Глава 2 НИКОЛАЕВСКИЙ ЮНКЕР

Глава 2

НИКОЛАЕВСКИЙ ЮНКЕР

«Русский период» в жизни барона Густава Маннергейма начался 2 сентября 1887 года, когда он был прикомандирован к Николаевскому кавалерийскому училищу. Это училище, приобретшее громкую славу в России, было основано в 1823 году. Оно много раз меняло свое название и только в 1864 году было преобразовано в специализированное кавалерийское, составлявшее учебный эскадрон. В 1867 году училищу было присвоено название «Николаевское». С 1839 года оно размещалось в трехэтажном казенном доме бывшей кондукторской школы на углу 12-й роты (ныне 12-й Красноармейской улицы) и Загородного, потом Ново-Петергофского, а ныне Лермонтовского проспекта. Очень ярко в своих стихах об этом рассказал бывший юнкер М. И. Владиславович[3]:

У Балтийского вокзала

В граде Питере родном

Зданье славное стояло

С Николаевским орлом.

        Главный корпус трехэтажный

        Красотою не блистал,

        Но величественно-важный

        Всех вниманье привлекал.

Палисадник перед входом

За оградою стальной,

Разрастаясь с каждым годом,

Заслонил фасад собой.

        Двор за корпусом просторный,

        Флигелей, конюшен ряд,

        В глубине — манеж огромный,

        Не один, а два подряд…

В разные годы в Николаевском училище обучались люди, которые составили гордость России. Поэты М. Ю. Лермонтов, Н. Апухтин, А. Плещеев, композитор М. Мусоргский, путешественник П. Семенов-Тян-Шанский и многие другие, включая короля Югославии Александра I.

Поступая в училище, Маннергейм столкнулся с многими трудностями, например, такими, как годовая квота приема финнов, малое количество мест для выпускников средних учебных заведений, выбор вариантов вступительных экзаменов. В этой ситуации пришлось использовать высокие связи родственников. При очень строгих требованиях Густав на экзаменах набрал проходные шесть баллов. Подвела грамматика русского языка, но спас французский язык.

2 октября 1887 года 84 человека, поступившие в училище, из которых было 66 выпускников кадетских корпусов России, зачисленных без экзаменов, получили юнкерское обмундирование: семь предметов обыкновенной и восемь — парадной формы. 12 октября — принятие воинской присяги, а 30 октября молодые юнкера были зачислены на действительную военную службу в русской армии.

Опекун Густава за обмундирование и обучение внес 750 рублей (вторая подобная плата была в 1888 году) — огромную по тем временам сумму. За свой высокий рост (184 см) Маннергейм был распределен в первый взвод второго полуэскадрона.

Начались суровые учебные будни. Подъем в 6.45. Раздетые по пояс юноши бежали мыться, хотя температура воздуха в спальных помещениях не превышала 10 °C. Начальник училища считал, что будущие офицеры не должны бояться простуды. Затем утренняя перекличка, чтение приказов, чай и в 8.00 начало занятий.

Основную массу юнкеров можно было разделить на лентяев, которые отличались физической силой, прожорливостью. Их уделом были нули, единицы и карцер. В следующую группу входили даровитые, но ленивые учащиеся, которые любыми путями стремились в лазарет, где можно было долго поспать. Третью группу составляли прекрасно подготовленные юнкера, которые знали много языков, но отличались большим упрямством. Вначале они изумляли преподавателей своими успехами, а затем становились двоечниками.

После классных занятий начинались строевые учения, которые имели два периода. Первый — «езда» на деревянных лошадях с отработкой правил посадки, положения корпуса и рук. Второй — курс одиночного бойца (стойка, движение, повороты и др.). Обычно этим курсом руководили портупей-юнкера старшего класса. Как только офицер, наблюдающий за занятиями, уходил, начинались «шутки» старшеклассников. Молодых юнкеров заставляли прыгать или долго стоять на одной ноге. Один раз в неделю вместо курса одиночного бойца были уроки бальных танцев, на которые приглашали девушек из соседней гимназии. Начинались «медвежьи скачки» — язвили юнкера.

В 16 часов наступал обеденный перерыв. Еда в училище была обильная и вкусная, хотя Густаву первый год ее постоянно не хватало. Начальник училища генерал Бильдерлинг — великолепный кавалерист, участник нескольких войн, писатель и известный художник, лично следил за питанием юнкеров, неожиданно снимая пробы на кухне, чего очень боялись повара. Великий князь Николай Николаевич, выпускник училища, в свое домашнее меню постоянно включал блюда своей юнкерской молодости.

На питание одного юнкера казна тратила 38 копеек в сутки, а на гвардейского солдата, например, только 5,7 копейки.

Час после обеда отводился на отдых в постелях, который юнкера обычно заменяли «офицерским клубом» в туалетах, где курили и состязались в пересказе циничных анекдотов. Здесь юный Маннергейм приобрел стойкую привычку к курению, начав с копеечных папирос. Значительно позже он курил уже только дорогие штучные гаванские сигары.

Затем до 20 часов были свободное время и подготовка к занятиям. После вечернего чая была перекличка и можно было ложиться спать, правда, отстающим в учебе юнкерам разрешалось заниматься до 23.30.

В начале ноября началось «знакомство» с лошадьми, которое проходило на громадных и грубых упряжных лошадях. Перед посадкой на этих «чудовищ» офицеры спрашивали у юнкеров, кто умеет ездить верхом. Обычно этих «специалистов», которых сложно было переучить, ставили в конце колонны. Юнкеров долго обучали строевой рыси без стремян, чтобы они умели держать лошадь коленями и не отделяться от седла, придав гибкость своему корпусу. Особенно плохо было после команды «Прибавь рысь!». Создавалось неустойчивое положение, и нарушалась дистанция. Через два-три дня такой езды колени Маннергейма превращались в кровоточащие раны, ноги походили на «колесо», изменялась походка. Приходилось идти в лазарет и просить освобождение от практических занятий.

Постепенно Густав привык и начал ездить без стремян облегченной рысью. Однако офицеры продолжали упорно учить юнкеров строевой рыси без стремян. Через много лет, работая с новобранцами, Маннергейм оценил эту превосходную русскую систему.

Когда перешли на галоп, начались неприятности или «балдение на галопе», когда большинство юнкеров теряли управление лошадьми и создавали невообразимый кавардак на манеже. Правда, вскоре это прекратилось.

20 ноября 1887 года у Густава поднялась высокая температура. Врачи сразу поставили диагноз — возвратный тиф. Причина — грязная вода Обводного канала, которой юнкера часто мылись. Лихорадочный период болезни Густава длился почти четыре недели.

Выйдя из лазарета, Маннергейм получил короткий отпуск, который провел в Финляндии. Вернувшись в училище, Густав, сократив свой сон и свободное время, активно включился в учебу. Особое внимание он уделял езде, так как юнкера его взвода уже начали осваивать вольтижировку и прыжки через барьер. Первые занятия были неудачными. Юноша не мог одним махом вскочить на галопирующую лошадь и схватиться за рукоятки подпруги, не хватало ловкости, силы в руках и ногах. Это вызывало издевки товарищей, которые уже освоили более сложные пируэты. Настойчивость и целеустремленность Густава, умение собрать себя в кулак, как обычно, приводили к победе. Он понял, что надо уловить темп движения лошади — и успех обеспечен.

Сложны были прыжки через барьер, особенно без стремян, когда руки инстинктивно взлетали вверх при могучем толчке коня. Затем следовал «полет» на землю, под копыта лошади юнкера, скачущего впереди. Были синяки и ушибы, ведь падение с коня — наука особая…

Много внимания в училище уделяли виртуозной рубке. Надо было на полном скаку разрубить шашкой маленькую картошку, висящую на нитке. Бедой были промахи, за которыми следовали внеочередные наряды на конюшню.

И все же упорная работа и способности принесли свои плоды. Первые оценки Маннергейма сделали его четвертым по успеваемости в полуэскадроне. Но активная верховая езда привела Густава к новым неприятностям — опрелости в паховой области, так как после занятий негде было помыться и приходилось ждать банного дня — пятницы.

Первый разряд по поведению дал возможность Маннергейму бывать в увольнении в город три раза в неделю. Он первый в полуэскадроне за успехи в верховой езде получил шпоры, в результате чего 23 юнкера первого взвода объелись пирожными, которые он купил на три рубля.

Зная финансовые трудности Густава, начальник училища обратился к статс-секретарю Великого княжества Финляндского в Петербурге с просьбой выделить ему небольшое пособие, 10 рублей в месяц. Это пособие юнкер получал два года.

Первый учебный год Густава Маннергейма очень угнетала сложная юнкерская среда, которая во многом отличалась от степенного финского кадетского корпуса. Нравы здесь были особые. Дисциплина жесточайшая, а глумление старших юнкеров над младшими — из ряда вон выходящее, крепко вошедшее в традиции училища. Попытки генерала Плеве в 1897 году искоренить традиции и глумление, которое называли «цук», старших над младшими ни к чему не привели. «Цук» сохранился даже в 1921 году в Галлиполи (Турция), где было воссоздано Николаевское училище и впоследствии — в Белой Церкви (Югославия).

До 15 апреля 1888 года, когда младшие юнкера вошли в постоянные взвода и первый полуэскадрон, «земными богами» для них были старшие юнкера — выпускники, которые возглавляли их временные подразделения. Верховодили здесь кадеты-николаевцы, чей корпус, единственный в России, готовил кандидатов в кавалерию.

Густав, как и его соученики, скоро испытал на себе беспощадность старших юнкеров, величавших себя «корнетами», младшие для них были «звери». Каждого новичка в торжественной форме спрашивали, как он будет жить в училище: по уставу или по славной юнкерской традиции. Горе было тому, кто попадался на эту удочку. Желающие служить по уставу становились «красными», которых все презирали. Успешно пройдя это испытание, Густав не избежал следующих. После утомительных занятий Маннергейм настолько уставал, что стремился пораньше лечь спать, но тут его ожидали очередные неприятности. Младшие юнкера спали в одном помещении со старшими. Здесь на Густава «положил глаз» высокий статный унтер-офицер швед Эмиль Гренлунд, сделав его своим личным «зверем». «Опекуну» Густава часто не спалось, и он ждал, когда его «зверь» уснет, грубо будил его и заставлял рассказывать анекдоты. Однако если Маннергейм, путая русские и шведские слова, допускал ошибки, Гренлунд заставлял его 20–30 раз приседать на корточках.

Жизнь и обстановка учат многому, и Маннергейм, прекрасно маскируя свое настроение и взгляды, вскоре добился дружеского расположения к себе «опекуна». Правда, избежать ночных прогулок в туалет, неся на своих плечах Гренлунда, не удалось. Так продолжалось до отъезда училища в красносельский лагерь.

Густав с нетерпением ждал субботы. В этот день все занятия кончались в 12 часов, и до понедельника наступал отдых. Правда, увольнение в город особых радостей из-за многих запретов не сулило. Существовала целая наука, как юнкера должны были себя держать на улицах и в общественных местах столицы России. За всем этим в городе строго следили специальные чины — плац-адъютанты. Но какие запреты смогли бы удержать желания и стремления молодых людей? И юноши бывали везде, где хотели.

10 апреля 1888 года младшие юнкера получили личное оружие — драгунские малокалиберные винтовки — и начались занятия по стрелковому делу. 15 апреля в училище был сформирован учебный эскадрон. Густав остался в первом взводе, который возглавил выпускник полоцкого кадетского корпуса Федор Верман.

Прилежность, усидчивость и природный талант помогли Густаву Маннергейму хорошо усвоить учебные предметы, а также сложную процедуру верховой езды. Он научился распознавать характер лошадей, их достоинства и недостатки. Однажды, получив новую лошадь, Маннергейм тронул ее шпорами. Конь нагнул голову, дал два «козла» и ударил задом. Не ожидая этого, Густав кубарем вылетел через голову лошади и сделал еще кульбит на песке. Оказалось, что у коня больные почки и он не выносит прикосновения шпор.

Маннергейму было очень сложно учиться в коллективе, где верховодили второгодники, а прилежные юнкера уважением не пользовались.

Несмотря на все трудности, Густав закончил свой первый учебный год четвертым среди младших юнкеров. Он набрал 10,17 балла из 12 возможных. Подвели русский язык и химия.

30 мая 1888 года Николаевское кавалерийское училище в полном составе переехало в свой летний лагерь под Красным Селом, севернее селения Вилози, рядом с лагерем офицерской кавалерийской школы.

Это живописное место, в нескольких километрах южнее Красного Села, находилось на берегу Дудергофского озера. Взвод, в который был зачислен Густав, поселили в первом из двух бараков, построенных в 1877 году. Это здание, прослужив верой и правдой николаевским юнкерам и советским курсантам 126 лет, в 2002 году было превращено в груду развалин.

Недалеко от лагеря училища простиралось огромное поле, в конце которого красовалась роща, рядом с ней было место, называемое «Царский валик», где император в конце лагерного сбора принимал парад всех войск лагерного сбора. Здесь, как и в столице, для юнкеров было много запретов — таких, например, как посещение селения Дудергоф и даже родных, живущих там. Они не могли заходить в Красном Селе в лавки и булочные. Нужный им товар продавцы выносили на улицу.

До 10 июня 1888 года николаевцев обучали всяким тактическим премудростям — например, инструментальной съемке местности с помощью угломеров. Затем начинались нудные строевые занятия, на которых отрабатывали великолепную выправку и походку. Продолжались верховая езда, вольтижировка, ружейные приемы, стрельба и многое другое.

13 июля 1888 года 64 юнкера, принятые в училище в 1887 году, были переведены в старший класс и стали унтер-офицерами. Через четыре дня в красносельский лагерь прибыл главнокомандующий, великий князь Владимир Александрович, который произвел смотр войск. В конце июля начались тактические учения кавалерии, которые закончились показательными выступлениями и большим парадом в присутствии Александра III и германского кайзера Вильгельма II.

На параде Густав впервые близко увидел царя, о котором много слышал и знал, что он восстановил былую славу русской армии после ее дезорганизации в конце 70-х годов XIX века. Юноша был разочарован, заметив, что император — плохой наездник. Об этом говорили его грузная посадка и какой-то скованный ход коня. Свита, сопровождавшая двух императоров, должна была постоянно сдерживать своих лошадей.

14 августа 1888 года молодые унтер-офицеры, надев желанные шпоры, которые разрешалось носить только в отпуске, отправились по домам к родителям.

13 сентября 1888 года, вернувшись в Петербург из Финляндии, унтер-офицер барон Густав Маннергейм принял под свою команду отделение «зверей 1888 года», среди которых приметил скромного юношу Павла Демидова — отпрыска богатейшей русской семьи. Павел сразу стал личным «зверем» господина «корнета» Маннергейма и начал выполнять все его желания. Густав был лоялен по отношению к Павлу, иногда, правда, заставляя его ходить за собой строевым шагом и кричать белугой. Делал он это обычно в конюшне, пугая лошадей и вызывая дружный смех конюхов.

Время от времени по понедельникам, когда все свободное время юнкеров занимали разговоры о выпивке и женщинах, Густав заставлял своего «зверя» писать сочинение на тему «Влияние луны на девушек, к которым мы ходим по вторникам». Когда означенное сочинительство завершалось, с этим непременно юмористическим произведением знакомился весь первый взвод. Оценка выставлялась коллективная. В основу темы «сочинения», которую Густав предлагал своему «зверю», были положены весьма пикантные события. 1888–1889 годы были «урожайными» по количеству юнкеров, получивших венерические заболевания. Расходы на лечение росли. И тогда дисциплинарный комитет училища подготовил, а генерал Бильдерлинг подписал приказ о посещении юнкерами публичного дома, который располагался недалеко от учебного заведения. Были установлены дни посещений и создана, под строгим контролем врачей, взводная очередь. Отделению, которым командовал Маннергейм, выделялся вторник с 16.30. Все другие публичные дома посещать юнкерам было запрещено.

28 ноября 1888 года унтер-офицеры старшего класса получили постоянных лошадей и сразу начались занятия по их выездке, совмещенные с теорией езды. Маннергейм показал себя в Красном Селе как отличный наездник, и в училище ему предложили работать с молодыми лошадьми. На соревнованиях, которые проходили в училищном манеже, Густаву просто не везло. Победы постоянно доставались Белихову и Дабичу. Много времени у Маннергейма занимали строевые занятия со «зверьми 1888 года» и частые дежурства по полуэскадрону.

В конце февраля 1889 года начались ночные выезды учебного эскадрона по тревоге на улицы столицы.

24 марта 1889 года четыре унтер-офицера старшего класса, среди которых был Густав Маннергейм, официально получили командную должность в эскадроне, став портупей-юнкерами. Этого звания Густав был удостоен не только за хорошую дисциплину и успехи в науках, но и за отлично сданный экзамен по верховой езде.

А случилось это так…

В день испытаний на большом манеже училища перед строем юнкеров солдаты вывели неизвестных экзаменующимся лошадей. Каждый брал ту, которая стояла перед ним. После команды «Смирно!» солдаты исчезали. Затем следовала команда «Садись!».

Подойдя к своей лошади, Густав привычно огладил ее бока, проверяя здоровье почек, — никакой реакции. Тронул шпорой — тоже ничего.

После команды «Справа по одному, на две лошади дистанцию!» юнкера двинулись. В конце экзамена надо было взять барьер. Густав шел последним в колонне и решил блеснуть. Он придержал коня, увеличил расстояние до последнего всадника и пустил лошадь в полевой галоп, рассчитав, что у препятствия он будет на нужной дистанции. Как полагается, Маннергейм принял положение «Смирно» — повернув голову в сторону начальника училища и скосив глаза на препятствие. Неожиданно лошадь закинулась. Вместо прыжка она уперлась всеми четырьмя ногами в землю, опустила голову и пыталась вытянуть вправо. Густав с ужасом почувствовал, что отделяется от седла. С отчаянием он вонзил шпоры, которые вместе с хорошим ходом заставили лошадь прыгнуть. Барьер Маннергейм и его конь взяли раздельно друг от друга. Густав летел над животным в положении «Смирно». Случаю было угодно, чтобы на другой стороне барьера юноша упал на наклоненную шею лошади. Могучим рывком она отбросила юнкера в седло. За все время этого происшествия Маннергейм так и оставался недвижим, повернув голову в сторону начальника училища, а глаза скосив на препятствие и злополучную лошадь. Товарищи не могли видеть позора Густава, но начальник училища и офицеры видели всё. Юноша был в отчаянии, считая, что экзамен провален. Каково же было его изумление, когда комиссия поставила ему высший балл за то, что он дал лошади шпоры, заставил ее прыгнуть, не выпустил из рук поводья и остался в седле. Позднее Густав узнал у конюхов, что эту лошадь редко кому удавалось заставить прыгнуть, да еще на экзамене.

18 апреля 1889 года в училище начались экзамены по специальным и общеобразовательным предметам, которые продолжались до самой Пасхи. Получив за свои успехи десятидневный отпуск, Светлое Христово Воскресение Густав встретил на родине.

По итогам экзаменов, завершившихся 13 мая 1889 года, Маннергейм, по сумме баллов (10,7) занял второе место в эскадроне. Даже по трудному для него русскому языку он получил 8 баллов (хорошо). В дни экзаменов Густав во главе своего взвода в конном строю участвовал в почетном эскорте, который сопровождал свиту персидского шаха.

Спустя неделю после экзаменационных испытаний начались красносельские лагерные сборы — занятия по топографии и тактике в поле, изучение полевой кавалерийской службы, верховая езда, стрельба и орудийные учения. В стрельбе из револьвера портупей-юнкер Маннергейм занял первое место и получил значок «За отличную стрельбу».

19 июля 1889 года произошел неприятный для Густава случай. Возвращаясь из увольнения в Петербург, он, будучи навеселе, устроил скандал в вагоне поезда. В лагере нагрубил дежурному офицеру. За этот поступок Густава посадили под арест в карцер, а затем дисциплинарный комитет училища лишил его звания портупей-юнкера, должности командира отделения и перевел во второй разряд по поведению. Наказание «седьмой степени» (в училище было восемь видов наказаний) и второй разряд по поведению поставили Маннергейма на грань отправления в солдаты накануне выпуска, что могло стать клеймом, закрывающим молодому офицеру продвижение по службе.

В этой сложной ситуации барону пришлось обратиться к петербургским родственникам. Он и сам показал свои способности. Будучи в лагерном карауле, Густав дважды задерживал мошенников, которые пытались украсть военное имущество. Итогом был приказ от 17 августа 1889 года о переводе юнкера Маннергейма в первый разряд по поведению. Казалось бы, все хорошо, но первое место за успехи в учебе было потеряно. На мраморной доске в вестибюле главного корпуса училища появилась фамилия Ивана Белихова. Этот офицер, отличный ученик, грозный вахмистр учебного эскадрона, печально закончил свой военный путь. Офицерское собрание лейб-гвардии Уланского полка в Петергофе, куда он был направлен после выпуска, отказало ему в приеме в полк. Он был отправлен в резерв гвардейской кавалерии, а затем уволен в запас.

Густав Маннергейм по итогам выпускных экзаменов с добавлением «командирского балла» имел бы общую сумму 12,1 балла — первое место среди всех юнкеров учебного эскадрона, включая вахмистра. Однако разжалование, арест и перевод во второй разряд по поведению лишили его двух мест: на мраморной доске училища и в столичной гвардии, которая представила училищу в 1889 году только 16 вакантных мест.

22 августа 1889 года выпускники пяти военных училищ выстроились на плацу Красного Села напротив «Царского валика». На правом фланге встали выпускники Пажеского корпуса.

Накануне этого дня в первом спальном бараке торжественно, по команде «Смирно!», портупей-юнкер Андрей Бодиско на большом листе бумаги, где отмечались сведения, сколько дней осталось до производства в офицеры, поставил жирный ноль. В 11 часов император Александр III с небольшой свитой обошел строй юнкеров, а затем обратился к ним с краткой речью, в которой выразил надежду на их верность служению Родине и ему. Свою речь он закончил фразой: «Поздравляю вас с производством в офицеры… до свидания, господа офицеры!» Последние слова он подчеркнул особо, повысив голос. Последовало искреннее «ура!». Каждый молодой офицер получил из рук императрицы Марии Федоровны приказ о производстве, который сразу по традиции училища «ушел под погон».

В поезде и Петербурге все встречные люди приветствовали недавних юнкеров, жали руки и поздравляли с производством в офицеры.

Отпороты юнкерские погоны и пришиты офицерские, барон Густав Карлович Маннергейм произведен в первый офицерский чин корнета с правом службы в гвардии.

24 августа 1889 года в 10 часов утра все молодые офицеры в новой парадной форме полков, куда они получили назначение, собрались в училище, где был торжественный молебен в уютной двухсветной церкви во имя Сошествия Святого Духа. Внутреннюю отделку этой церкви выполнил инженер-майор Лебедев, который прославил свое имя строительством кронштадтских фортов.

Начальник училища вручил молодым офицерам нагрудные знаки и памятные серебряные кубки с гравировкой, в числителе которых было обозначено количество выездок, а в знаменателе — падений с лошади.

Все офицеры оставили в училище свои адреса, где они будут проводить свой отпуск до отправления в полк. Училищный фотограф сделал групповой снимок. Канцелярия выдала послужные списки и деньги.

28 августа 1889 года в 16 часов выпускники-николаевцы собрались в своем «придворном» ресторане «Донон» на Мойке, 22, где веселились до трех часов ночи.

На следующий день поезд увез корнета барона Маннергейма на родину в Финляндию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.