10 Дворец Короля-Солнце

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

10

Дворец Короля-Солнце

Я хочу превратить Белый дом во дворец.

Жаклин Бувье-Кеннеди старшему церемониймейстеру Дж.?Б. Уэсту по поводу переезда в Белый дом, январь 1961 года

Джеки любила Джона Кеннеди, он был для нее средоточием жизни, но – наверное, к ее сожалению, – и для многих других людей тоже. Он был солнцем, вокруг которого вращались планеты, политические, общественные, частные. Новая должность придала любви Джеки иной масштаб. Она решила создать в Белом доме ранее невиданную атмосферу и блеск. В личном плане самой, пожалуй, трудной задачей было развлекать неугомонного Джона, которому все быстро надоедало. Белый дом при Кеннеди должен быть не только красивой и величественной резиденцией главы государства, но и уютным семейным очагом, веселым, непринужденным, с хорошей кухней и вином, местом встреч остроумных, элегантных людей, совсем как шато Веррьер Луизы де Вильморен, где Джеки бывала в юности.

Выполнить эту задачу будет нелегко. Когда Кеннеди вступил в должность, Белый дом представлял собой мрачный, малопривлекательный особняк, на который с времен Трумэна, когда его сочли обветшавшим и перестроили, денег особо не тратили. Капитальный ремонт поглотил отпущенные средства, и на отделочные работы их не хватило. Миссис Эйзенхауэр, жена армейского офицера, привыкла к спартанским условиям и переездам, для нее хороший дом означал дисциплину и порядок, а не красоту. Домашнее хозяйство у миссис Эйзенхауэр всегда и всюду работало как часы и по строгим правилам; например, прислуге в Белом доме запрещалось наступать на ковры, и они проводили массу времени на коленях, оттирая случайные следы. В залах для приемов красовались латунные плевательницы, как в столовых и кабаках по всей Америке. По углам стояли горшки с унылыми пальмами. А мебель… в первый же день своего пребывания в Белом доме Джек Кеннеди назвал ее «дешевкой в стиле “Sears Roebuck”», а эстет Джо Олсоп сказал, что все это отдает гостиницей. Уильям Элдер-третий, куратор Белого дома при Джеки, вспоминал: «На втором этаже, где располагались гостевые комнаты, в стены были вделаны питьевые фонтанчики, как в казенном учреждении».

Джо Олсоп, который вместе с Биллом Уолтоном, Франклином и Сью Рузвельт, Леонардом Бернстайном и его женой присутствовал на первом частном обеде, устроенном Джеки в первое воскресенье после инаугурации, помнил, как Белый дом выглядел во времена Франклина Д. Рузвельта, и писал вот что:

Это был огромный старомодный американский особняк, полный симпатичных и весьма разностильных вещей, уютно перемешанных друг с другом, как будто здесь долгие годы жила счастливая, слегка чудаковатая семья. Короче говоря, не было ни единого модного штриха и чувствовалось отсутствие руки декораторов, что мне с моим старомодным вкусом всегда нравилось.

Белый дом Эйзенхауэров, когда они его покинули, являл собою разительный контраст с тем Белым домом, какой запомнился мне со времен Рузвельта… В самом деле, он походил на огромные, совершенно непривлекательные президентские апартаменты в отеле где-нибудь в Канзас-Сити… Помню специфическое сочетание тошнотворно-зеленого и пронзительно-розового, которое миссис Эйзенхауэр выбрала для своей спальни и ванной…

К воскресному вечеру Джеки успела обойти весь дом, где обнаружила немало сюрпризов. «Представляешь, – воскликнула она, – я нашла в подвале целую армию “каллиграфов”». Эти люди… день-деньской выводили красивым почерком приглашения и карточки с фамилиями гостей…

Кой-какие приметы современности тоже оказались полным сюрпризом. Например, два больших закрытых люка наподобие орудийных портов по обе стороны от двери, ведущей из Овальной гостиной в холл второго этажа. Я никогда таких не видел и поинтересовался, что это за штуковины. Президент позвонил, тут же, как по мановению волшебной палочки, появился дворецкий. Президент, который успел выучить имена всего персонала Белого дома, обратился к нему по имени и спросил, что это. Дворецкий открыл один из люков, и там оказался телеэкран. Как выяснилось, в последний год президент и миссис Эйзенхауэр полюбили ужинать у телевизора, причем каждый смотрел свою передачу. Два телевизора понадобились потому, что президент любил вестерны, а миссис Эйзенхауэр предпочитала мыльные оперы.

Джеки выбрала большущее золотое ведерко, размером чуть не с подойник, и оно ожидало нас наверху, в Овальной гостиной, почти до краев наполненное свежей икрой, десять фунтов которой прислал какой-то шапочный знакомый из Палм-Бич, просто в честь их новоселья. Я никогда – ни раньше, ни позже – не видел такого количества икры, тем более свежей… А поскольку к икре подавали Dom P?rignon, бутылку за бутылкой, то всем было хорошо и весело…

Оставаясь наедине, Кеннеди тоже ели с подносов, как Эйзенхауэры, причем каждого обслуживали двое дворецких. Когда Джон пожаловался на еду, Джеки привезла их старую кухарку Перл Нельсон, чтобы она готовила то, что нравится президенту, в частности суп из морепродуктов. Однако, когда приходили гости, все собирались в Семейной столовой – унылом помещении с высоким потолком, темными винно-красными шторами и коврами и стенами неопределенного цвета. Вдобавок там было очень холодно: центральное отопление в Белом доме устарело, а камины не использовались. В тот первый вечер, когда Джеки повела двух своих гостий в Зеленую комнату, чтобы после ужина выпить кофе, они обнаружили там у пустого камина три кабинетных кресла, расставленные полукругом. Президент и его гости тем временем бродили по первому этажу Белого дома в поисках туалета – и не нашли его. Сходная проблема беспокоила президента и в самый первый рабочий день. Систер Пэриш и ее молодой помощник Ричард Нельсон, которые утром работали в Овальном кабинете, обратили внимание на записку, написанную рукой президента: «Джеки, давай объявим войну туалетной бумаге. Черт возьми, где она?»

Джеки твердо решила, что их частная жизнь останется такой же, как до переезда в Белый дом, и следующим вечером к ним на ужин пришли Чарли и Марта Бартлетт. Джон и Джеки немедля принялись рассказывать о своих планах по изменению убранства Белого дома и сохранению архитектурного ансамбля площади Лафайет, где администрация Эйзенхауэра планировала снести ряд зданий. На следующий вечер экспромтом заглянул Билл Уолтон, который возглавит проектирование площади, пришел он не один, а с писательницей и военной корреспонденткой Мартой Геллхорн. В субботу Джон и Лоррейн Шерман Купер устроили ужин для четы Кеннеди и еще двадцати гостей. Когда Джон и Джеки с заснеженной улицы вошли в дом, романтически озаренный пламенем свечей, все ахнули, поскольку даже те, кто знал их давно, заметили перемену. Лоррейн вспоминала: «Они казались не от мира сего, такие красивые оба, от них исходило почти ощутимое сияние». Как позднее напишет Джо Олсоп, «первый период эры Кеннеди был настоящим праздником».

На выходные по традиции приехал Лем Биллингс. Уэст, старший церемониймейстер Белого дома, вспоминал: «Когда Кеннеди только переехали в Белый дом, Лем приезжал каждый уик-энд, иной раз без предупреждения». По словам Уэста, Биллингс вкупе с Дэйвом Пауэрсом были «этакими придворными шутами». Лем работал в рекламном агентстве в Нью-Йорке и принадлежал к числу тех немногих, кого Кеннеди приглашали и на свои загородные уик-энды. Однако родню Джеки держали на расстоянии. Джанет Окинклосс навещала дочь в Белом доме только по особым случаям; переехав в Белый дом, Кеннеди пригласили ее и Хьюди на чай. «Мне показалось, – писал Уэст, – миссис Кеннеди ведет себя с матерью суховато и официально». Не была она близка и с Роуз, которая раздражала ее, демонстративно присылая сыну и его семье молитвы, четки и всевозможные религиозные атрибуты. Примечательно, что Роуз чаще видели в отсутствие Джеки, и она явно наслаждалась ролью хозяйки Белого дома. Дорис Кэрнс Гудвин писала: «Роуз в ту пору завидовала невестке. Помню, как-то раз Лем Биллингс сказал, что она-то надеялась на роль королевы-матери, но Джеки ее обставила». Невесток Джеки тоже никогда обедать не приглашала; как и Роуз, они обычно хозяйничали в Белом доме в отсутствие первой леди. Уэст вспоминал: «Единственное исключение миссис Кеннеди делала для своего свекра, посла Джозефа П. Кеннеди. Когда отец президента приезжал с визитом, она легко и весело шла с ним под ручку и громко хохотала над его шутками. Лицо у нее было оживленное и счастливое, как в те минуты, когда она играла с детьми».

Еще одним исключением из правила «никакой родни» стали Ли и Стас. Ли, которая, как и Джеки, теперь постоянно числилась в списке самых модных знаменитостей, и Стас с его титулом и международными связями отлично подходили для Белого дома. Джеки, похоже, решила, что сестра и зять должны извлечь максимум пользы из ее нового высокого положения. «Когда Джеки принимала свою сестру, – писал Уэст, – все происходило с таким размахом, словно в гостях высокопоставленная официальная персона. Княгиня Радзивилл спала в Королевской спальне, а ее муж – в спальне Линкольна». Вечеринки, которые Джеки устраивала в честь Ли и Стаса, пользовались огромным успехом, на них специально прилетали знаменитости из Европы и видные особы из Нью-Йорка. «Я храню массу коробок с письмами Джеки, – рассказывала Ли. – Большая часть датирована 1960-ми годами и дальше – вся ее тогдашняя жизнь, она просила меня приехать, писала, чем угодила Джеку, чем не угодила и что бы его порадовало, мы много говорили о детях, старались, чтобы они почаще встречались и вместе проводили лето. Из этих писем видно, как Джеки хотелось, чтобы мы и наши дети как можно чаще бывали вместе. Первые три Рождества в 1960-х мы провели в Палм-Бич, где жили и почти все лето».

Джеки получила то, что хотела, пусть даже порой приходилось рвать старые дружеские связи. Аластер Форбс серьезно повздорил со Стасом, что в конечном счете положило конец и давней дружбе с Джоном. Форбс писал: «Мне стало ясно, что его отношения с женой очень зависят от его отношений с ее семьей. Здесь действовали два фактора. Во-первых, Джеки вела себя превосходно, была сущим сокровищем и никоим образом не вмешивалась в его политическую карьеру. Поэтому Джону искренне, всем сердцем хотелось отблагодарить жену, а он знал, что Джеки очень радовалась, когда сестра могла по максимуму воспользоваться связями с Белым домом». Для Радзивиллов «связи» носили не только чисто светский характер, близость к Кеннеди открывала новые возможности для бизнеса.

В воскресенье 29 января 1961 года Кеннеди устроили прием для членов правительства и их заместителей – всего для пятнадцати сотрудников администрации. Политиков пригласили с женами и детьми, присутствовала и пресс-служба Белого дома. Репортеры, привыкшие к чопорным приемам в холодных залах эпохи Эйзенхауэра, где не разрешалось курить и не подавали алкоголь, были поражены переменами. На следующий день газеты пестрели заголовками вроде «Теперь Белый дом стал настоящим домом». В столовой появился бар, гостям разрешили курить, для чего повсюду расставили пепельницы. В каминах потрескивали дрова, а комнаты украсили роскошными композициями из живых цветов: в Красной комнате стояли серебряные ведерки с тюльпанами и алыми гвоздиками, а в Синей комнате – с белыми тюльпанами и желтыми гвоздиками. Неформальная праздничная атмосфера стала результатом героических недельных трудов миссис Меллон (подруги и новой наставницы Джеки), Систер Пэриш и Тиш Болдридж. Чтобы оживить мрачный особняк, Систер Пэриш всю эту неделю целыми днями обходила комнаты, проверяла камины и расстановку пепельниц. Рейчел Ламберт Меллон, прирожденная флористка, привезла из своего виргинского имения Оук-Спрингс не только свежие цветы, но и садовника, а также помощницу-флористку, которая составила букеты в непринужденном стиле фламандских натюрмортов, в корне отличные от прежних унылых композиций. Скучные пальмы отправили в изгнание. Однако помимо комплиментов раздавались и негодующие возгласы: в доме главы государства подавали алкоголь, как можно! Кеннеди, очень щепетильный по части имиджа, рассердился на Тиш, обвинив ее в появлении бара. «По вашей милости у меня сразу неприятности», – посетовал он.

Главным инструментом в управлении Белым домом стал для Джеки старший церемониймейстер Дж.?Б. Уэст, фактически директор-распорядитель Белого дома, который служил и трем предыдущим президентам – Рузвельту, Трумэну и Эйзенхауэру. Почти три года они вместе с Джеки трудились над преображением резиденции, что явилось для Уэста совершенно новым опытом:

Мне предстояло перестроить управление Белым домом, раньше здешнее хозяйство велось традиционно, регламентированно, учрежденчески, теперь же предпочтение отдали обычному семейному дому. Отныне я занимался ампирными столами и кроличьими клетками, размещал махараджей и пони, плавал на пароходе по Потомаку и носил маскарадные костюмы; должен сказать, я наслаждался – самой интересной и творческой работой за всю мою бытность церемониймейстером.

Новая первая леди изменила Белый дом до неузнаваемости, подчинив его своему утонченному образу жизни. Но важнейшая перемена – это присутствие самой Жаклин Бувье-Кеннеди. На тридцать лет моложе всех предыдущих первых леди, у которых я работал, она, как я обнаружил, была необычайно многогранной личностью: на публике элегантная, надменная, полная чувства собственного достоинства, настоящая королева, а в быту простая и озорная. Она обладала железной волей и твердостью, говорила тихим голосом, была такой нежной и вкрадчивой, что с легкостью навязывала людям свою волю, а они об этом даже не догадывались…

В Палм-Бич, восстанавливая здоровье, Джеки прекрасно справилась с домашним заданием: к переезду в Белый дом она изучила буквально каждый его сантиметр, знала точно, какую мебель возьмет с собой, до мельчайших деталей продумала убранство семи комнат, отведенных для семьи на втором этаже. Уже на следующий день после инаугурации в эту часть Белого дома прибыла бригада маляров, сантехников, плотников и электриков. Как только комнаты отремонтировали, там расставили новую мебель, постелили ковры и развесили картины. А Джеки тем временем бродила по зданию, отыскивая «сокровища» и истребляя «кошмары». Со стен комнат верхнего этажа исчез «пронзительно-розовый имени Мейми Эйзенхауэр», гостевые комнаты времен Трумэна, напоминавшие гостиничные номера, превратились в детскую для Каролины с нежно-розовыми обоями в цветочек, белой кроваткой с балдахином и лошадками-качалками и в комнату для Джона-младшего, оформленную в бело-голубой гамме. Гардеробная стала спальней Мод Шоу. «Ей много не нужно, – сказала Джеки. – Просто поставьте плетеную корзинку для ее банановых шкурок и маленький ночной столик, чтобы было куда положить вставную челюсть». Оборудовали новую семейную столовую и кухню, которую спроектировали Систер Пэриш и французский шеф-повар Рене Вердон. Раньше там жила теща президента Эйзенхауэра. «Я хочу, чтобы мои дети росли в более уютной обстановке, – сказала Джеки. – А эта комната больше похожа на пещеру».

Спальни Кеннеди тоже отличались от спален прежних хозяев Белого дома. Эйзенхауэры делили самую большую спальню, которую Джеки выбрала для себя. Первый эскиз, сделанный в расчете на президента, она отвергла, сказав, что «дизайн слишком строгий, а комната прежде всего моя». Она позаимствовала в одной из давних гостевых комнат кровать с балдахином и, памятуя о больной спине мужа, положила на нее специальный матрас из бычьего волоса. Джеки заказала два таких матраса: один – чтобы муж брал его в поездки, а другой положила на его половину своей королевской кровати. За две недели Джеки полностью израсходовала 50 тысяч долларов, выделенных на переделку интерьера всего Белого дома, деньги ушли только на комнаты для семьи, на парадные залы и офисы средств не осталось. «Я знаю, деньги у нас кончились, мистер Уэст, – сказала Джеки, – ну да ничего, мы найдем способ добыть настоящий антиквариат».

«Я хочу сделать Белый дом лучшим домом в стране, – сказала Джеки адвокату Кларку Клиффорду, которого Джон 6 февраля пригласил на обед, чтобы обсудить с ним планы жены. – Вы знаете, сколько людей ежедневно бывает в Белом доме? Нужно, чтобы они им гордились».

Клиффорд предупредил Джона и Джеки, что осуществлять задуманное необходимо с величайшей осторожностью, не оскорбляя чувств простых американцев, для которых Белый дом – «священная корова». Он напомнил, что это собственность правительства и президент занимает ее лишь временно, поэтому во избежание политических проблем надо тщательно подготовить юридические обоснования. Джон немедля насторожился. Он попросил Клиффорда разработать базовые документы, легитимирующие деятельность Джеки в Белом доме. «23 февраля 1961 года, всего через месяц после инаугурации, – писал Клиффорд, – Джеки представила первые результаты наших усилий, а именно Комитет изящных искусств при Белом доме, который должен заниматься поисками “аутентичной мебели времен постройки Белого дома и сбором средств на приобретение означенной мебели в дар Белому дому”».

Поскольку все связанное с Белым домом по сути своей вопрос политики, проекту Джеки требовалось обеспечить не только железную законность, но и поддержку самых именитых искусствоведов и антикваров США. Все твердили, что Джеки необходимо привлечь Генри Дюпона, мультимиллионера, создателя музея-усадьбы Винтертур (под Уилмингтоном, штат Делавэр), самого авторитетного знатока американской мебели и предметов декора периода 1640–1840 годов. Его кандидатуру активно продвигала и Джейн Райтсман, консультант Джеки по старинной французской мебели и декору, которой не было равных по части связей с музеями и коллекционерами. Того же мнения придерживался Уилмарт Льюис. 4 февраля Джеки написала дяде Уилмарту, что «мамочка» сообщила о его плане привлечь Дюпона, и пошутила: столько людей изъявили готовность поговорить от ее имени с Дюпоном, когда он вернется из карибского круиза, что, как только «бедняга» сойдет на берег, на него набросится целая толпа.

Когда Дюпон вернулся из круиза в свою зимнюю резиденцию в Бока-Гранде (штат Флорида), Джеки вместе с Джейн Райтсман вылетела туда из Палм-Бич в надежде уговорить Дюпона возглавить создаваемый комитет. Хотя Джеки и Джейн приехали в брюках, а остальные дамы, приглашенные на обед, были в нарядных платьях и шляпах, Дюпон не устоял перед обаянием Джеки, да и ее деловой подход к проекту тоже произвел на него впечатление. Она привезла с собой папки и книги из Библиотеки конгресса, которые изучала всю зиму, и они сообща обсудили возможность реставрации и планы Комитета изящных искусств, каковой будет осуществлять надзор. Как сказала Джеки, «без Дюпона мы бы мало чего достигли, но, как только он согласился возглавить комитет, я поняла: критики не будет. Это был самый счастливый день для нашего проекта».

Джанет Фелтон Купер, приглашенная в качестве секретаря Комитета изящных искусств, особо отметила эти слова Джеки. Дюпоны обретались на таких головокружительных высотах старой республиканской финансовой аристократии, какие даже самой Джеки были не вполне знакомы. Джанет Фелтон вспоминала, как пришла в Белый дом – задолго до начала ее секретарской работы в конце 1961 года, – и именно тогда, 29 апреля 1961 года, Дюпон совершил свою первую экскурсию по Белому дому, или, по его выражению, «обход». «Мы обошли все помещения и в самом деле обнаружили несколько антикварных вещей, в том числе пару ломберных столиков в Зеленой комнате; Джеки сказала: “Эти столики – подарок миссис Крауниншилд”. Дюпон кивнул: “Знаю, она моя сестра”. Столики были подарены еще при Рузвельте, и Джеки не знала, что миссис Крауниншилд – сестра Дюпона. Так мило… Но я совершенно уверена, – добавила Джанет Фелтон Купер, – поддержка Дюпона обеспечила законность всего проекта, иначе он бы мигом рухнул, потому что Джеки слыла молодой вертихвосткой, была женой демократа да еще невесткой Джо Кеннеди». Будущий куратор Белого дома Уильям Элдер-третий писал: «Истеблишмент видел в Кеннеди своего рода недругов, политических противников. Не та партия, не то происхождение».

«И не тот класс», – добавлял Джеймс Кетчем, впоследствии сменивший Элдера на посту куратора. Генри Дюпон считался не только «крупнейшим коллекционером американского антиквариата», но и «крупнейшим специалистом в области американского исторического декора». Таким образом, подключив его к своему проекту, Жаклин Кеннеди разом убила двух зайцев: обеспечила историческую и художественную законность проекта в глазах общественности и получила поддержку мощной сети торговцев предметами старины и коллекционеров.

Гениальность Джеки и важность ее роли в реставрации Белого дома заключались в том, что она не только инстинктивно почувствовала, что и как нужно сделать, но и точно знала, куда обратиться за советом и помощью. Мистер Дюпон, безусловно, был авторитетнейшим из американских знатоков старины, однако два ключевых ее консультанта – женщины: Рейчел Меллон и Джейн Райтсман. Обе имели доступ к неограниченным денежным средствам. Рейчел – и сама как наследница компании Listerine, и через мужа, миллиардера Пола Меллона; Джейн – через мужа, резкого, вспыльчивого и властного Чарлза Райтсмана. Рейчел считалась ведущим экспертом и образцом хорошего вкуса во всем, связанном с домами и садами, перфекционистка с безошибочным эстетическим чутьем. Джейн зарекомендовала себя как эксперт по французской мебели XVIII века. Ее дом в Палм-Бич и квартира в Нью-Йорке стали оправой для большой, всемирно известной коллекции. Рейчел Меллон взяла на себя всю работу по саду, изменив по просьбе президента планировку Розария, и в своем обновленном виде сад в один прекрасный день получил имя Жаклин Кеннеди. Кроме того, она в корне изменила стиль цветочных композиций в Белом доме. Джейн Райтсман без устали трудилась над интерьером Белого дома.

В итоге в Комитет изящных искусств вошли богатые и сведущие люди, в том числе – помимо Рейчел Меллон, Систер Пэриш и Джейн Райтсман – Чарлз Фрэнсис Адамс, миссис Дуглас Диллон, миссис Чарлз Энгелхард, Дэвид Финли и др., всего двенадцать человек. «Предполагалось, что эти влиятельные люди через своих состоятельных друзей найдут спонсоров и дарителей, чтобы не пришлось просить дополнительные ассигнования у конгресса». Задача по сбору средств дополнялась научной деятельностью консультативного совета, состоящего из хранителей музеев и ученых, которые также имели контакты с коллекционерами и антикварами по всей стране. В письме к Джеки Дюпон выразил надежду, что два комитета «осуществят ваше желание превратить Белый дом в символ культурного и политического первенства… Руководствуясь уверенностью, что понимание культурного прошлого Америки есть предпосылка к подлинному пониманию настоящего нашей страны, мы приложим все усилия, чтобы заполучить эти осязаемые доказательства искусности давних мастеров и превосходного вкуса их покровителей, и сделаем Белый дом… исторической летописью культурной жизни Соединенных Штатов».

В сентябрьском интервью Life Джеки постаралась подчеркнуть серьезность своих намерений: «Любая вещь в Белом доме должна находиться там по конкретной причине. Было бы кощунством просто поменять убранство. Белый дом необходимо реставрировать, заменой убранства здесь не обойтись. А реставрация – вопрос серьезных научных изысканий». «Начинка» Белого дома должна была рассказывать не о каком-то одном периоде, а обо всей истории президентства в США. В сентябре конгресс одобрил проект, приняв закон, по которому Белый дом получил статус музея и все его содержимое стало неотчуждаемым. Одна из статей закона позволяла Комитету изящных искусств гарантировать потенциальным дарителям, что их дар Белому дому не пойдет с молотка и не попадет в частные коллекции будущих президентов. Будущие первые леди тоже не смогут кардинально менять означенный характер Белого дома: «Первоочередное внимание должно уделить сохранению музейной обстановки в главном коридоре цокольного этажа и в официальных помещениях на первом этаже здания».

Была учреждена должность куратора Белого дома, и первого куратора выбрал Дюпон. В конце марта на эту должность назначили Лоррейн Пирс. Уильям Элдер-третий занимался описанием быстро растущей коллекции мебели. В результате тщательно отрежиссированной рекламы проекта в Белый дом потоком хлынули денежные пожертвования и дары, которые рассматривали и либо принимали, либо вежливо возвращали. Джеки черпала из источника патриотической щедрости. Обращаясь к состоятельным людям, она умело избежала упреков в растрате денег налогоплательщиков, а благодаря профессиональному подходу и привлечению научных сотрудников ее план стал национальным проектом, а не прихотью скучающей богатой дамы.

Но за кулисами вскоре начались войны дизайнеров. Систер Пэриш, создательница англо-американского стиля, которая в 1958 году обновила интерьер тогдашнего дома Джеки, используя хлопчатобумажные и льняные ткани с набивным рисунком, и изначально была приглашена заниматься убранством Глен-Оры и Белого дома, внезапно обнаружила, что в Белом доме ее оттеснил парижский дизайнер Стефан Буден, с которым Джеки познакомила Джейн Райтсман. В списке клиентов Будена числились такие знаменитости, как герцогиня Виндзорская, шах Ирана, леди Мендл, сама Джейн Райтсман и др. Под его руководством отреставрировали ряд известных европейских особняков и дворцов, включая замок Мальмезон императрицы Жозефины, который Джеки намеревалась посетить в июне 1961 года. Более того, Буден превратил дом Джейн Райтсман в Палм-Бич во французское шато, осуществил дизайн ее квартиры на Пятой авеню и сформулировал концепцию райтсмановских галерей и исторических помещений в Метрополитен-музее. Джеки пала жертвой обаяния Будена еще в 1955 году, когда Джейн их познакомила. Джон тогда был сенатором и со скрипом давал деньги на убранство дома. (В ту пору нью-йоркские антиквары нередко отказывались иметь дело с Джеки, так как в конечном счете получали обратно все, что слали ей на рассмотрение, – ей это было не по карману.)

Теперь, при поддержке богатых друзей, Джеки могла позволить себе мсье Будена. На нее произвели глубокое впечатление его идеи по устройству интерьеров Белого дома, включавшие детали европейского декора, и его знание архитектуры, любовь к которой разделяла и она. Кроме того, Джеки впечатлили исторические архивы парижской мастерской, где работал Буден, и высочайший уровень тамошних мастеров. Через несколько недель после инаугурации, 9 февраля 1961 года, Буден посетил первую леди в Белом доме.

Увы, восхищение Джеки французским интерьером, как и увлечение французской модой, было ее политической слабостью, поэтому участие Будена в проекте придется скрывать от простых американцев, как наряды от Givenchy; Дюпону тоже лучше не знать о масштабе влияния Будена, поскольку взгляды дизайнера зачастую не совпадали с точкой зрения эксперта. К примеру, Будену не нравилось видеть обилие мебельных ножек, он предпочитал драпировать их длинными чехлами и накидками, а противники считали, что это «напоминает бордель». С опрометчивой дерзостью он заявил, что для улучшения пропорций следует укоротить ножки антикварного буфета работы Дэниэла Уэбстера. Дюпон подобные взгляды не одобрял. «Когда приходил мистер Дюпон, мсье Будена прятали в кладовке», – рассказывал один из членов Комитета изящных искусств. А Джанет Фелтон вспоминала: «Мистер Дюпон знал о мсье Будене и, думаю, огорчался». Дюпон справедливо считал, что Буден несведущ в американском интерьере: «Я вздрагиваю при мысли, что? он сотворит с американской мебелью!» Так он сказал Лоррейн Пирс после очередной беседы с французом.

Благодаря такту и шарму Джеки Дюпон продолжал сотрудничество, несмотря на свое подозрительное отношение к Будену. Сьюзан Мэри Олсоп, жена Джо и член комиссии по отбору живописных полотен, вспоминала: «Мы устраивали совещания, и временами на них приезжал из Винтертура и мистер Дюпон, величественный как Юпитер. Однажды мы получили в подарок две маленькие картины, которые очень нам понравились. И перед очередным визитом мистера Дюпона мы повесили их в Красной комнате, по нашему мнению, вышло просто чудесно. Два прелестных маленьких натюрморта, совершенно очаровательные. Тут вошел мистер Дюпон, мы встали, а он огляделся по сторонам, и Джеки сказала: “Вот наше последнее приобретение, мистер Дюпон”. Он посмотрел на картины, потом повернулся к нам и ледяным тоном произнес: “Вы же знаете, натюрморты вешают только в столовых”. Джеки воскликнула: “Боже, какой позор, что мы не знали, и как трудно вам работать с такими невеждами. Слава богу, что вы сказали! Сию же минуту уберем!” Она тотчас распорядилась снять картины. Примерно через месяц я вместе с Джо совершенно случайно оказалась в Белом доме и опять-таки случайно вошла в Красную комнату. Вошла и вижу: Дюпон смотрит на стену, а там висят все те же маленькие натюрморты с цветами. Я промолчала, а он сказал: “Сьюзан Мэри, мне кажется, мы отлично поработали. Красная комната никогда не выглядела лучше. Все идеально”».

Новый куратор, Лоррейн Пирс, была протеже и ученицей Дюпона и относилась к нему с большим пиететом, поскольку работала под его началом в Винтертуре. Согласно историкам, изучающим реставрацию Белого дома, Пирс и Дюпон регулярно контактировали, обсуждая новые и будущие приобретения, а также их размещение и проч. Вскоре из-за этого возникли сложности, так как Пирс получала противоречивые распоряжения от Джеки и от Дюпона. Разумеется, Пирс втайне соглашалась с Дюпоном, что в итоге и положило конец ее карьере в Белом доме. С точки зрения тех же историков, Пирс считала Будена угрозой для исторической достоверности интерьеров, которую они с Дюпоном стремились воссоздать. В письме к Дюпону после его визита в конце 1961 года она писала:

После всех трудов, успешно проделанных нами во вторник, на следующий день прибыл мистер Буден, свежий и энергичный, и немедля переделал вестибюль. Две консоли перенесли к перекрестку коридоров, диванчик миссис [Корнелии] Гест задвинули в переднюю, ломберный столик мисс [Кэтрин] Болен вообще убрали, как и столики Ланнюйе, так что вестибюль выглядит ужасно голым… Там совершенно пусто, если не считать двух консолей, но от входа их не видно. Пусть это пока останется между нами, посмотрим, сможем ли мы что-нибудь подправить в ваш следующий приезд.

Но фактически ничего не менялось. Уильям Элдер вспоминает, что после визитов Дюпона Джеки просила его пройтись по дому и вернуть все на прежние места. Она хотела дать Дюпону почувствовать, что он отвечает за убранство Белого дома, но последнее слово все равно за ней. Лоррейн Пирс она считала помехой. Билл Элдер рассказывал: «Лоррейн Пирс и Джеки Кеннеди, по-моему, не очень ладили, хотя Лоррейн – человек одаренный и на первых порах отлично себя показала. Думаю, они просто не сошлись характерами».

Помимо несходства характеров было кое-что еще, в чем Джеки несправедливо усматривала стремление к славе. Как любой музейный куратор, Лоррейн Пирс выступала с докладами, писала для специальных журналов статьи об исторических интерьерах Белого дома. Джеки считала это смертным грехом: всем, кто так или иначе связан с проектом, начиная с членов комиссий и заканчивая антикварами и реставраторами, предписывалось соблюдать секретность. Джеки невероятно расстроилась, когда в сентябре 1962 года Максин Чешир, вездесущая журналистка из Washington Post, раскопала и опубликовала в серии статей подробности реставрационных работ. Чешир поведала читателям, что балтиморский письменный стол, который Джеки в телеэкскурсии по Белому дому назвала «одним из самых замечательных экспонатов», на самом деле фальшивка, и, к вящему ужасу Джеки, рассказала о мсье Будене, да еще и процитировала Лоррейн Пирс: «Мы НИКОГДА не показывали публике мистера Будена…» От злости Джеки даже расплакалась, а Джон позвонил Филу Грэму, главному редактору Washington Post, и отчитал за то, что его жену довели до слез.

Сотрудники Джеки то и дело присылали сердитые записки с жалобами на Лоррейн Пирс. Джеки поинтересовалась, что не так, и получила от куратора ответ на двенадцати страницах, который, как она сказала Уэсту, убедил ее, что Пирс «испортила отношения с персоналом Белого дома». Мало-помалу Лоррейн Пирс отстранили от текущих дел, доверив ей важное задание – написать текст путеводителя по Белому дому. В августе 1962-го, после публикации путеводителя, она сложила с себя полномочия, и ее место занял Уильям Элдер. На должность секретаря-архивариуса назначили молодого сотрудника Управления национальных парков Джеймса Кетчема. Пирс написала Дюпону, что «испытывает облегчение, избавившись от нажима Белого дома и от огорчений по поводу тщетных попыток выдержать в столь напряженной обстановке высокие искусствоведческие стандарты проекта».

Просто дело в том, что всем заправляла Джеки, а представление реставрации как профессионального проекта под контролем комитета служило прикрытием. Ради сохранения фасада Джеки была вполне готова польстить Дюпону и Систер Пэриш и при этом делала что хотела, за «бархатной шторой», как выразилась Максин Чешир. В статье для Newsweek от 17 сентября 1962 года Чешир метко назвала проект реставрации «сказкой, где фигурируют наука, споры о ценах, тайный нажим, мелкая зависть и несколько влиятельных героев, отлично живущих за бархатной шторой, которой Джеки укрыла от посторонних глаз кухню своего проекта». Через три дня взбешенная Джеки с палубы отчалившего из Ньюпорта эсминца, где ожидала начала большой регаты, написала письмо Дюпону, осуждая Чешир за статьи, а Лоррейн Пирс – за желание прославиться.

Однако привлечение мсье Будена к отделке самых важных помещений Белого дома вызвало неудовольствие Систер Пэриш. Она готова была отступить перед авторитетом Дюпона, но Буден – совсем другое дело. Летом 1961 года, когда Джейн Райтсман попросила Будена подготовить документы по текстилю для Красной комнаты, которую Систер Пэриш считала важнейшим своим проектом, Систер объявила о своем уходе и смягчилась, только получив от Джейн Райтсман десятистраничное письмо, написанное 28 июня 1961 года в парижcком отеле Ritz: «Ни в коем случае не думай выходить из состава комитета! Ты разобьешь сердце Джеки, да и мне тоже… Белому дому несказанно повезло, что ты там работаешь!» Сильная сторона Систер заключалась в связях и списке преданных постоянных клиентов. И Джеки, и Джейн это понимали, а Джеки, в частности, сознавала, насколько важно подчеркивать вклад Пэриш как американского дизайнера, чтобы скрыть влияние Будена. Систер Пэриш с ее новым партнером Артуром Хадли получили полную свободу действий в отделке Семейной столовой, так как все расходы покрывал чек, подписанный Чарлзом и Джейн Энгелхард, ее друзьями и постоянными клиентами. Джону, который часто завтракал в этой столовой с членами конгресса, обновленный интерьер понравился, а вот Джеки осталась недовольна. «У Жаклин Кеннеди, – писала Мэри Тэйер, – предложенный вариант энтузиазма не вызвал, поскольку пришлось отстранить Будена, и в итоге она позднее называла Семейную столовую “самой нелюбимой из всех комнат Белого дома”».

Систер Пэриш отвоевала и Желтую овальную комнату на втором этаже, полуофициальную гостиную Кеннеди, расположенную на частной половине. Отчасти из-за вмешательства Будена в устройство этой комнаты Пэриш в июне 1961-го пригрозила уходом. Как-никак она начала работать над ее дизайном еще в день выборов. Однако ее козырем была гарантия, что работы оплатят Комитету изящных искусств ее друзья, нью-йоркский банкир Джон Лёб и его жена Франсес. Услышав новость, тактичная Джейн Райтсман прислала из Швейцарии восторженное письмо: «Ты чудо! Браво!» Джеки смягчила гнев Систер, написав ей 30 июня примирительное письмо и обещав, что Овальная комната – исключительно ее территория и желания супругов Лёб перевешивают личные предпочтения первой леди.

Впрочем, Джеки умела настоять на своем. Восемнадцать дней спустя она вернулась к этому вопросу и сообщила Систер Пэриш, что Джейн Райтсман убедила Будена и он разрешает тандему Пэриш – Хадли использовать его оконный дизайн без упоминания его имени. Миссис Пэриш почла за благо не упрямиться, принципиальный проект все равно принадлежит ей, и все именно так и думают, хотя мебель и предметы декора, предложенные Буденом, считаются идеями Джеки или Джейн.

Переход от Пэриш к Будену символизировал эволюцию эстетических взглядов Джеки. Поначалу миссис Пэриш работала вместе с Джеки над тем, чтобы перенести общую атмосферу джорджтаунской спальни в более просторные и более официальные покои Белого дома; в 1962 году Буден начал проектировать новую интерпретацию спальни Джеки: ткани в стиле кантри уступили место парижским шелкам, а обтянутое материей изголовье заменили деревянным, расписным а-ля Людовик XVI. Как пишут вышеупомянутые историки:

Эта комната становилась очередным образцом роскошного буденовского стиля, который был по вкусу Джейн Райтсман, герцогине Виндзорской и иже с ними… но подлинным воплощением стиля Будена была примыкающая к спальне гардеробная. Из этой маленькой угловой комнатки француз убрал все следы работы Пэриш, заменив простое звучание стиля кантри на парижские шелка и изыски стиля тромплей.

Двери гардеробной расписал парижский художник Пьер Мари Рюдель, изобразив важнейшие события жизни Джеки. Знаменательно, что среди прочего были использованы фотография 1935 года (Джеки с отцом после того, как она выиграла розетку на лонг-айлендском конном шоу), обложка «Очерков о мужестве» и снимок из Look, где Джеки падает с лошади. Эстампы и цветные гравюры на стенах иллюстрировали великое прошлое Франции, которое Джеки и Буден воссоздавали в стенах Белого дома. Особенно Джеки нравилась гравюра начала XIX века, изображающая императрицу Жозефину, которую Джеки считала во многом сродни себе: в жилах Жозефины текла креольская кровь, она любила красивое и была женой блестящего, властного, но вероломного человека.

Убранство Овального кабинета, центра президентского Белого дома, изменили в 1961 году по проекту Джеки и миссис Пэриш, сохранив зеленые портьеры и ковры эпохи Трумэна и добавив знаменитый письменный стол Хейса, ставший впоследствии чуть ли не символом правления Кеннеди. Найденный Джеки на первом этаже Белого дома, этот стол, изготовленный из шпангоутов корабля «Резолют» и подаренный королевой Викторией президенту Ратерфорду Хейсу в знак англо-американской дружбы, идеально подходил для одного из самых симпатизирующих Англии президентов ХХ века. Но к середине 1962 года появился новый проект – общее детище Джона, Джеки и Будена, – задуманный для поддержания нового имиджа Кеннеди, который можно охарактеризовать как «имперский».

Постепенное усиление позиций Будена совпало с превращением Джеки из относительно безвестной джорджтаунской домохозяйки в блестящую первую леди, жену самого влиятельного человека на свете и звезду. Простой стиль Систер Пэриш с ее ситцами уступил место шелкам и муарам, достойным Версаля и «короля-солнце».

Джеки разозлилась на статьи Максин Чешир – одна из них вышла под заголовком «Спрятанный мистер Буден» – именно из-за того, что пронырливая журналистка «раскрыла» Будена. Джеки боялась, что участие иностранного дизайнера политически навредит Джону и негативно отразится на всем проекте. Подвергнувшись в свое время резкой критике прессы за свои парижские туалеты, Джеки опасалась рассердить американцев тем, что к реставрации дома главы государства привлекли иностранца. Дюпон и Систер Пэриш были талантливы и сведущи, но самое важное для Джеки – их присутствие в реставрационном проекте помогало утаить участие Стефана Будена. Джеки любила действовать скрытно и не хуже Макиавелли добивалась желаемого, избегая политических неприятностей.

Максин Чешир и та не докопалась, что шелк для Синей комнаты, которая после вмешательства Будена перестала быть синей, на самом деле заказывали в Париже, а вовсе не в Нью-Йорке. Означенный шелк с вытканными на нем орлами требовался для обивки позолоченных стульев эпохи президента Джеймса Монро. Со стульями возникла проблема: единственным свидетельством, что они имели шелковую обивку, был портрет Монро, где на заднем плане художник изобразил выписанный из Парижа гарнитур работы Белланже. Нью-йоркская фирма Scalamandr? изучила портрет, находящийся в нью-йоркском Сити-Холле, и воспроизвела орнамент – орла, держащего в когтях пучок стрел и окруженного лавровым венком. Вышло плохо, и Уильям Элдер, отправляя образец Джеки, которая в августе 1962-го отдыхала с Радзивиллами в Равелло, писал: «Как видите, орел для спинки стула похож скорее на ощипанного цыпленка, да и плетение очень грубое…» Джеки отвергла образец, а по возвращении в Вашингтон в сентябре написала Дюпону, что разочарована работой американской компании. Затем она велела Будену найти другого производителя.

Буден выбрал парижскую фирму Tassinari and Chatel, с которой часто сотрудничал, а Джеки очень постаралась скрыть тот факт, что ткань для одного из самых важных помещений Белого дома будет произведена не в США, а за границей. Заказ разместила дизайнерская мастерская, на которую работал Буден. Готовую ткань отправили в посольство США в Париже, откуда диппочтой доставили в Госдепартамент, а затем в Белый дом. Та же французская фирма тайно поставила и зеленый муар для Зеленой комнаты. До 1980-х считалось, что весь текстиль того периода – результат работы Scalamandr?. Райтсманы спонсировали декор Синей комнаты, поэтому там Буден действовал свободнее, чем в остальных помещениях, где приходилось считаться с мнением Дюпона и Систер Пэриш. (Систер Пэриш главенствовала в проектах Президентской столовой и Семейной столовой, поскольку реконструкцию оплачивали ее друзья.)

Престиж Белого дома и обаяние первой леди стали приманкой для богатых спонсоров. Когда Буден обратился к финансисту Андре Мейеру, тот с готовностью подписал чек на покупку эксклюзивного и очень дорогого обюссонского ковра для Красной комнаты, попросив взамен представить его миссис Кеннеди. Институт американских дизайнеров оплатил реставрацию библиотеки на первом этаже, которая целиком осуществлялась под контролем Дюпона; стены библиотеки оживили пятью редкими портретами коренных американцев, написанными в 1821 году по случаю их визита к президенту Монро в Белый дом. Обнаружил эти портреты Винсент Прайс, известный актер, ценитель искусства и член комитета по отбору живописных полотен, а средства на их приобретение предоставила фирма Sears, Roebuck & Co. Книги отбирал комитет, куда входили Лайман Х. Баттерфилд из Гарварда, Джулиан Бойд из Принстона, библиотекарь Йельского университета Джеймс Т. Бабб и Артур Шлезингер-младший, которого Джеки выделяла среди остальных советников Кеннеди. «Для начала, – писал Шлезингер, – в библиотеке будет около двух тысяч томов, необходимых для понимания сути американской истории». Джеки писала, что ей хотелось бы включить в библиотеку сочинения прославленных американских мыслителей и таких, что оказали влияние на американскую философию, – Локка и др. – а также все книги, написанные президентами…»

3 ноября 1961 года была создана некоммерческая организация под названием Историческая ассоциация Белого дома, которую Джеки будет постоянно использовать как прикрытие; учредителями ее стали Дэвид Финли, Джон Уокер и Кларк Клиффорд. Чтобы собрать средства для ассоциации, Джеки предложила блестящую идею – выпустить путеводитель по Белому дому. Она лично следила за каждым этапом подготовки – проверяла текст, иллюстрации и макет. Книга мгновенно стала бестселлером, и за несколько лет было продано около восьми миллионов экземпляров, вырученные деньги пошли на финансирование Исторической ассоциации и покупку мебели и произведений искусства для Белого дома, а также на оплату размещенных там официальных портретов президентов и первых леди.

Джеки не останавливалась ни перед чем, чтобы получить желаемое произведение искусства. Богатый издатель из Филадельфии Уолтер Анненберг, впоследствии посол США в Лондоне, был счастливым обладателем портрета Бенджамина Франклина, недавно приобретенного за 250 тысяч долларов, сумму по тем временам весьма внушительную. Однажды он услышал в трубке мягкий вкрадчивый голос Жаклин Кеннеди, с которой ни разу еще не встречался. «Мистер Анненберг, ныне вы самый выдающийся гражданин Филадельфии, как некогда Бенджамин Франклин, – произнесла она, – вот почему я подумала о вас. Отчего бы одному великому гражданину Филадельфии не подарить Белому дому портрет другого великого филадельфийца?» Республиканец Анненберг несколько дней думал, потом распрощался с четвертью миллиона, и портрет Франклина поехал в Белый дом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.