Глава 38 Я лежал на спине и смотрел…

Глава 38

Я лежал на спине и смотрел…

…на лампу. Я видел над собой склоненные лица врача и медсестры: мне зашивали подбородок. Врач наложил шов сначала изнутри, через рот, а потом снаружи. Затем принялся за раны на щеках.

– Ты держишься молодцом, – сказал он мне. —

Хочешь чего-нибудь поесть или попить, когда я закончу?

Я не ел больше двенадцати часов. В животе заурчало.

– Ага. Шоколадный коктейль, – ответил я.

Произнеся эти слова, я затаил дыхание, почти всерьез ожидая, что сейчас раздастся голос отца:

– Даже не думай, Оллестад. Как насчет сэндвича с индейкой на пшеничном хлебе?

Возражений не последовало, и врач попросил кого-то быстро найти шоколадный коктейль.

Когда он закончил зашивать мое лицо, я сел на кровати, и сестра протянула мне коктейль. Все это время у двери стоял шериф, и я не понимал, что он там делает. Я ведь не преступник. Затем на ободранные костяшки пальцев наложили мазь и замотали марлей.

Доктор повел меня в другую комнату, и шериф последовал за нами. В конце коридора толпились репортеры с камерами и микрофонами. «Да чего они так суетятся?» – спросил я себя. Я никак не мог признать реальность того, что произошло. Это сломило бы меня, а я никогда и ничему не позволил бы себя ломать. Репортеры же вынуждали меня признать, что все это было на самом деле, и я просто отвернулся.

Врач сделал мне рентген правой руки и ушел смотреть результаты. Со мной осталась сестра.

– У тебя перелом, – сказал он, когда вернулся.

В верхней части руки вздулся большой красный бугор. Я попробовал согнуть руку – ничего не получилось, и я вообще не мог пошевелить ею от боли. До меня доносилось бормотание из рации шерифа – что-то вроде того, что спасателям нужны веревки, чтобы взобраться на гору. Я вспомнил тот скат – настолько крутой, что, когда я обхватывал руками его льдистую поверхность, меня чуть ли не отбрасывало назад. Сейчас казалось невозможным, что я одолел его, с такой-то рукой… Доктор наклонил голову, прислушиваясь к рации, и украдкой взглянул на мою сломанную руку. Он еле заметно вздрогнул, и на лице его промелькнул испуг. Потом доктор улыбнулся.

– Пора загипсовать руку, Норман, – сказал он.

Мне наложили гипс, сестра сменила мазь и повязку на содранных костяшках, затем замотала гипс эластичным бинтом, и рука стала похожа на какую-то дурацкую дубину.

* * *

Я погрузился в воспоминания. На меня уставились широко раскрытые глаза Сандры – крохотные осколки сапфира; голубые, а не карие, как на самом деле. Как я ни пытался мысленно заменить цвет зрачков, они оставались сапфировыми.

Раздался голос – кого-то провожали в мою палату. Я соскочил с кровати. Открылась дверь, и ко мне кинулась мама. Она опустилась на колени, и сумка стукнулась о линолеумный пол. Мама обняла меня, на мою щеку закапали слезы. Она произнесла дрожащим голосом:

– Нам сказали, что вас перестали искать…

Мама запустила пальцы мне в волосы. Она не сводила с меня глаз, словно не верила, что я действительно стою перед ней.

– А через час они перезвонили: «В Болди-Вилладж обнаружен мальчик, который утверждает, что попал в авиакатастрофу».

Мама крепче сжала меня в объятиях.

Потом подошел Ник, потрепал меня по спине и сказал, что благодарит Господа за то, что я выжил. Я вспомнил данный себе зарок – если выживу, то поверю в Бога. Но не похоже было, чтобы тот приложил руку к моему спуску. Я должен благодарить своего отца, а не Господа.

– Они уже достали папу? – спросил я.

Ник взглянул на маму.

– Нет, милый, – ответила она. – Зато нашли Сандру.

– Она мертва?

– Да.

– Так я и думал, – проговорил я.

– Нам сказали, ты накрыл ее ветками, – заметил Ник.

– Ну да. Чтобы не замерзла…

– Но ты же думал, что она умерла, зачем же было ее накрывать? – спросил Ник.

Я нахмурился. Он что, думает, я опять вру?

– А если бы оказалось, что она все-таки жива?

Ник моргнул, словно его ударили по щеке.

– Угу, – выдавил он.

В комнате было окно, и я отметил, что уже стемнело. Больше я ни разу не спросил об отце. Я не плакал и не чувствовал боли, потому что сменил кожу одиннадцатилетнего мальчика на шкуру потолще.