В тупике

В тупике

Находясь в Кабуле в качестве представителя начальника Генерального штаба и подключившись к решению вопросов на самом высоком уровне, я окончательно убедился, что все решения относительно Афганистана принимались в Москве. И не в стенах Министерства обороны СССР или Генерального штаба, а на высшем государственном и партийном уровне. Прежде всего — в Комиссии Политбюро по Афганистану. В ее основной состав входили председатель КГБ, министры обороны и иностранных дел, а также заведующий Международным отделом ЦК КПСС Б. Н. Пономарев. Все просьбы руководства Афганистана, в том числе и личные, отправлялись в Москву. Нередко этим очень ловко пользовались и некоторые советники, пытаясь решить ту или иную возникшую у них проблему.

Прежде всего это касалось поставок вооружений, техники, грузов гражданского назначения. Сотни тысяч тонн сахара, муки, зерна… Все это, образно говоря, в Афганистан шло валом. Естественно, афганские лидеры жили тогда как у Христа за пазухой. Имея поддержку такого мощного соседа, выполнявшего все их прихоти, они в полном смысле этого слова упивались властью. Афганцы отлично понимали, что могут высказать любое желание и не услышат отказа. Не проходило и месяца, чтобы от них не поступала просьба, скажем спланировать и провести боевые действия против какого-нибудь очередного выдуманного ими врага. Командование Ограниченного контингента советских войск в Афганистане этому сопротивлялось. Я не могу сказать что-то конкретное о специалистах по экономике и дипломатии, но мы, военные, сопротивлялись решительно. Уже тогда, имея пятилетний опыт ведения боевых действий в Афганистане, командование 40-й армии четко представляло себе, что все касающееся подготовки и проведения войсковой операции ляжет на плечи советских солдат и офицеров. Никакие самостоятельные боевые действия афганская армия не вела. А если и вела, то можно было не сомневаться, что толку от них будет мало и в конечном итоге все равно придется бросать на помощь силы 40-й армии. Командование 40-й армии делало все возможное для того, чтобы не идти на поводу у афганского правительства и не ввязываться в те операции, которые нами запланированы не были.

Боевые действия в 1985 году, и это окончательно закрепилось до самого вывода войск из Афганистана, планировались, как правило, на месяц. План операций согласовывался со всеми нашими основными представительствами. Планирование исходило от штаба 40-й армии и аппарата главного военного советника. Именно здесь решалось: где, кому и как проводить боевые действия. За подписью командующего войсками ТуркВО этот план отправляли в Москву для утверждения. Там он рассматривался на Политбюро, прежде всего в Комиссии по Афганистану. Через неделю-полторы мы в Кабуле получали шифротелеграмму за подписью начальника Генерального штаба или министра обороны СССР, в которой говорилось, что наш план боевых действий на такой-то месяц утверждается в полном объеме, и указывалось, на что следует обратить внимание.

Я отдавал себе отчет в том, что на мне как на представителе начальника Генштаба лежит большая ответственность. Никому не подчиняясь, я мог сделать некоторые ошибки, например анализируя деятельность командования и штаба 40-й армии, некоторых командиров дивизий. Начальник Генштаба, принимая мои устные и письменные доклады, мог влиять на развитие ситуации.

Надеюсь, что мои знания Афганистана, специфики правительственных войск, а также моя оценка тех или иных событий помогали начальнику Генерального штаба маршалу С. Ф. Ахромееву владеть достаточно объективной информацией о том, что происходило в стране. Думаю, что я оказал определенную помощь и командованию 40-й армии. Командующий не всегда имел возможность выйти на высшее военное руководство СССР с просьбой так или иначе решить возникающие вопросы. В крайнем случае это мог сделать генерал для особых поручений. Сейчас я с чистой совестью могу сказать: для 40-й армии делал все, что от меня зависело.

Месяцы второй афганской командировки в 1985–1986 годах остались в моей памяти сложным и тяжелым периодом. Я по-новому сумел посмотреть на события, происходившие в Афганистане, и начал понимать, что присутствие наших войск, равно как и других представительств СССР, не нужно этой стране. Невозможно такую страну, как Афганистан, с совершенно другим укладом жизни, с другой религией, низким уровнем развития, страну, которая живет в XIV веке по своему календарю, сделать похожей на Советский Союз. Это настоящий абсурд.

Несмотря на то, что в середине восьмидесятых годов боевые действия в Афганистане достигли наибольшего размаха и велись чрезвычайно интенсивно, ситуация по-прежнему оставалась тупиковой. Налицо был углублявшийся с каждым днем кризис власти. Правительство Афганистана не только не закрепляло результаты деятельности 40-й армии, но и не стремилось этого сделать. Одновременно мы все чаще сталкивались с просьбами о проведении все новых и новых боевых действий.

Именно в это время многие стали задумываться о том, что мы напрасно таскаем раскаленные каштаны из огня. Вытащенные с огромным трудом, они никому по большому счету не были нужны.

Ограниченный контингент советских войск блестяще справился с поставленной задачей в течение нескольких месяцев после ввода в Афганистан. Наши солдаты сделали все для того, чтобы Апрельская революция не погибла. Руководство НДПА получило возможность укрепить свои позиции в стране и сделать то, что они считали необходимым. Однако, лидеры кабульского режима достаточно ловко втянули 40-ю армию в широкомасштабную партизанскую войну. Излишне драматизируя события, правительство Афганистана до последнего дня использовало все средства, лишь бы не лишиться той мощнейшей опоры, какой являлась 40-я армия.

Военные первыми поняли, что из создавшегося тупика есть только один правильный и приемлемый для нас выход — советские войска должны покинуть Афганистан. Анализируя сложившуюся ситуацию, руководство Оперативной группы МО СССР в Афганистане, командование 40-й армии и я как представитель начальника Генштаба систематически докладывали об этом. Конечно, если бы в 1979 году к мнению военных, которые до последнего момента возражали против силового решения афганского кризиса, прислушались, в 1985 году нам в Кабуле не пришлось бы ломать над этим голову. Матерям бы не пришлось хоронить своих сыновей. Тысячам молодых парней не пришлось бы возвращаться из Афганистана инвалидами.

Военные осознали необходимость радикального решения афганской проблемы в то время, когда многие из советских лидеров даже не до конца понимали, что опора на военную силу не принесет ожидаемых результатов. Больше того, они просто не хотели отдавать себе отчет в том, что мы все глубже увязаем в Афганистане.

Решение о выводе советских войск из Афганистана принять было тяжело. Любая военная кампания должна положительно закончиться для той страны, которая ее начала. До 1986 года решение о выводе войск не могло быть принято. Люди, находившиеся у власти в Советском Союзе и причастные к вводу войск, объективно не могли изменить свою позицию. Не была достигнута главная цель — Афганистан не стал той страной, которая, в случае вывода наших войск оттуда, пошла бы по стопам своего «старшего северного брата». В конце концов, нужно было каким-то образом обосновать и огромные материальны затраты, понесенные потери. Однако никто не мог с уверенностью сказать, что Афганистан стал если не социалистическим государством, то, во всяком случае, страной, похожей на наши среднеазиатские республики в то время.

Огромные затраты на афганскую кампанию не принесли ожидаемых результатов. Мы оказались в тупике. Необходимо было передавать инициативу афганскому правительству и принимать решение о выводе советских войск. Это время совпало с приходом к власти М. С. Горбачева. Хотел он того или нет, но другого выхода у него не было. Мы не скрывали и постоянно докладывали в Москву о моральном состоянии войск, о том, что дальше так продолжаться не может. Ради чего и вместо кого гибнут и получают увечья наши солдаты и офицеры?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.