От Эффеля святаго Евангелия чтение

От Эффеля святаго Евангелия чтение

Однажды актер и режиссер нашего театра Владимир Анатольевич Кусов произнес это слово: Эффель.

Что же, пожалуй, это неплохое слово. Это мысль.

Надо вновь перелистать эффелевское «Сотворение мира». Перелистать нетрудно, тем более что сам автор подарил мне свои книги. Рассматриваю каждый рисунок уже под новым углом зрения. Можно ли это поставить?

Очень смешно. И ситуации забавны и персонажи. Все безусловно сатирично, и одновременно трогательно, и даже лирично. Лирическая сатира.

А как насчет Мариванны и Иванываныча? Им-то что до этого? Им-то это понадобится? Пожалуй, понадобится, потому что в каждом рисунке Эффеля корреспонденция в сегодня.

Библия и сегодня. Бог и совсем не бог. Ангел и совсем не ангел. Первые существа человеческие. Первая встреча мужчины и женщины. Грехопадение. Изгнание из бессмысленного, благополучного рая. Превращение «святых» людей в настоящих. Первая жизнь на грешной земле. На нашей земле.

Это мысль. Пока только мысль. Но если в начале есть мысль, так это уже хорошо.

А как ставить? Как работать? Оживлять действием рисунки Эффеля? Превращать спектакль как бы в ожившие подписи? Это бессмысленная тавтология. Я видел в одном кукольном театре раскрытую действием музыкальную картину Прокофьева «Петя и волк». Смешная, остроумная, вызывающая зрительные образы музыка, проиллюстрированная настоящим зрелищем, потеряла свою функцию и лишилась юмора, музыкальной изобразительности. Стала бессмысленной тавтологией, абсолютно не нужной ни Мариванне с Иваныванычем, ни Маше с Ваней, ни тем более Прокофьеву.

Если мы так же поступим с Эффелем, его остроумные графически выраженные эпизоды разжижатся растянутостью действия, потеряют и чисто изобразительный юмор и ритм повествования. Это не подарок Эффелю, а поступок глупого вора, укравшего корону и думающего, что он может носить ее вместо шляпы.

Нет, надо взять у Эффеля только мысль и отдать ее драматургу. Передать на два дня эффелевскую книжку и сказать: «Посмотрите рисунки, и если они вам понравятся, то закройте книжку, больше в нее не заглядывайте и напишите нам пьесу о сотворении мира и первых людях. Напишите лирическую сатиру. Напишите так, чтобы сегодняшним людям было и весело, и трогательно, и поучительно».

Кому же все это сказать? Исидору Владимировичу Штоку. Он – наш друг. Он написал нам «Чертову мельницу». Написал замечательно о черте, пусть так же хорошо напишет о боге.

Может, конечно, он и откажется. Может, он сейчас для «настоящего» театра что-нибудь пишет. Но по телефону позвонить стоит. Ведь вполне возможно, что от правдоподобия «настоящего» театра он устал и захочет на неправдоподобном отдохнуть. Все равно и то и другое о правде.

Исидор Владимирович согласился. Теперь «логос – мысль» должна материализоваться в сюжете, в тексте, в том, что приобретает второе значение понятия «логос» – «слово». Авторское слово. Важно только, очень важно, чтобы в процессе воплощения мысли в слова мысль эта в словах не заблудилась. Не переродилась в самостоятельную забавность коллизий.

Обо всем этом думаешь, пока пьесы еще нет. Еще только звонки по телефону: «Ну как?» – «Да ничего, продвигается». – «А далеко ли продвинулось?» – «Да не очень. У нас ремонт в квартире был. Все вверх дном. Никак первые две картины найти не могу».

Наконец пьеса написана и прочитана. Звонок по телефону: «Говорит Исидор Владимирович. Прочли?» – «Прочел». – «Ну как?» – «Надо встретиться». – «Что? Не понравилось?» – «Я этого не говорил, но надо встретиться». – «Когда?» – «Хоть сегодня». – «Приезжайте сейчас. Моих нет дома. Можем кричать друг на друга сколько угодно».

Я приехал. Мы друг на друга не кричали. Пили вкусный чай и спорили. Споры эти – вернее, совместные поиски – длились не вечер и не два, а много месяцев. В архиве нашего театра сохранились четыре пьесы Штока «Божественная комедия». Во всех есть общее, во всех есть разное. Очень разное.