конечно, Дмитрий Астрахан – режиссер «моей крови». У него есть слух, глаз, и мы всегда можем с ним договориться. Тем более что когда-то он руководил моим родным Театром комедии теперь уже имени Акимова. Он неподражаем: орет, как дикий марал, машет руками, поддергивает свои штанишки, тут же двигает декорации – такой вот моторный человек.

В этом фильме я сыграла хозяйку борделя. И это неудивительно. В своей жизни я переиграла массу проституток – молодых, старых, задорных, унылых. Я уже не говорю о Екатерине II в Театре на Таганке.

– Ваша незабвенная Маргарита Пална из «Покровских ворот» очень лихо обращается со своими мужчинами. Да и большинство ваших героинь женщины властные, порой коварные. В жизни вам приходилось говорить «Банально, Хоботов» или «Ты без меня пропадешь»?

– Это ошибочное мнение. Влюбляясь, я становлюсь нежнее, мягче, спокойнее, щедрее, красивее, остроумнее. У меня были потрясающие романы: согретая под пальто мимоза, письма, стихи. Недавно я сжигала переписку со своим французским другом – оказалось килограммов пять. С годами меньше порывов, больше наблюдательности – природа все-таки органична. И сейчас я живу даже интереснее, чем двадцать лет назад.

А если брать роли… Каждый человек, как известно, все равно играет. Я по своей сути очень робкий, неуверенный человек. И достаточно стеснительный. И так как у меня ничего от Маргариты Павловны нет, я таким образом компенсирую свой характер. «Почему у ежа колючки? Потому что у него доброе сердце», – любил говорить Николай Павлович Акимов. Если человек с виду нерешительный, ласковый – никогда не верьте этому человеку, лучше – хам.

Я мало что взяла от Маргариты Хоботовой. Но это то, чего мне не хватает в жизни. Сейчас я разговорилась, а в основном мой образ жизни – либо раздумье, либо чтиво.

– Раз уж мы заговорили о «Покровских воротах», расскажите о съемках этого фильма. Ведь сколько лет прошло, а он не стареет.

– Это тоже подарок судьбы. Прелестная атмосфера, блистательные актеры Олег Меньшиков, Леночка Коренева, Толя Равикович, Витя Борцов, Леонид Броневой.

Миша Козаков знал, что он снимает. Несколько раз отрепетировали и быстро, весело сняли. Я не помню других съемок, чтобы актеры не уходили из павильона, аплодировали друг другу и говорили: «Гений! Небожитель!» Мы были рады, что делаем такую веселую, добрую и наивную комедию. Ни конфликтов, ни напряженки – и это видно по фильму. Три месяца счастья, праздника души, именин сердца. И опять-таки, не потому, что мы были моложе. Уверяю Вас, что, если бы Миша начал снимать эту картину сегодня, мы бы помолодели ровно на 20 лет. Были бы теми же, только немного изменились бы «хабитусы».

– Так получилось, что зрители знают и любят вас, прежде всего, за эту роль. Маргарита Пална стала вашей «визитной карточкой». Не обидно?

– Нет. Это лучше, чем сто лет сниматься до одурения и быть «нашей Машей». У тебя уже есть ударная заявка, все тебя знают. Таких актеров немало, начиная с Бабочкина.

– Но такая роль, порой, и мешает. Режиссеры-то тянут на штамп.

– И это верно. Начинается использование только одной краски, когда их у тебя в запасе штук двадцать. Но я уверена, что актер не может играть все. Никуда не денешься – есть данность, амплуа, характер. И если его растягивать от Чацкого до шекспировского Могильщика, он не будет ни тем, ни другим.

– Значит, у вас нет тоски по лирическим ролям?

– Нет. Я ведь человек ироничный. И в лирике я не очень интересна. Талант нельзя растягивать до гения, также как дарование нельзя растягивать до таланта. Сколько раз из этого получался «пшик». Поэтому надо следовать своей природе, в чем ты мастер, в чем ты интересен.

– Инна Ивановна, в жизни вы не встречали таких женщин, как Маргарита Хоботова?

– Не могу сказать. В разных гранях, конечно, встречала. А этот собирательный образ – вряд ли. Есть дамы, которые чудесно существуют, имея мужа, любовника и бывшего мужа. Все дружат и чудно заботятся друг о друге.

– И все равно вряд ли их можно назвать счастливыми. Кстати, а кого Вам больше жалко, Хоботова или Маргариту Палну?

– Я защищаю Маргариту Палну. Ведь она тоже любит. Она любит, не понимая, что приносит ему чудовищные хлопоты. Она искренне считает, что он без нее пропадет. В этом фильме вообще собрались милые, добрые интеллигентные люди. Мы расставались очень грустно. Вместе провожали Толю Равиковича в Ленинград, потом собирались у оператора Коли Немоляева, с Витей Борцовым перезваниваемся до сих пор. Из «Покровских ворот» получился бы неплохой сериал. Что-то в этом фильме было заложено такое, чего не замечалось ранее. И с годами это проявляется сильнее. Какая-то магия!

– Вы довольны своей кинокарьерой?

– Как сказать… Больших ролей у меня было мало. В основном они пошли в последнее время. Неожиданно обо мне вспомнил Никита Михалков. Я не могу сказать, что в «Утомленных солнцем» у меня тоже была большая роль, но зато это другая галактика, это несколько другое плоскостное измерение. Я попала в свою атмосферу, к человеку интеллигентному, безумно радостному. Три месяца съемок дали мне колоссальный заряд!

В кино я сыграла не так много: «Цветы запоздалые», «Переступи порог», «Раба любви», «Когда я стану великаном», «Бархатный сезон», «Иванцов, Петров, Сидоров», «Где находится нофелет?», «Не ходите, девки, замуж», «Опасный возраст», «Биндюжник и король»… Но у нас такая щедрая страна, что забросили даже Фаину Георгиевну Раневскую. Я не равняюсь, я хочу сказать, что таких актрис надо было доить, писать сценарии. Но мы можем по пальцам сосчитать фильмы с Раневской. И я могу назвать десятки актрис, на которых надо было молиться! Но нет. Мы лучше будем воровать, спекулировать и т. д.

– У Михалкова в «Утомленных солнцем» вы встретились вновь с Вячеславом Тихоновым. У вас такая идиллическая пара…

– Вы знаете, когда я впервые увидела его на съемках «Семнадцати мгновений весны», то даже испугалась – настолько он был красив в форме этого штурмбаннфюрера! Я зажалась. А он сам такой человек – сдержанный. И за два дня съемок мы не успели как следует познакомиться. А уж в «Утомленных солнцем» все время были вместе. Он чудный человек. А главное – с юмором. Называл меня «Королевой».

Мы снимали огромную сцену за столом. Было холодно, работали осенью на стеклянной веранде. И Тихонов все советовал мне «хряпнуть» рюмочку коньяку для согрева – все равно сидим спиной к камере. В итоге мы с ним «нахряпались». И когда по ходу сцены Михалков это заметил, то воскликнул: «Иннуль! Да вы пьяненькая!» И тут заступился Тихонов: «Королева не может быть пьяненькой!..» Из-за стола попросили нас обоих.

– Были в вашей жизни партнеры, о которых вы вспоминаете особенно тепло? Есть ли у вас авторитеты в профессии?

– Давайте подойдем к этому вопросу по-другому. Одно дело, если я наблюдаю за актером со стороны, другое – если я с ним в работе. У меня всегда была установка: как бы я актера ни воспринимала за кулисами, но я обязательно должна его полюбить. Если это шло органично, если я влюблялась (ну, понятно, в каком смысле), работа становилась праздником. Я люблю грамотных артистов. Ведь бывает талант от лукавого, поэтому профессиональная грамотность должна быть обязательно!

Вот сейчас в спектакле «Про Федота-стрельца» я играю с Сашей Носиком – сыном замечательного, ныне покойного Валеры Носика. Прелестный парень! Меня изумляет его отношение к профессии. Он сломал ногу на съемках, и мы могли его заменить, отменить спектакль и немного потерять в деньгах. Но он пришел – на костылях! И журналисты, увидев такого Федота, потом заявили: «А мы думали, вы намекаете на Чечню!..» Постановщику спектакля Юре Смирнову даже пришлось в конце выйти к зрителям и пояснить: «Извините, но вы видите такой вариант в первый и последний раз, с актера не успели снять гипс».

Отношение Саши к профессии меня восхищает. На гастролях все мужики идут смотреть футбол, а он принимает душ и направляется разминаться на танцы, чтобы не терять форму.

А рядом – другой пример. Во время спектакля молодая артистка лежит на кровати за кулисами, отдыхает. Я, бабушка, все два часа на ногах, слушаю ход пьесы – что происходит на сцене, какова тональность спектакля, кто в каком настроении. А ей все равно.

– Инна Ивановна, я вижу у вас много афиш сольных концертов. До антреприз вы часто выступали на эстраде?

– С эстрадой я стала иметь дело на второй год пребывания в Ленинграде. Николай Трофимов предложил мне сделать отрывок на двоих – вольную импровизацию на тему Чапека «Как это делается». Идея мне понравилась. Во-первых, такой партнер – это уже радость, а во-вторых – заработок. Ну а главное – с режиссурой нам помог Николай Павлович Акимов. Это же фантастика! Руководитель театра не только позволил нам выйти на эстраду, но и сам помог с постановкой! Бесплатно! Такое не забывается.

Потом уже в Москве с Владимиром Щеблыкиным мы сделали концерт «Муж приезжает только в выходные дни» и побывали с ним в лучших городах Союза и за рубежом.

Ну а затем началась эра антреприз. Василий Ливанов и Виталий Соломин пригласили меня в театр «Детектив», в спектакль «Мышеловка». Собралась прекрасная компания: Павлов, Муравьева, Ясулович, Валерий Носик. Я с удовольствием ходила репетировать в клуб МВД, но потом все разбежались, и погибла чудная идея. Но эта работа помогла мне передохнуть от всех дрязг и судилищ вокруг Таганки.

Дальше были «Генрих IV» и «Ричард II» в антрепризе Александра Яцко, «Невероятный сеанс» у Михаила Козакова, «Федот-стрелец» у Юрия Смирнова и сейчас французская пьеса «Спокойно, мсье Амедей». Попытка сборной команды, где люди не связаны ни прожитыми годами, ни сплетнями, ни симпатиями – антипатиями, приводят к хорошим результатам. Ты всех любишь, все любят тебя. Это оптимальный вариант работы, но нелегкий. Нужны деньги, нужно помещение.

А потом Леня Филатов написал еще одну сказку в стихах «Золушка до и после». На мой взгляд, это гениальное произведение, что еще раз говорит о его фантастическом уме и духе. И я очень хочу, чтобы эта постановка осуществилась. Мечтаю сыграть роль, о которой бы могла сказать: «А это я посвящаю Николаю Павловичу Акимову».

– А специально «на вас» никто не писал?

– Ну а как же… Было и такое. В 1993 году готовилась бенефисная роль Марии Александровны в спектакле-импровизации на тему «Дядюшкиного сна» Достоевского. Князя репетировал блистательный Владимир Зельдин. Но тогда все было так нестабильно и шатко! На постановку нужно было собрать большие деньги, и то, если юбка была бы одна, а лиф менялся. Кстати, костюмы сшили шикарные, декорации – изумительные. Мы с утра до вечера ходили по спонсорам, я запуталась в этих банках! В итоге вся затея провалилась.

– Вы стали одной из первых известных актрис, снявшихся в рекламе. Это вызвало восторги одних и пренебрежительные высказывания со стороны других. А сами вы как оцениваете свою работу?

– Реклама – это действительно та же работа. К тому же она дает неплохой заработок. И за эту работу, как и за любую другую, мне не стыдно. Ведь и яичницу можно сделать талантливо, а можно так, что ее есть никто не будет. А мне даже малыши во дворе кричали: «Тетя «Комет», иди с нами играть в футбол!» Значит, получилось!

Если актриса играет стерву, шлюху – она не стесняется, а если рассказывает о моющем средстве – ее начинают клеймить позором. Кстати, те, кто больше всего меня упрекал, сегодня сами рекламируют зубные пасты и порошки…

Уезжая на съемки в Минск, я своим ребятам-рекламщикам рекомендовала вместо себя Машу Аронову Да и, честно говоря, очень хотелось отдохнуть. Я их никогда не подводила, и в знак благодарности эти люди помогли мне с путевкой в хороший санаторий. Вот такие отношения я очень ценю.

– Согласны ли вы, что сейчас отечественный кинематограф возрождается?

– Пока я чаще и с удовольствием смотрю наши старые фильмы. Они славные, наивные – «овцеводческие». А сериалы я не очень понимаю, потому что вижу: там все зависит от денег, все случайно и впопыхах. Искусство такого не терпит.

Я помню, как Никита Михалков говорил, что артист должен хорошо отдыхать, хорошо питаться, тогда режиссер может от него что-то требовать. А если он отработал двенадцать-четырнадцать часов, у него не то лицо, у него устает «дыхалка».

Я пока не вижу прорывов. Хотя, может быть, просто не сложилось. Но огромное количество резни, крови – это вообще никуда не годится.

– Давайте вернемся к главной теме этой книги. Легко ли быть комедийной актрисой? Ведь их не так много, мужчине проще быть смешным. Какими качествами должна обладать именно комедийная актриса?

– Когда в интервью или еще где-нибудь мне говорят: «Вы же характерная актриса», я тут же подчеркиваю: «Нет, я именно комедийная».

Да, таких актрис немного. И здесь бесспорный лидер – Фаина Георгиевна Раневская – Джомолунгма в комедии. Смешнее ее нет! Кто еще? Пельтцер – тоже гора, Эльбрус. Серафима Бирман… Объяснить их дар невозможно, но я по жесту, по рукам могу определить, может ли актриса сыграть комедию. Хотя люди, обладающие даром смешить, тоже рознятся. Вот Пельтцер – она бытовая комедийная актриса, Раневская – из какой-то особой породы, из высшего света. А я – кокет. Моя Баба Яга из «Федота-стрельца» – соблазнительница, живет с генералом, гадает плохо, зато умеет танцевать танго.

Как можно разгадать феномен Юрия Никулина? Он смешной. У него рот смешной, фигура, смешные лапочки. А его партнер Михаил Шуйдин – талантливый актер, замечательный человек – он не был смешным. И Олег Попов не был смешным, хотя владел всеми секретами эквилибристики и других цирковых жанров. Есть люди совсем без юмора, ничего специально не делающие, чтобы рассмешить, но над ними обхохочешься. Это дар, и математически его вычислить невозможно.

В молодости мы дружили с Володей Ворошиловым. Однажды он мне сказал: «Я куплю тебе ковер, и ты будешь на нем репетировать. Потому что ты – клоун». Я не могу сказать, что все время думаю о том, как быть смешной. Мне, наоборот, хочется выглядеть красивой, хочется думать, что я неотразима, «красотка кабаре». Но – нет! Выдают руки, жесты… От себя не скроешься. Это моя кожа, мои линии фигуры, лица, носа.

Знаете, что мне однажды сказали на улице? «Когда везде повышают цены, вы повышаете настроение».

– Как точно сказано. А вам часто говорят комплименты?

– Да, часто. И, честно вам скажу, я воспринимаю их не как должное, а с благодарностью и радостью. И у меня есть дежурная фраза: «Это больше, чем я заслуживаю, но не больше, чем может вместить мое сердце».

Но, главное, я веселый человек. И счастливый. Этим я обязана Господу Богу, папе с мамой и… наличию серотонина в крови. Это тот гормон, из-за которого мы, женщины, даже во сне конфликтуем. Я недавно вычитала, что все вышеперечисленное, а также скромность и справедливость, делают человека счастливым. И при всех заботах, неудачах, неурядицах все равно я могу сказать, что жить – это благо, и я счастливый человек.

* * *

Энергичная, подтянутая, напористая. Странно осознавать, что ее больше нет.

Инна Ульянова заботилась о своем здоровье фанатично. Питалась мало и правильно, отказывалась от любых нагрузок и категорически не принимала мобильную связь. Каждый год ездила в санатории. И не абы в какие, а в престижные. Каждое утро актриса тратила не менее двух часов на гимнастику, массаж лица, кремы, прическу. Выглядела она всегда отменно, чем и гордилась. К семидесяти годам сохранила прекрасную фигуру, на сцене обязательно находила возможность продемонстрировать зрителям изящные ножки. Играя Бабу Ягу в инсценировке филатовского «Федота-стрельца», смело и даже слишком раскованно танцевала танго, бросая вызов и возрасту, и ханжеству. Зал неистовствовал.

В Ульяновой жила непреодолимая потребность нравиться. Она обожала кокетничать, прикидываться слабой, провоцировать на комплименты. Очень смешно рассказывала о том, как во дворе за ней ухаживает дряхлый генерал с трясущейся головой. «Но, значит, я все еще вызываю желание!» – заключала актриса и заливисто хохотала.

Многие актрисы ее недолюбливали. Одна из них как-то призналась мне: «Всех раздражает, что Инна живет только для себя! Детей нет, маму сдала в дом престарелых, мужиков меняет постоянно… Еще бы ей не порхать!» На мой взгляд, это не повод не уважать человека. Но, видимо, я чего-то не понимаю, раз на похороны популярной актрисы коллеги не пришли. Из знаменитостей в зале был только Сергей Арцыбашев. А почему никого не было с Таганки – ни с любимовской, ни с губенковской? Почему почти никого не было из антреприз? Куда делись ее коллеги по кино? Инна Ивановна не была конфликтным человеком, ни с кем не ругалась, и отсутствие известных лиц на панихиде удивило не только меня, но и журналистов, делавших в тот печальный день репортажи.

Ульянова никогда ни на что не жаловалась, поэтому никто не знал, что она – человек нездоровый, и все эти санатории были неспроста. Даже старые подруги на панихиде перешептывались: «Так что случилось с Инной?»

Что же случилось с Инной Ивановной?

На следующий день после похорон актрисы «Комсомольская правда» выдала страшную статью о запоях Ульяновой. Соседка рассказывала, как в 2001 году Инну Ивановну с белой горячкой увезли в «Кащенко», а полгода назад она вновь сорвалась. Консьержка в деталях поведала, как актриса падала на ступенях подъезда, а продавщица – как она ежедневно приходила в магазин за чекушкой. Странно было все это читать, потому что Ульянова много работала и всегда возмущалась, если кто-то из партнеров приходил на спектакль под градусом. Я позвонил Виктору Борцову – незабвенному Савве Игнатьевичу – может, он что-нибудь об этом слышал? «В последние год-два она сильно похудела, стала уставать, – рассказал Борцов. – Ее утомляли многочисленные поездки с антрепризами, и не всегда в таких поездках с артистами поступали по-человечески. Бывало – даже обижали, заставляли ходить по городу в качестве саморекламы. Инна Ивановна воспринимала это очень тяжело…»

Последний год актриса не отвечала на телефонные звонки, поэтому я не могу утверждать, что абсолютно все слова в газете – ложь. Как бы горько ни было осознавать, но увядание блистательной Маргариты Палны произошло именно в этот период. Все отметили, как она сдала, похудела, осунулась. Настораживает другое – уж больно быстро все произошло. С чего бы благополучной, успешной актрисе бросать работу и браться за рюмку? Значит, появился рядом тот, кто «аккуратно» подтолкнул к пропасти. Такие люди всегда остро чувствуют, когда и рядом с кем нужно появиться, чтобы «помочь» сделать роковой шаг. Тем более когда есть такой «лакомый кусочек», как роскошная квартире в центре Москвы…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.