Вдова великого писателя

Вдова великого писателя

Копаясь в старых бумагах в попытках найти какую?то нужную мне рукопись, я натолкнулся на старую газетную вырезку с фотографией Сталина. Я несколько удивился, так как никогда не был его поклонником, но увидев несколько человек, стоявших с ним рядом, понял, почему сохранил этот газетный снимок. Рядом с улыбающимся Иосифом Виссарионовичем стояли Ромен Роллан с супругой и переводчик. А в молодые годы я горячо увлекался творчеством Ромена Роллана, прочел, видимо, все, что было издано из его произведений у нас в те годы, — и художественную прозу, и публицистику. Нравился он мне не только мастерством прозаика, но и своей позицией «над схваткой» в войне 1914–1918 годов. Он был великий гуманист, и недаром Луначарский сказал о нем: «Он метит на тот престол, на котором сидел Толстой».

Ромен Роллан обогатил меня многими житейскими наблюдениями, точными и нестандартными. Вот пример: в мое время учили нас, да и сейчас учат, что если ты чего?то очень хочешь, будешь прилагать все силы, то обязательно добьешься. А в романе «Жан Кристоф» юный, будущий великий, композитор Жан — Жак жалуется своему дяде Готфриду на то, что, занимаясь музыкой, никак не может достигнуть желаемого. И произносит именно эту фразу — очевидно, она была международной. На что дядя отвечает: «Это неправда, милый, так говорят люди, у которых слишком маленькие желания». Разве не мудрый ответ? Прочтя его, я понял: идеал недостижим. Важно вечное стремление к нему. Стоп! Я же пишу не о Ромене Роллане, а о его жене, вернее, уже вдове, Марии Павловне Роллан.

Познакомил меня с ней в Париже Валентин Петрович Катаев. Это была миниатюрная, нестарая женщина, с живым блеском в умных глазах. Во взгляде ее было что?то и приветливое, и несколько… не сказал бы настороженное, но — осторожное. Квартира, в которой мы встретились, была, вероятно, какой?то рабочей квартирой писателя. Комната, где мы сидели, походила на его рабочую комнату, а, может быть, служила хранилищем рукописей и книг — всюду папки, фолианты. Встреча была недолгой, и разговор шел преимущественно между Марией Павловной и Катаевым. Я, как говорится, при сем присутствовал.

Через год — два я снова оказался в Париже и позвонил Марии Павловне. Встретились в той же квартире, и разговор был не только простой беседой, но и деловой. Госпожа Роллан рассказала нам, что открыла своеобразный международный лагерь, куда приглашает девушек и юношей из всех стран, чтобы, согласно завету Ромена Роллана, объединить людей всего мира. Замечательная мысль! И так как мой сын заканчивал французскую школу, да еще вдобавок имени Ромена Роллана, она пригласила его побывать в этом лагере международной дружбы. Но в те годы выезд за границу был чрезвычайно затруднен, и, несмотря на все мои хлопоты, этот визит так и не состоялся.

Позднее Мария Павловна приезжала в Москву и заходила ко мне. Она говорила о том, что подумывает издать дневники мужа, он завещал их издательствам трех стран — Франции, СССР и США, — надеясь, по ее словам, что при всей разноголосице мира где?нибудь эти дневники все?таки издадут. Книга эта вышла во Франции, а у нас не издавалась: Мария Павловна сказала мне, что в ней есть что?то не совсем лестное о Ленине. Она подарила мне объемистый том этих воспоминаний на французском языке, но я, к сожалению, не знаю французского.

Мария Павловна очень увлекательно, хотя и с некоторой осторожностью, рассказывала о том, как их с мужем принимал Сталин, как их поселили в Доме правительства и как, проснувшись среди ночи, Ромен Роллан спросил жену, что это за насекомые его кусают, и показал на ползающих по его рукам красных букашек. Мария Павловна объяснила — их называют клопы, и порекомендовала мужу перебраться в кресло. В нем и провел ночь великий писатель. На следующий день Мария Павловна попросила сопровождавших их людей поменять им место приюта, объяснив причину, и чету Ролланов переселили. Говорила она и о том, что весь прием в Москве прошел вполне корректно, но Ромен Роллан был, что называется, настороже и книги, подобной «Москва, 1937» Фейхтвангера, не написал.

Кстати, когда я в тысяча девятьсот тридцать седьмом году купил книгу «Москва, 1937», то пришел в ярость и разорвал ее в клочья. Я не мог понять, то ли знаменитый писатель лишился наблюдательности, то ли это какая?то игра интересов? Так не понять событий, которые творились в нашей стране именно в те годы, в тысяча девятьсот тридцать седьмом! Так возвеличить зловещую фигуру Сталина! Что случилось с Фейхтвангером, до сих пор ума не приложу. К счастью, Ромен Роллан остался на высоте.

О самой сути разговоров со Сталиным Мария Павловна, собственно, рассказывала мало. Беседа шла о нашей советской жизни. о ее прошлом — когда Мария Павловна была советской гражданкой и вращалась в литературных кругах тех лет.

В следующий приезд в Париж я вновь встретился с Марией Павловной и она мне подарила копию письма, посланного ее мужу из Одессы. Письмо это произвело на меня сильное впечатление. К сожалению, не могу привести его дословно, так как отдал в какой?то музей, кажется, в Литературный, или в архив, но приведу его содержание, пересказывая своими словами довольно точно.

Начиналось оно так: «Дорогой товарищ Ромен Роллан! Я пишу «товарищ» как слово, самое для меня дорогое. Я вор — рецидивист, предводитель одесской большой банды. Однажды в поезде я украч чемодан. Распродав вещи, которые там были, на дне чемодана я нашел Вашу книгу «Жан Кристоф». От нечего делать я стал ее читать, и когда прочел, стал искать Ваши книги во всех библиотеках. И все, что нашел, прочел. После чего пошел в милицию и заявил на себя. Отсидел весь положенный срок и теперь я работаю, у меня семья — жена и дети — я понял, что только честный человек, который зарабатывает на жизнь своим трудом, может быть счастливым. Спасибо Вам, дорогой товарищ Ромен Роллан. Пришлите мне Вашу фотографию, хотя бы вырезанную из газеты, чтобы я мог видеть своего спасителя».

Вот так. Я позволил себе взять рассказ о письме в кавычки, потому что смысл его изложил точно и даже постарался передать его дыхание. Вот оно, значение великой и чистой, высокохудожественной литературы начала века. И когда я сейчас наблюдаю за прорвавшимся к нам потоком безнравственной, разлагающей душу литературы, фильмов, полных насилия и разврата, цель которых — пробуждать в людях самые низменные инстинкты, я мечтаю о времени, когда появятся наши новые гении, способные пробудить души, родственные автору процитированного мною письма до его духовного воскрешения.

Мне думается, что те деятели культуры которые считают, что под вывеской свободы слова смело срывают покровы с до сих пор скрываемых тайн и делают своего рода открытия, на самом деле просто уничтожают в человеке самые необходимые и даже святые качества, такие, как стыд, скромность, достоинство и честь.

«И чувства добрые я лирой пробуждал», — вот великий завет гения.