Пир во время чумы
Пир во время чумы
Чума 1524 года обошла Бенвенуто стороной. Кажется, как соблазнительно для бытописателя изобразить страшные сцены, коих ты был свидетелем, — мертвые дома, горы трупов на телегах, страшные мартусы с железными крючьями. Нет, эти ужасы, с его точки зрения, не стоят воспоминаний, жизнелюбие в Бенвенуто всегда брало верх над страшными мыслями.
Он пишет: «… объявилась моровая язва, столь неожиданная, что в Риме каждый день от нее умирали многие тысячи. Немало устрашенный этим, я начал доставлять себе некоторые развлечения». Какие? Он уходил за город, подальше от этого кошмара, а на природе рисовал античные развалины, а между делом охотился на голубей — отличная еда, между прочим! Сельский пейзаж, чистый воздух — что может быть лучше? «Хотя по природе своей я меланхоличен (вот уж не похоже! — Авт.), стоило мне предаться этим развлечениям, как у меня сразу веселело сердце».
За городом он «завел дружбу с некоторыми искателями», которые за бесценок скупали у крестьян то, что отдавала им земля, — останки древней римской цивилизации. Это уже зачатки археологии. Крестьяне окапывали виноградники и находили в земле сказочные вещи: медали, сердолики, прочие камни, иногда драгоценные. Бенвенуто перекупал у «искателей» эти находки, приводил их в надлежащий вид и очень выгодно продавал. Например, голова Минервы, вырезанная из топаза величиной с орех, украсила перстень, камея с Гераклом и цербером потребовала новой оправы.
Беда подстерегала Бенвенуто с другой стороны, и виной тому была любовь. Двадцать четыре года, куда же без любви? Он писал мимоходом, что у его ученика Паулино была сестра Фаустина и была она столь хороша, что перед ней меркла красота другой знаменитой Фаустины — супруги Марка Аврелия, и уже в семье Паулино поговаривали о свадьбе, но потому все ушло в песок. О женитьбе он тогда вообще не думал. Но судьба вывела на сцену «другую Фаустину» — болонскую блудницу.
Эта Фаустина принадлежала другу, и на нее Бенвенуто не посягал. Но у блудницы была хорошенькая служаночка, «совсем новенькая», ей было от роду тринадцать лет. Вот на нее Бенвенуто с обоюдного согласия и посягнул.
Проведенная со служаночкой ночь была волшебной, на другой день уже к вечеру у Бенвенуто начались головные боли, руку обсыпали прыщи и вскочил большой нарыв. Когда ему стало совсем плохо, слуга Паголино вызвал врача. Тот осмотрел больного и очень огорчился.
— Раз я пришел, — сказал он больному, — буду тебя лечить. Но хочу тебя предупредить — если ты имел соитие, ты не жилец.
— Я имел соитие сегодня ночью, — сознался несчастный Бенвенуто.
— С каким созданием и сколько?
— Этой ночью с премолоденькой девочкой.
— Твои язвы совсем свежие и еще не смердят, поэтому надежда на выздоровление пока есть.
Французская болезнь, а именно ее подхватил Бенвенуто, была очень распространена в то время. Особенно она «дружила с духовенством». Еще до моровой язвы, как раз накануне, в Риме появился «превеликий хирург» Якомо да Карпи. Он лечил все, в том числе безнадежные случаи французской болезни, с помощью неких курений. Деньги за лечение лекарь брал вперед, а это были не десятки, а сотни. Зато результаты были поразительные. Папа хотел, чтобы сей медицинский гений остался служить при его дворе, но тот категорически отказался и уехал. Через несколько месяцев обнаружилось, что хирург был чистой воды шарлатан. Всем его пациентам стало совсем плохо, хуже, чем до его лечения.
Бенвенуто рассказал историю про Якомо да Карпи, явно желая лишний раз похвастать — какой он замечательный ювелир. «Превеликий хирург» успел заказал ему, по его же рисункам, две вазочки «необыкновенной красоты». В цехе говорили, что никогда не видели «более красивого и лучше исполненного». Через много лет, пребывая в Ферраре, Бенвенуто показали его же работу, выдавая его вазочку за прекрасный антик, за каковой были заплачены бешеные деньги.
Хорошо, что Бенвенуто попал со своей французской болезнью не в руки к да Карпи, а к настоящему врачу. Лечился он долго, друзья преданно за ним ухаживали. Ну и выздоровел, наконец.
Моровая язва тоже отступала. Много близких Бенвенуто людей ушло из жизни, оставшиеся счастливцы с особой нежностью относились друг к другу. Так возникло содружество творческих людей: живописцев, ваятелей и ювелиров. Два раза в неделю, а то и чаще, они собирались вместе для разговоров и веселого пиршества. Были в этом содружестве люди весьма известные и знатные: Джулио Романо, живописец и архитектор, помощник великого Рафаэля из Урбино, а также Джан Франческо — ученик славного Перуджино. Душой всей компании был Бернардино ди Микеле, Бенвенуто называет его Микеланьоло. «Он был самый сердечный и самый веселый человек. Из всего сказанного содружества он был самый старый (ему было тридцать четыре года. — Авт.), но по телесной крепости самый молодой».
И вот этот Микеланьоло как-то позвал друзей и велел каждому привести с собой «галку», то есть женщину веселого поведения. Не выполнивший этого условия должен был оплатить весь ужин. Бенвенуто решил взять с собой Пантасилию, красавицу, которая была в него влюблена, но по доброте сердечной уступил ее другу Бакьякке, который сам был влюблен в красавицу. Что же делать? Не платить же в самом деле на весь ужин? Да и не мог Бенвенуто привести к друзьям абы кого, его «галка» должна была быть самой лучшей.
И тут в голову Бенвенуто пришла отличная идея. А что, если сделать «галку» из юноши, обряженного в женское платье? И юноша был на примете, сын испанца мельника Диего. Ему было шестнадцать лет, он был хорош собой, «очертания его головы были куда красивее, чем у Антиноя». Юноша был скромен, он занимался латынью, прилежно учился, и до всего другого ему и дела не было. Бенвенуто пригласил его в дом, вначале нарядил его в прекрасные женские одежды, украсил драгоценностями, подвел к зеркалу и только потом рассказал о придуманном розыгрыше. Юноша подумал и сказал:
— С Бенвенуто я пойду.
— Назовем тебя Помоной.
Шутка удалась на славу. «Галка» Бенвенуто была лучше всех. Помону называли ангелицей, ей посвящали сонеты. Диего-Помона в долгу не остался и на комплименты отвечал по-латыни. Микеланьоло сказал со смехом, что в их компании среди галок появился павлин. Пели, играли, веселились весь вечер. Помона сидела среди женщин, те трещали без умолку, требуя, чтобы и она принимала участие в разговоре. Помона молчала.
— Может тебе нездоровится? — спросила одна из «галок».
Что на Помону нашло — неизвестно. Не иначе ей надоела эта бабская болтовня, и она сказала:
— Боюсь, я беременна. Поэтому мне плохо.
Соседки тут же прильнули ухом к ее животу, принялись его ощупывать. Тут и обнаружилось, что Помона мужчина. Что тут поднялось! Мужчины хохотали, женщины бранились. Друзья признали, что Бенвенуто выкинул с ними отличную шутку. Его даже подбрасывали вверх, крича хором: «Да здравствует синьор!» А влюбленная в Бенвенуто Пантасилия затаила на него великую злобу.
Сценка с шуткой на дружеской пирушке сама по себе хороша, но остановилась я на ней подробно, потому что в этой сцене просвечивает, хоть и сам этого Бенвенуто не хотел, некоторая опасная и противоестественная для того времени склонность. Да, собственно, и попал он под арест уже в зрелые годы из-за этой самой склонности. Я говорю о содомии, или как бы мы сегодня сказали, гомосексуализме.
Диего сразу исчез с горизонта, но появился другой юноша, его звали Луиджи Пульчи. Он был красив, изящен, знал латынь. Походя Бенвенуто сообщает, что Луиджи был сыном того Пульчи, которому отрубили голову за то, что он спал со своей дочерью. К слову скажем, что дядей юноши был знаменитый Пульчи, автор известной поэмы про великана Моргайте. Луиджи великолепно пел, многие собирались его слушать. Часто такие распевки происходили прямо на улицах. Слушать Луиджи приходил и «божественный Микеланджело», Бенвенуто иногда составлял ему компанию. Там он и познакомился с юношей.
Прекрасный Луиджи, как выяснилось, «весь был полон французской болезнью», которой наградил его некий епископ. Бенвенуто взял его к себе в дом, долго лечил и вылечил. Луиджи благодарил его со слезами на глазах, на что Бенвенуто ответствовал: «Долг человеческих тварей помогать друг другу. Будет случай, помоги и сам кому-нибудь, кто будет нуждаться в помощи, а меня считай своим другом». Выздоровев, юноша стал бывать при дворе, поступил на службу к епископу, но вскоре вступил в связь с племянником этого епископа. На одном из ужинов Луиджи познакомился с «этой блудницей Пантасилией». Той понравился красавец Луиджи. И она решила через него отомстить Бенвенуто, вступив с красавцем в любовную связь.
Бенвенуто заклинал Луиджи остерегаться Пантасилии, но тот все-таки его не послушал, за что ему Бенвенуто и отомстил. Сцены были поистине кровавые. Не буду пересказывать как да что, если интересно, прочитаете у самого Челлини. А вообще-то, кого и как любил Бенвенуто, это исключительно его личное дело. За гомосексуализм по законам того времени можно было попасть на костер. Удивительно, что высокая мысль и дивное искусство Возрождения связаны с полным падением нравов. Я посвящу этому целую главу, но позднее, сейчас у нас на подходе войны.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.