ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Галина прислушивалась к разговору в соседней комнате.

Кто-то готовится напасть на советских солдат и вернуть старую панскую власть, которая уничтожит ее любимого Костю и маленькую Олю с заставы. Не будет и Олиной матери, доброй русской женщины Клавдии Федоровны, и славной учительницы Александры Григорьевны, умеющей так ласково говорить и с маленькими и со взрослыми. Клавдия Федоровна, Александра Григорьевна и Костя помогли ей узнать, как в России живут люди. Значит, ничего этого здесь не будет? Значит, снова родители могут отдать ее или Владиславу Михальскому или даже ксендзу Сукальскому. Нет, она этого не допустит! Побежит сейчас к Косте или на пограничную заставу, к лейтенанту Усову, и расскажет все об этом проклятом родственнике Сукальского, который хочет погубить русских.

Олесь и Стася продолжали выпивать и разглагольствовать до тех пор, пока в дверь не постучали и в комнату не вошли начальник пограничной заставы лейтенант Усов, Клавдия Федоровна Шарипова и учительница Александра Григорьевна. Кудеяров ушел с детьми к Франчишке Игнатьевне пить молоко и покупать помидоры.

Таких гостей Седлецкие никак не ожидали. Они растерялись. В особенности это было заметно по Олесю, у которого хмель быстро прошел. В его голову полезли черт знает какие несуразные мысли. "Может, когда я с тем монахом, чтоб ему собака пана Михальского перегрызла глотку, разговоры вел о "большой политике", этот беловолосый начальник заставы со своей овчаркой в кустах сидел и подслушивал?… Смотри, как по-польски трещать научился. Все, наверное, записал, до единого словечка! Вот придешь теперь на заставу, — мучительно думал Олесь (на заставу он иногда ходил выполнять плотницкие работы), — придешь туда, а та паршивая овчарка узнает тебя и цапнет голубчика за ляжку… Вот тогда-то наверняка поедешь в далекое путешествие…"

Стася поставила на стол новую бутылку и большое блюдо со спелыми коричневыми яблоками. Она тоже ломала себе голову, зачем могли пожаловать к ним такие необычные гости. Стася с любопытством разглядывала ярко и модно одетых женщин, высокого красавца лейтенанта. Ей даже понравились его смелые голубые глаза, густые, зачесанные назад светлые волосы и красивый рот, полный крепких и ровных зубов.

— Да вы напрасно беспокоитесь, Станислава… простите, не знаю, как вас величать по батюшке… — с сердечностью проговорила Клавдия Федоровна. Она старалась разогнать холодок отчужденности со стороны хозяев.

— Меня зовут Станислава Юзефовна, — с заметным оттенком гордости ответила Стася.

— Какие у вас, Станислава Юзефовна, милые дети! — говорила Клавдия Федоровна. — Чудесные, способные у вас девушки и великолепные мастерицы. А какую Галя связала и подарила моей Оленьке шапочку! Прелесть! Сразу чувствуется воспитание матери. Приучать к труду девочек может только мать.

— Это вы правильно говорите, — польщенная похвалой, согласилась Стася.

— А где же ваши девушки, Станислава Юзефовна? Почему вы их прячете? Позовите. Может быть, мы даже посватаемся. Вон какие у нас женихи, — кивая на Усова, закончила Клавдия Федоровна.

— Да у него своя есть, — метнув на Шуру глаза, бойко проговорила Стася.

— У нас не только один жених, есть и другие, не хуже этого, полушутливо-полусерьезно ответила Клавдия Федоровна.

— У наших девочек уже есть женихи. Да и не пара они вашим командирам. Они католички, а вы, советские, ни в какого бога не веруете.

Мрачнея в лице, Стася встала, давая понять, что разговор на эту тему дальше продолжать не намерена.

От суровой, ничем не прикрытой резкости хозяйки Клавдия Федоровна умолкла. Александра Григорьевна, чувствуя, что лицо ее начинает краснеть, отвернулась к окну.

За ближайшей, почерневшей от давности соломенной крышей лениво крутились серые крылья ветряной мельницы, за которой виднелась верхушка высохшей ветлы. Мельница эта принадлежала Юзефу Михальскому.

В столовой, где сидели гости, было темно и неуютно. Отпечаток мрачности лежал не только на лицах хозяев, но и на всей комнате с ее неуклюжим старомодным буфетом и обветшалыми, с высокими спинками, стульями, доставшимися пани Стасе в наследство от бабушки.

Единственное, что здесь радовало, так это обилие садовых цветов, расставленных Галиной на подоконниках.

Резко скрипнув пистолетной кобурой, Усов встал со стула, оправил под командирским ремнем гимнастерку и, едва заметно моргнув Клавдии Федоровне, улыбнулся. Несмотря на неприветливость хозяйки и замкнутость Олеся, начальник заставы был доволен визитом. Нужно было, прежде чем выступать в роли свата, познакомиться с домашней обстановкой Седлецких, узнать, как и чем живет эта семья, с которой предстояло породниться его близкому другу. Присматриваясь внимательно к хозяйке, он почувствовал, что эта, по-видимому, гордая, самолюбивая и глубоко невежественная женщина не только чужда современной жизни, но далека и от интересов родных детей. "Тяжеловато с вами, тетя Стася, вашему молчаливому супругу", — подумал Усов и шутливо заметил:

— У вас, у верующих, Станислава Юзефовна, больше преимуществ, чем у нас, безбожников.

— Что вы этим хотите сказать? — круто повернувшись к нему, настороженно спросила Седлецкая.

— Хочу сказать, что вы, верующие, пользуетесь и всеми земными благами и небесными, но почему же вы с нами, грешными, не хотите разделить даже мирских радостей…

— Вы сами виноваты, коли отказываетесь от господа бога, назидательно проговорила Стася, очень любившая говорить о туманных божественных вещах и поучать других.

— Я бы с удовольствием встретил такого человека, который мог бы насытить меня этой священной пищей, но вот, к сожалению, никак не могу встретить. Тут, говорят, приехал недавно какой-то католический наставник. Мечтаю с ним встретиться и поговорить по душам.

Усов быстро вскинул на хозяйку голубые глаза и доверчиво улыбнулся. Это вышло у него непосредственно и забавно, но заставило Клавдию Федоровну прищурить и опустить глаза.

— Вы шутите, товарищ лейтенант! Вам это совсем ни к чему, запинаясь, торопливо проговорила Стася, чувствуя, что глаза начальника заставы становились все пытливее и зорче, а улыбка, не сходящая с его строгого красивого лица, требовала определенного ответа.

Спрятав дрожащие руки под темную кашемировую кофточку, Стася несколько раз подряд ущипнула себя за бок, поморщилась и плотно закусила губы.

Олесь мысленно призывал на помощь господа бога и одновременно посылал Сукальского, вмешавшего его, скромного человека, в "большую политику", к дьяволу.

Муж и жена, не глядя друг на друга и как будто забыв про гостей, мрачно и растерянно опустив головы, молчали.

Попрощавшись, гости быстро вышли.