Глава 13 Швейцария
Глава 13 Швейцария
Мы с Лёней еще долго будем ностальгировать по этому дивному месту на земле
В 1988 году мы с Лёней получаем от наших друзей Горбуновых приглашение приехать к ним в гости в Берн, где они временно жили и работали. Володя, будучи главным инженером, руководил строительством жилого дома на территории посольства с 1986 года по 1992 год. Не раздумывая долго, найдя недельное окошко в репертуаре театра, собрались в одно мгновение и очень скоро вступили на швейцарскую землю. Мы в аэропорту Навстречу бежит Танёчек с букетом. Какое счастье! Она — маленькая, улыбка до ушей, запыхалась… Здравствуйте, дорогие! А вот и мы! А вот и Володя… объятия, поцелуй… садимся в машину, едем к ним домой. Угадали, как мы отметили эту встречу? Правильно. «А поутру они проснулись», — так рассказала одна из фотографий на следующий день.
В день приезда познакомились с нашим послом в Швейцарии Зоей Григорьевной Новожиловой. Высокая, красивая, с иссине-черными волосами, туго уложенными на затылке в пучок, она встретила нас с замечательной улыбкой, приглашающей на доверительные, дружеские общения, чем мы с Лёней с радостью воспользовались.
Всю неделю с утра до вечера мы с нашими друзьями знакомились с этой восхитительной страной.
Ах, Швейцария! Где мы только с Лёней не побывали — Берн, Монтре, Муртон, Тун, Интерлакен, Адельбоден, Люцерн, Андермат, Вевей…
Я даже побывала в гостях у барона Фальц-Фейна Эдуарда Александровича в его маленьком, но в таком милом государстве Лихтенштейн, — к сожалению, без Лёни, у которого, по-моему, в то время была запланирована встреча в посольстве. Меня же на встречу с бароном взяли с собой советник-посланник Ефимов Владимир Георгиевич и его жена Римма Викторовна.
Машина довольно быстро довезла нас до Лихтенштейна. «А где граница?» — спрашиваю. «Она осталась позади, — отвечают мне, — мы только что ее проехали». А я и не заметила, ее просто нет, — как-то несерьезно. Подъезжаем к дому, где нас встречает хозяин. Уже в очень солидном возрасте, но какой молодой: высокий, стройный, загорелый, и ему очень идут шорты. После положенных слов приветствия нас приглашают в дом.
Мы с Риммой шарим глазами по стенам, увешанным уникальными картинами русских художников, две из которых при прощании барон подарит нашему посольству, портретами отца, матери, ближайших родственников. Потом Эдуард Александрович с удовольствием и подробно расскажет о них, о своих корнях, завораживая нас прекрасной русской речью. Мы ходим как по музею, впитывая и запоминая свои ощущения о той дореволюционной России, которую так бережно хранит этот гостеприимный дом.
«Много из того, что вы видите, я был бы счастлив отдать в дар России, если бы был уверен в их сохранности. Неоднократно велись переговоры на эту тему, но у них нет для этого отдельного помещения… значит, не нужно», — сокрушался барон.
Конечно же, на память сделали несколько снимков. Обогатив себя духовно, начинаем прощаться. Хозяин выходит на улицу проводить нас. Мы садимся в машину. Отъезжая, оборачиваемся, смотрим на удаляющийся кусочек России в маленьком государстве Лихтенштейн.
Лёня часто любил передо мной похвастаться, перечисляя страны, где он побывал, а их было действительно очень много. Теперь я могла козырнуть: «Зато я была в Лихтенштейне, а ты — нет».
Путешествуя по городам, Лёня с Володей поочередно все снимали на камеру. Лёня впервые познакомился с работой оператора — это ему очень пригодится в свое время, когда он начнет снимать свой первый фильм «Сукины дети». А сейчас у него в руках камера, он немного воображает, напуская на себя солидность опытного оператора.
В эту поездку мы с Лёней решили разыскать могилу Чарли Чаплина на Вевейском кладбище. Поехали вчетвером. Володя — за рулем. Рядом Лёня с кинокамерой снимает пробегающие мимо нас опрятные швейцарские деревни, сменявшиеся по обе стороны дороги дивными пейзажами. Какая красота! Даже наши голоса обрели мягкие обертоны. Разговаривали вполголоса.
Ну вот и Вевей. И странно: никто из горожан не знает, где похоронен Чаплин. Останавливаемся часто. Татьяна, профессионально владеющая французским, поговорив с очередным прохожим, разводит руками: не знает. Мы, сидя в машине, наблюдаем сцену, — опять не повезло. Понять невозможно: кажется, и городок-то известен только потому, что там похоронен Великий Артист. Продолжаем поиск. Объехали, кажется, все возможные дороги и — спасибо единственному вевейцу, объяснившему нам наконец, как добраться до кладбища.
Вевей — городок маленький. Кладбище, до которого мы все-таки добрались, небольшое, тихое, и только хрустальными колокольчиками перекликивались друг с другом веселые птички, создавая уют этому благословенному месту. Находим могилу, замираем в священном почтении. Территория захоронения небольшая, со скамеечкой слева от надгробия. Сидим молча, каждый думая о чем-то своем и, конечно, о Вечности, о Боге и о нашей земной суете. Медленно идем на выход. Какая тишина!.. И она какая-то особенная, нарушать которую не хотелось.
Была еще одна встреча с Чарли Чаплином в швейцарском городке Монтре. На набережной Женевского озера стоит с человеческий рост статуя: котелок, усики, трость. Без обозначения, кто это, написаны слова: «Величайшему гению человечества, который принес столько радости миру». И все! и не надо никаких больше объяснений. Уже потом, давая очередное интервью, Лёня будет вспоминать этот памятник и эту надпись, отвечая на вопрос, что есть настоящая слава артиста. «Когда наши знаменитости, которых знают только в собственном подъезде, когда вот эти четырнадцати-, пятнадцатилетние дети говорят о своей славе, — думаешь, ну, ладно, может, они еще молоденькие, может, когда-нибудь поймут… Хотя, я думаю, при том интеллектуальном уровне, на котором находятся многие из них, и судя по тому, что они поют, какие слова они выговаривают, совершенно не по-русски зарифмованные, да еще то, что они говорят в своих интервью, — это достаточный показатель их уровня…
Я не говорю обо всех, потому что есть очень талантливые люди. Но мне забавно наблюдать как раз вот за этими „птичками“, у которых и мозги птичьи, и ухватки — как будто они действительно кто-то и что-то!.. Ну, как будто вся Россия глаз с них не сводит! Они даже не понимают, кто их аудитория! У них тусовки, люди бизнеса, но надо же понимать, что есть Окуджава, которого знает вся страна, и есть ты — маленький Коля Тютькин или Лиза Пупкина. Нуда, где-то спели какие-то пять песенок, так сказать, не лучшего качества, ну, кто-то вам аплодирует — ведь страна огромная, всегда найдется „покупатель“… Но говорить о славе… Спроси „знаменитость“ эту: „А что вы слышали о Блоке?“ — он, поди, не вспомнит, кто такой, он решит, что речь идет о блоке сигарет или еще о чем-нибудь…»
О чем думал Лёня, когда снимал этот памятник, мы с Танёчком не знали, легкомысленно подскочили к Чаплину, игриво прижавшись к нему с двух сторон, за что тут же схлопотали от Лёни, «осудившего» наше легкомыслие.
Всю поездку Лёня не расставался с камерой. А снимал он действительно профессионально.
В 1991 году мы опять на неделю прилетели к нашим друзьям в Швейцарию, на ноябрьские праздники. Таня с Володей уже около года как дед с бабкой и, как это обычно бывает, нянькаются с внучкой Настенькой, очаровательным девятимесячным ребенком. Теперь кто-то из них обязательно должен был оставаться дома. Ребенок — это хорошо, но не очень хорошо путешествовать без кого-то из них.
Теперь у нас с Лёней уже есть любимые места, на свидание с которыми мы летели в первую очередь.
Вспомнился смешной эпизод с Лёней. Мы с Татьяной однажды встали очень рано, чтобы пробежаться по бутикам. Володя ушел на работу, Лёня, естественно, отказался нас сопровождать, оставаясь досыпать дома. Через 2–3 часа, насладившись прогулкой по городу, мы возвратились домой. Открываем дверь и что мы видим… На полу в ворохе многочисленных игрушек копошатся Лёня и маленькая Настя, во что-то, видимо, играя. Нужно было видеть это смешное и трогательное зрелище. Заметив нас, он так обрадовался, что наконец-то может передать девочку в наши руки, вскочил на ноги, тут же схватил сигарету, на ходу объясняя: «А что я еще мог сделать? Я спал, Настя проснулась, стала плакать и просить молока. Где я его возьму? Вот завалил ее игрушками, как мог, стал забавлять». Судя по всему, они нашли общий язык. Настя молчала, забыв про молоко. Потом мы с Татьяной наблюдали, как Лёня, выкурив сигарету, забавлялся с Берликом, обаятельной собакой породы колли. Мой милый на четвереньках и Берлик обнюхивали друг друга. «Танечек, не спугни очарование…»
Наш праздник — 7 Ноября. В посольстве Зоя Григорьевна Новожилова принимает иностранных послов. Торжественный момент румянит ее щеки, от чего она делается особенно привлекательной. А мы, уединившись и отгородившись от этого праздника какими-то перегородками с цветами, наблюдаем происходящее. Нас никто не видит: они — там, мы — здесь. Мы — это Татьяна, Лёня, я и Тамара, с которой мы только что познакомились, подсев к ней на скамью. Мы озорно вздрючены. Что за праздник без выпивки? Володя, помогая Зое Григорьевне, носится между ней и нами, нам в клювике притаскивает бутылку красного вина. И вот она уже открыта, фужеры наполнены, мы быстро выпиваем, после чего бутылка стыдливо прячется под сиденье. Зоя Григорьевна продолжает принимать гостей, которым нет конца. Вот кто-то звякнул шпорами-погремушками, кажется, венгерский посол. Мы высунулись из своего укрытия, очаровались зрелищем и назад с глаз долой. Мы выпивали, слушая рассказ Тамары о том, как она совсем молоденькой девушкой вышла замуж за состоятельного швейцарца, как они полюбили друг друга и были счастливы. За это, то есть за Любовь, мы тоже выпили. К концу вечера Тамара пригласила нас всех к себе в гости. Но получилось так, что в доме у нее побывали только я и Володя: Таня оставалась дома с Настей, Лёня с Зоей Григорьевной уехали в Лугано.
Кстати, перед поездкой в Швейцарию я в Москве открыла какой-то журнал с гороскопом, прочла про Рыб: «скоро вас ожидает далекая поездка, из которой вы вернетесь с подарками…» «Вранье!» — подумала я: мы с Лёней еле-еле наскребли на дорогу. И вот, прощаясь, Тамара с мужем дарят мне прелестный полушубок из каракульчи от Шанель, диоровские очки и еще какие-то милые штучки, в общем, приукрасили меня от души. Теперь сую нос в любые гороскопы, когда они попадаются на глаза.
Тамара несколько раз приглашала нас в дорогие рестораны с роскошными интерьерами, где мы наслаждались изысканной едой и дивным видом на реку Рейн, отделявшую страну от Германии, до которой, казалось, было рукой подать.
Милая Тамара, окружившая нас своим вниманием и щедрой любовью, уже несколько лет одна (ее любимый муж умер), а дозвониться до нее невозможно, а так хочется — пусть по телефону — сказать ей слова благодарности, услышать ее голос, убедиться, что жива, здорова… Телефон молчит… Где ты, Тамара, откликнись…
— Нюська, представь себе, что мы с тобой богатые люди, живем в Швейцарии, в Интерлакене, и вон тот коттедж — наш.
— Ну, не знаю… Нет, не смогу, мои мозги не смогут справиться с этим допуском, трудно — с трешкой в кармане.
— А ты попробуй…
Лёня обнимает меня за плечи, и мы, пробуя изобразить хозяев предполагаемого «нашего» коттеджа, убыстряем шаг. Володя сзади снимает нас на камеру, что-то говорит, мы его не слышим, спешим к «себе домой», приближаясь к воротам. Дотрагиваемся до ворот и… — на этом греза кончается. Но мы даже с трешкой в кармане ощущаем себя хозяевами жизни, потому что — счастливы. К нам подтягиваются Татьяна с Володей, и Лёнин интерес тут же переключается на кинокамеру, которую забирает у Володи. Иногда он забывал ее выключить, и уже в Москве, отсматривая пленку, мы видели в течение долгого времени прыгающую дорогу и Ленины кроссовки.
Как нам всем было тогда хорошо! Мы с Татьяной развлекались, как хотели. На углу какого-то секс-шоповского магазина, уже к вечеру, стали изображать девиц легкого поведения, веселя наших мужчин. Думаю, мы это делали бездарно, слишком целомудренно обнажая ноги, но нам было весело. А раз весело нам и нашим мужчинам, значит, вечер удался, а значит, — скорее домой, — к столу!
Возвратясь из поездки, уже дома, мы показали отснятую кассету моей маме и моей тете Марии Кузьминичне, приехавшей к нам погостить. Это было время, когда наши магазинные прилавки пустовали.
Мы — я, Таня и Лёня — сидим на кухне, чтоб не мешать им в комнате наслаждаться чужой жизнью. Проходит время, — минут 15–20. И вдруг мы слышим истерический хохот. Ошалело выскакиваем из-за стола, бежим к ним, не понимая, что могло вызвать такой эмоциональный взрыв? Видим: на экране телевизора — длинная панорама мясных и сырных изделий. Сестры аж заходятся от смеха, из глаз потоком текут слезы. Вытирая их, чуть успокоившись, вновь начинают хохотать, — камера движется в обратном порядке, дразня сочными кусками свежайшего мяса. И все это в таком изобилии, и конца и края этому нет Как же все это может уложиться в голодной голове, в голодной стране — с ума бы не сойти. «Нинусыса, Лёня, но это же неправда-а-а, не может этого бы-ы-ыть, это муляжи-и-и», — содрогаясь от смеха, выпевала мама. И вот уже мы с Танёчком, гладя на них, трясемся от смеха, заражая смехом и Лёню.
Поверили или не поверили сестры нашим объяснениям, что другие страны живут несколько иначе, в отличие от нас, — не знаю. А заразительный смех — это положительные эмоции, на этом и успокоились.
Мама с тетей Марусей продолжали отсматривать кассету, а мы вернулись на кухню, где продолжили прерванный разговор. Через некоторое время опять «охи» и «ахи», и мы опять вскакиваем с места, бежим к сестрам, которые снова от смеха в слезах, но уже по другому поводу. «Господи, милые, да что вы сделали с Володей?» То есть они просмотрели всю шестидневную пленку, и в последний день Володя так осунулся и похудел, что без слез глядеть на его отощавшую и понурую фигуру было действительно невозможно. «Но какой же он был хороший в первые дни… а сейчас… Ой, какой худой… вез в магазине тележку — еле передвигал ноги… как же ему было трудно… бедный… Нинуська, Лёня до чего вы его довели-и-и».
Здесь, в Москве, мы с Лёней будем еще долго ностальгировать по этому дивному месту на земле, вспоминая многочисленные счастливые эпизоды из той нашей жизни.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.