Длинный разговор

Длинный разговор

В вестибюле меня встретила худенькая девушка. «Директор просил извиниться перед вами. У него сейчас экстренное совещание. Если не очень спешите, подождите, пожалуйста. Минут через десять совещание закончится».

Чтобы мне не было скучно, девушка старалась занять меня разговорами, а так как вестибюль для разговоров место не очень подходящее, то мы прошли на балкон зрительного зала. Сверху был виден безлюдный партер. Девушка объяснила мне, что в этом зале играет Госцентюз – Государственный центральный театр юного зрителя, находящийся в подчинении у Дома художественного воспитания детей. Здесь же будет играть и театр кукол.

Я стоял и смотрел на плотно закрытый занавес, на молчаливые ряды пустых кресел. Значит, наступит такой день и час, когда на этой самой сцене состоится спектакль театра, которого еще нет. Придут шумные ребята. Рассядутся в креслах. Прозвенит первый звонок. Второй и третий. Погаснет свет в зале. Сразу затихнут ребята. Заиграет оркестр, и медленно откроется занавес.

Что же это будет за спектакль? Какая пьеса? Какие актеры будут ее играть?

Раз меня позвали сюда для разговоров об организации театра, значит, от меня, вероятно, и ждут ответов на эти вопросы, а я ни на один из них ответить не могу. Вот и сейчас, разговаривая с незнакомой девушкой, я говорю что-то невнятное о том, что, как мне кажется, куклами надо играть то, чего не могут сыграть люди, – иначе незачем делать кукол. Но что это такое – «то, чего не могут сыграть люди», я объяснить не умею. Это тем более меня смущает, что в течение разговора мне все больше и больше становится ясным, что мой партнер по беседе – человек, в театре понимающий и, несмотря на свою молодость, умеющий и думать ясно и мысли свои излагать точно.

Вошел секретарь и сказал, что директор освободился и ждет. Девушка проводила меня до двери кабинета.

Очень часто мне хочется вспомнить лицо этой девушки, но, как я ни напрягаю свою память, из этого никогда ничего не выходит. И не потому не выходит, что с тех пор прошло слишком много времени, а потому, что время это было непрерывно, и как начали мы с ней пятьдесят лет назад говорить о том, каким должен и каким не должен быть кукольный театр, так долгие годы разговора этого и не прерывали. И трудно мне было, глядя на взрослую седую женщину, мать двоих детей и бабушку пяти внуков Ленору Густавовну Шпет, вспомнить ту двадцатишестилетнюю девушку, которая с первого же дня организации театра приняла в нем самое горячее участие, вначале как работник театрального сектора Центрального Дома художественного воспитания детей; потом, когда театр получил самостоятельность, она стала заведующей его литературной частью, одним из самых активных строителей театра, одним из ближайших моих друзей и советчиков не только по вопросам репертуара, но и по многим вопросам театральной жизни.

Теперь Леноры Густавовны нет. Она умерла в сентябре семьдесят шестого года. За несколько дней до ее смерти мы обсуждали с ней рукопись той самой книги, которую вы сейчас читаете.

Тогда, в тридцать первом году, я совсем не думал о том, что с позвонившей мне девушкой буду в течение почти полувека встречаться чуть ли не ежедневно. Тогда я распрощался с ней и вошел в директорскую дверь.