Молотов

Молотов

Весь словесный хлам, который обрушивался на это имя, отступает перед простой фразой Уинстона Черчилля, поставившего его в ряд величайших дипломатов мира — Мазарини, Талейран, Меттерних… Молотов.

Современная «молотовиана» основана, во-первых, на записанных беседах с Молотовым, во-вторых — на следующем мнении о нем Микояна: «Вячеслав Михайлович — большой тугодум, лишенный чувства нового, смелой инициативы и человек к тому же черствый и тщеславный».

Историк на это ответит: записанное со слов на 90 процентов говорит о личности записывавшего. А личное мнение бывших коллег друг о друге на сто процентов — об их личных взаимоотношениях. Мнение Микояна легко парировать мнением Даллеса; можно возразить и конкретно, например, об отсутствии «чувства нового» — никто так не продвигал в дипломатию молодежь, как Молотов.

Что же касается высказываний самого Молотова, то в одной публикации читаю: «Преступно, — говорил Молотов, — вести войну за уничтожение гитлеризма». Дальше в статье букет выводов.

Однако прочитайте и сами сделайте выводы, кстати, и сообразуясь с современной ситуацией: «Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это — дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с ней войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за уничтожение «гитлеризма»».

Я думаю, что у Молотова появятся биографы, которые представят эту личность беспристрастно и объемно, как проделали французы с личностью Талейрана, со временем, конечно.

Для этих будущих историков расскажу такой эпизод.

За три дня ноября 1940 года Молотов провел в Берлине две официальные и две личные встречи с Риббентропом и три беседы с Гитлером. Число «три» подтверждают Гесс и Борман. Что это были за беседы? Гитлер остался недоволен «мягкостью» Риббентропа, не сумевшего добиться от русских, по сути, ничего конкретного, например обещания присоединиться к Тройственному пакту, что дало бы Германии право спокойно держать свои войска в Финляндии и Румынии. Фюрер самоуверенно намеревался лично «обработать» Молотова, как он это проделывал с другими лидерами. А натолкнулся, как горох на стену. После одной из этих «бесед» Гитлер вечером, предупредив телефонным звонком, приехал домой к Гессу и около часа играл с его трехлетним сыном, своим крестником, а после другой — отправился в оперу, тоже для разрядки. Особое раздражение у Гитлера вызвали слова Молотова, записанные Борманом: «Моя страна имела, имеет и будет иметь в Европе свои интересы. Это залог общей стабильности». Борман записал, что фюрер был раздражен и смыслом, и тоном. «Молотов от всего уклонился», — позже писал Гесс. И дальше, он же: «Молотов стоял на своем: уйти нам из Финляндии; Балканы; и влияние на Японию с результатом — советско-японский договор о ненападении. Он сидел на этих трех пунктах воистину каменной ж…».

Будущим биографам предстоит рассмотреть не только Молотова-дипломата, но и Молотова — партийного функционера: перечитать все его публикации, начиная с 1917 года, за которыми следуют конкретные дела: например, убийственные хлебозаготовки на Украине, позорные суды по «спискам», чистки, в которых щепками разлетались ценнейшие кадры Наркомата иностранных дел… Придется взять на себя то, на что мы пока не способны-отделить ошибки от преступлений. Положить на весы человеческие заблуждения и бесчеловечный расчет. Попытаться услышать диалог этого человека со своей совестью или…

тишину, говорящую о погибшей душе.

Впрочем, это уже работа для писателей. Любой исторический герой после смерти проходит эти три этапа: пропагандистский, литературный, исторический. Сталин уже перебрался во второй этап. Думаю, и Вячеслав Михайлович, как и при жизни, вскоре последует за ним.