Н. С. Смирнова Дневник гимназиста

Н. С. Смирнова

Дневник гимназиста

С фотографии на меня внимательно смотрит мальчик, очень серьезный и милый. Мальчику пятнадцать лет. Он гимназист — на нем форменная курточка, наверное, серого мышиного цвета. Фотография пожелтела от времени, она сделана в 1886 году. Я пытаюсь найти фамильные черты и в более поздних его фотографиях. Мне интересно представить, как он говорил, что читал, как учился, какой у него был тембр голоса. Я никогда его не видела, а он никогда не узнает о моем существовании. Отцом моего отца он станет в 1909 году.

Руф Яковлевич Смирнов, ученик гимназии

Счастье, что сохранились сведения о моем прапрадеде. Звали его Ржаницын Руф Александрович (1818–1879), священник Николоваганьковской церкви, протоиерей, у которого было тринадцать человек детей. В живых осталось восемь, среди которых Мария Руфовна, мать моего деда. Из этих восьми детей ни один не пошел по стопам отца, зато среди них были врачи, учителя и чиновники. Но эта не та история, о которой я хотела бы рассказать. Проходя теперь мимо Румянцевского музея (самое старое здание Ленинской библиотеки), я знаю, что в сохранившейся в его дворе красавице-церкви служил мой прапрадед. Служил настолько хорошо, что епархия после его смерти издала некролог отдельной книжицей, которая чудом сохранилась в семье. Начало некролога поражает искренностью, незатертостью и незабитостью слов, выбранных для прощания: «В ночь на двадцать пятое число января текущего года (1879) скончался один из ревностных пастырей, редкий по своим душевным качествам, отец протоиерей Московской Николоваганьковской церкви Руф Александрович Ржаницын. От природы больной и слабого телосложения, этот поистине деятель непостыдный на ниве Божии, всю жизнь свою провел в постоянных трудах, заботах и лишениях, но при всех обстоятельствах его трудной и разнообразной деятельности сила Божия видимо совершалась в немощах его».

Мальчик с фотографии, внук священника, вырастет, выучится на врача, пройдет фронты русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн, примет активное участие в земском движении, будет избран в Курске членом Государственной думы второго созыва от партии социал-демократов. Он будет дважды женат, и у него будет трое детей — один мальчик, мой отец, и две девочки. Не станет его в 1919 году по причине абсолютно банальной для тех лет — его унесет тиф. Это мой дед, Смирнов Руф Яковлевич, 1873 года рождения.

Руф Александрович Ржаницын

В нашей семье сохранился его дневник, он начал вести его в 1886 году, а закончил в 1888-м. Известно, что он заикался. Это важно потому, что дневник написан мальчиком, которому, наверное, трудно было говорить — «комплексы», как бы мы сказали теперь. Отсюда и стиль записей, отражающий особенности разговорной речи. О том, что он заикается, я узнала совершенно случайно, прочитав надпись на обороте его фотографии, сделанную его сестрой много позже. Растет он в дружной большой семье, у него два брата и две сестры — Сергей, Андрей, Анастасия и Мария. Их отец, Яков Смирнов, приехал из Вологды и женился в возрасте тридцати пяти лет на шестнадцатилетней Ржаницыной Марии Руфовне, дочери священника. Яков Смирнов был бедным чиновником и умер через семь лет после женитьбы, оставив совсем молодую вдову с пятью детьми. Отца уже нет, еще жива молодая и властная мать, воспитывающая пятерых детей, а после смерти Анастасии от чахотки — четверых. Материально помогает семье брат матери Алексей Руфович Ржаницын, удачно и по любви женившийся на дочери текстильного фабриканта.

Руф Александрович Ржаницын с супругой Марией Семеновной

Родители Руфа Яковлевича Смирнова: Мария Руфовна Смирнова (Ржаницына) и Яков Смирнов

Дед мой, Руф Яковлевич Смирнов, был членом социал-демократической партии и находился в оппозиции к царскому режиму, что не помешало ему окончить медицинский факультет Московского университета в 1896 году, а гимназию он закончил с серебряной медалью. По странному стечению обстоятельств я работаю теперь в том же здании университета в центре Москвы на Моховой, в котором учился мой дед. Царь-батюшка в 1907 году сослал члена разогнанной II Государственной думы сначала под Воронеж, где в слободе Бутурлиновка и родился мой отец, считавший себя коренным москвичом, а затем в Торжок, ще дед основал земскую больницу. В местном краеведческом музее о нем и его родной сестре, Марии Яковлевне Смирновой, хранится благодарная память. Мария Яковлевна стала врачом-гинекологом, выучившись в Германии на деньги богатого дяди, и стала в советское уже время первым заслуженным врачом тогда Калининской, а теперь снова Тверской области. Тогда была редкая вещь — женщина-врач с высшим образованием. Его братья Сергей и Андрей следуют за братом всюду, или он их за собой таскает, как и сестру, кстати. Андрей преподавал музыку, а Сергей рисование. Когда их не стало и где они похоронены, я не знаю. Папа мой об этом как-то не говорил, но дядя Сережа упоминается в одном из его писем середины двадцатых годов. В 1914 году дед ушел на фронт, провоевав до конца войны, окончание которой застало его в Курске, где он и умер от тифа в 1919 году сорока шести лет от роду, будучи заместителем главного врача военного госпиталя.

Но еще задолго до этих печальных событий после смерти первой своей жены от родильной горячки, как это тогда называлось, мой папа стал сиротой, когда ему не было и года, дед женился на своей первой любви, Орловой Надежде Ивановне.

Это отдельная история. Молодым человеком он влюбился в дочь своего старшего коллеги, тоже врача. Постеснявшись объясниться в любви лично, он попросил своего товарища передать письмо с предложением руки и сердца. Тот благополучно забыл передать письмо или намеренно не сделал этого, и, не получив никакого ответа, дед в отчаянии поехал на русско-японскую войну, где и встретил мать моего отца, свою первую жену, Анну Федоровну Грунке. Она, судя по всему, туда отправилась тоже зализывать душевные раны, а может, обоих их судьба в патриотическом порыве послала навстречу друг другу. Отец Анны Федоровны — немец, притащивший семью с пятью дочками в Россию во второй половине девятнадцатого века. Моей родной бабушки не стало, а ее сестры после революции оказались все в Европе. Одна из них жила во Франции и принимала со своей дочерью активное участие в Сопротивлении. Их жизнь — история отдельная.

Руф Яковлевич Смирнов во время депутатства во II Государственной думе

Мария Яковлевна Смирнова, сестра деда

После смерти первой жены Руф Яковлевич возобновил отношения с Надеждой Ивановной Орловой. Они поженились в 1911 году, а годом позже у них появилась дочь. Надежда Ивановна была очень хорошим и добрым человеком, я ее хорошо помню. Она стала приемной матерью моему отцу и его сестре. Надежда Ивановна была дочерью Ивана Ивановича Орлова, приятеля Антона Павловича Чехова, для которого он оформлял по доверенности купчую на его ялтинский дом. Многие потом пеняли ему, что место выбрано неудачно, да и стоить он мог меньше уплаченной суммы. Иван Иванович Орлов был лечащим врачом семьи Блоков в Шахматове и недалеких их соседей Менделеевых. Братом Надежды Ивановны был Василий Иванович Орлов, побывавший на каторге и вызволенный оттуда революционными событиями 1917 года. Он был членом общества политкаторжан и умер в самом конце Второй мировой войны, проведя годы эвакуации в Елабуге.

Руф Яковлевич Смирнов на фронте Первой мировой войны

Надежда Ивановна Смирнова (Орлова), вторая жена деда

Я с интересом разглядываю фотографии, сделанные дедом в полевых условиях в Мукдене, Порт-Артуре в 1904–1905 годах и, позже, на фронтах Первой мировой войны. Фотографии уже коричневого цвета, совсем в дымке, сделаны они на мягкой гибкой бумаге, их у нас сохранилось около шестидесяти. Полк в походе, училище фельдшеров, которых готовил мой дед, полевой госпиталь, раненые солдаты, похороны погибших солдат, старый китаец с косицей на спине, просто пейзажи реки Амур и много еще чего. Смотришь на них, и оживает история, становясь не абстрактными рассказами официального учебника, а приближенная настолько, что кажется, что и ты там был, и это твоя история и жизнь.

Дед и бабушка сразу после свадьбы в 1906 году: Руф Яковлевич Смирнов и Анна Федоровна Смирнова (Грунке)

Я, честно говоря, взяла без разрешения эти фотографии у тетки, когда она была уже совсем слаба. Она попросила что-то достать из ящика письменного стола, и в глубине я увидела связанные ленточкой фотографии. Бросив взгляд на верхнюю из них, я поняла, что дурная сохранность не уменьшает их ценности. Правильно я сделала, потому что мой кузен после ее ухода в мир иной благополучно все выбросил в тот же день. Он просто вынес на помойку целый комод, где хранились семейные документы и письма. А ведь я просила этого не делать. Всем совет: если хотите что-нибудь сохранить, берите и сохраняйте. И задавайте вопросы. Теперь можно только сетовать, что я их задавала мало.

Руф Яковлевич Смирнов, земский врач. Слобода Коренск Корочанского уезда

После смерти деда от тифа в 1919 году нужно было решать, как быть с детьми, и Надежда Ивановна оказалась в тяжеленные годы послереволюционной разрухи в Курске полной неумехой, одна с тремя детьми на руках. После сложной и долгой переписки было решено послать детей в Торжок к незамужней сестре деда Марии Яковлевне, где та работала в больнице. Сначала речь шла об одном из детей, но потом было решено не разделять сестру и брата. С 1920 года они оказались под покровительством родной тетки и ее подруги, фельдшерицы той же больницы Натальи Николаевны Щепотьевой, взявшей на себя в основном заботы о детях. Натальей меня назвали в ее честь. Позднее тетя Лида без особой радости рассказывала, что ей, совсем маленькой девочке, приходилось топить русскую печь, а папа в Курске за стакан козьего молока для младшей сестры Верочки пас целый день козу.

Слобода Бутурлиновка

Курск в 1919 году занимали то белые, то красные. Руф Яковлевич Смирнов, мой дед, был заместителем начальника военного госпиталя. Счастье, да простит меня Господь, что он умер от тифа тогда, когда в городе были красные, и папа в анкетах с полным на то основанием писал: «Отец в годы Гражданской войны состоял в рядах Красной армии». Воюя на империалистической войне, дед каждый день писал письма домой своей жене и детям. Коробка с письмами пропала при странных обстоятельствах. Она была «конфискована» дочерью комиссара госпиталя, которую тоже звали Лидой, как сестру отца. Тетя Лида побоялась сказать об этом даже взрослым и горевала о тех письмах всю жизнь безмерно. В них описывалась война без прикрас, без внутренней цензуры, без оговорок на то, что они адресованы маленькой девочке. Из того, что дошло до меня, осталось всего две открытки, которые дед писал жене с фронта.

Руф Яковлевич Смирнов (стоит), Мария Яковлевна Смирнова (сидит справа)

«19.06.1917 Открытка. Московская губ., Покровское-Алабино, дер. Корнево, имение Королевых, дача Дунаевых. Надежде Ивановне Смирновой.

Сейчас я встал в 79-м госпитале до 10-ти выяснить свой квартирный вопрос. Я переселился из номера к товарищу молодому и сейчас живу с ним в его чудесной комнате на краю города с окном, выходящим в сад: розы прямо глядят в окно. Пошел ливень, и я занялся письмом тебе. Чем больше вхожу здесь в работу, тем становится интереснее, и лишь нравится запрет на такт, энергию и смелость, которая представляет эта работа. Сплелся удивительно запутанный узел из различных взаимоотношений, порожденный революцией и различных групп. Распутывать его очень интересно. И сама непосредственная работа в настоящий момент тоже очень интересна. Твоих писем нет никакой возможности пока мне получить, пока не написать мне по новому адресу.

Руф».

Верхний ряд слева направо: Сергей и Лидия Смирновы

Примерно в то же время Надежда Ивановна пишет письмо своей матери. Атмосфера тревоги и нестабильности читается в каждом слове:

«Милая мамочка! У нас все здоровы. Хотя идут неистовые дожди, но здесь песок, и если нет дождя, то ходим без галош. Дети много капризничают от дурной погоды, но если их не пускать наверх, то там мило и спокойно. Да, кажется, погода хочет начать исправляться. Твоя Надя. От Руфа Яковлевича никаких писем. Газетные известия очень волнуют».

А вот еще письмо, которое написано матерью Надежды Ивановны в ответ на ее письмо, в котором она пишет о смерти Руфа Яковлевича.

«08.05.1919

Милая Надя! Получила твое заказное письмо. Неужели оно было послано в марте? Значит, шло больше месяца. Бедная ты моя! Как все ужасно! Знаешь, мне все как-то не верится, что это произошло. Когда я читала твое письмо, у меня под сознанием все время шевелилась какая-то глупая мысль, а вдруг благополучие кончилось.

Я не знала про предсказания. Право, не знаю, что и думать. Ведь, казалось бы, глупо верить, а между тем факты все время опровергают скептицизм. И Руфу Яковлевичу было предсказание, что 47-й год роковой? И знаешь, тут Сумароковы, я им про тебя говорила. Зашел разговор о хиромантии, и она говорит, что все, что ей наговорили по руке, сбывается. Я спрашиваю: “И теперешний переворот в вашей жизни?” (Они ведь живут ужасно!) “О, да!” — говорит она».

Дневник дедушки-гимназиста отдала мне старшая сестра моего отца, Лидия Руфовна. Несколько лет назад я ввела текст дневника в компьютер. Время у меня это заняло не очень много, но трудно было разбирать почерк совсем не знакомого мне человека. По мере того как работа продвигалась вперед, я привыкла к этому мальчику, он мне стал очень интересен и близок. Мой папа, который родился в 1909 году, его почти не помнил и не мог ничего рассказать, или не хотел, или боялся. Не знаю. Я знакомилась с очень неординарным человеком, жизнь которого состоится потом. До 1919 года он проживет еще двадцать один год, сколько он успеет сделать!

А дневник очень интересный. Жизнь изо дня в день. Иногда подробнейшее описание происходящего, иногда отговорки о нежелании писать. Поток времени в словах, оставшихся на бумаге. Упоминаемые И. С. Тургенев, И. А. Гончаров, Чарлз Диккенс — его современники. Гимназические будни, приятели, отношения в семье, детские игры (не всегда невинные), летний отдых на даче под Москвой, рыбная ловля. Тут студенческие волнения, покушение на государя императора, сердечные тайны, мечты о будущем. Тут и тексты контрольных работ, которые очень похожи на сегодняшние, и отзывы о прочитанных книгах, и характеристики учителей, и душевные метания. Обычный мальчик с обычными амбициями. Интересно, что они были почти ровесниками с В. И. Ульяновым (Лениным). Очень много похожего — одно время, одна страна, среда немного другая, но та же модель многодетной семьи без отца, рано ушедшего. Результат разный.

Меня все время мучает одна мысль. Что мы за поколение такое детей, родив — шихся после Второй мировой войны? Те, кто взрослеет сегодня, другие, более циничные, более свободные и раскрепощенные во многих отношениях. Они едва ли поймут природу страха в обществе, которое сформировало и подчинило себе поколение их бабушек и дедушек. Родителям их повезло больше, молодость их пришлась на шестидесятые.

Наши деды, да и чьи-то бабушки не упокоены по-христиански. Мой дед зарыт в общей братской, засыпанной негашеной известью могиле, как хоронили тифозных больных. Место захоронения неизвестно. У многих дедушки и бабушки исчезли безвозвратно в молохе революционных событий и дальнейших жутких лет, став жертвами режима. Интеллигенция, рабочие, крестьяне, духовенство — не важно! Время их не пожалело. Сколько же мы потеряли! Сколько нам не было рассказано сказок, не показано фотографий, не прочитано книг! Сколько семейных историй ушло вместе с ними! Сколько нитей и связей прервалось!

Ценность отдельной человеческой жизни, ее неповторимость, память поколений — вот о чем думаешь, перелистывая чудом сохранившиеся старые документы и письма.

И все-таки интерес к сохранившимся семейным архивам в последнее время возрождается. Надеюсь, что эта книга побудит читателей к поискам сохранившихся писем и документов на антресолях, в чемоданах, пыльных папках… Кроме вас этого не сделает никто!

ДНЕВНИК

1886 год

20 декабря 1886. Суббота

Сегодня нас распустили на праздники. Уроков задали очень мало, почти что ничего, потому что нас классный наставник Василий Филатович Никифоров просил об этом учителей, так как мы хорошо учились в продолжение полугодия. После последнего урока к нам в V класс пришел инспектор Александр Николаевич Шварц. В своей речи он выразил благодарность нам и нашему классному наставнику и даже пожал последнему руку. Василий Филатович посоветовал нам не учиться совсем в продолжение праздников и отдохнуть.

В нашем классе сегодня случилась порядочная история. Сосед мой Павлов, с которым я учился в прогимназии, любил подсмеиваться над другими. Он назвал Мамонтова, самого сильного из нас, рогатым скотом, потому что у него на лбу были шишки. Тот ударил его по лицу. Вас. Фил. спросил на лат. языке Павлова, почему у него покраснела щека, он не желал выдать товарища, не сказал. Но Мамонтов сам встал и сказал, что ударил Павлова, тогда и Палов сказал, что он назвал его скотом. Вас. Фед. велел Мамонтову извиниться перед Павловым. Так дело и кончилось. Вечером дома читал «Путешествие к центру Земли» Жюля Верна. Эта книга показалась мне довольно интересной и побудила меня изучать минералогию. Я по указаниям «Видимый мир» сделал соленую воду, процедил ее и поставил на гардероб, прикрывши Атласом Иордана. С тех пор я решил не смотреть ее до Рождества, хотя и сомневался в удаче, так как пыль могла попасть туда, и я налил воду в глубокую тарелку, и потом кристаллы должны были получиться маленькие.

21 декабря. Воскресенье

Я проспал приблизительно до 11 часов. Потом убрал все свои учебные и не учебные книги. Вечером мамаша привезла нам три книги. Самая лучшая из них, на которой я пишу сейчас. Потом мы хотели сделать репетицию первого и второго явления первого действия «Ревизора». Но она не удалась, потому что нам мешала сестра, да и мы не были расположены к этому. Затем стали петь. Мамаша и старший мой брат 16 лет стали разучивать «Бог войны» в 4 руки. В продолжении дня фехтовались несколько раз выструганными лучинками.

22 декабря. Понедельник

Сегодня день Ангела старшей моей сестры. Я прочел две книги «Случайный начальник», сочинение Эмара, и первую и вторую часть «Обломова» Гончарова. «Случайный начальник» показался мне не очень интересным в сравнении с другими книгами этого же автора, где действие происходит в Америке, и это, кажется, потому, что я пристрастился к Америке еще раньше, читая Купера, Майн Рида, Жюль Верна и Эмара. И я теперь читаю с большим удовольствием сочинения этих авторов, чем лучших авторов русских, например Гончарова, Пушкина. За чтением этих книг отдыхаю. Вечером я не утерпел и посмотрел на свою соленую воду: она вся покрылась пылью, а на полях тарелки была соль, совсем не похожая на кубы и на обыкновенную соль.

23 декабря. Вторник

Мамаша с утра уехала в город за покупками. Я немного прочел из «Мещан» Писемского. К утру приехала мамаша, привезла большую книгу меньшему брату, гостинцы на Рождество и игрушки для Феди, Коли, Лизы, детей моего дяди Алексея Руфовича Ржаницына, учителя русскому языку московской 2-й прогимназии, где я учился до поступления в 1-ю прогимназию. Потом мамаша легла отдыхать, а я пошел с сестрой в библиотеку. Я взял продолжение «Случайного начальника», «Буйную жизнь» и «Миссурийские разбойники». Вечером я прочел «Буйную жизнь». У нас столовую перенесли из маминой спальни в Настину комнату (старшей сестры).

24 декабря. Среда

Последние два дня перед Рождеством мы ели постное. Нынче с утра у нас была уборка. Я после чаю дочитал «Миссурийские разбойники». Мамаша пошла за дровами, а мы все пили чай в нашей комнате, потому что в других комнатах мыли полы. Мы, то есть я, старший брат Сережа, младший брат Андрюша и две сестры, стали советоваться, что подарить мамаше на Рождество. Сестра предлагала купить цветок, я — корзину с клумбою цветов, старший брат — пирожное и цветов. Мы решились на последнее. Сестра, когда мамаша пришла, попросила у ней денег, как будто бы на ложу в театре, а сама купила пару ландышей, то есть не ландышей (ее обманули), а каких-то других цветов. После Всенощной, когда все собрались чай пить, мы поставили их перед самоваром, мамаша сначала их не заметила, а потом уж, через несколько времени, заметила. Кроме того, она купила еще две колоды карт. После чаю я немного почитал из «Вольных стрелков».

25 декабря. Четверг. Рождество Христово

Я проснулся довольно поздно, выпил только одну чашку чаю. К обедне мы пришли поздно, к Херувимской. Выстояв половину обедни и молебен с коленопреклонением, мы пришли домой. После чего я дочитал «Вольных стрелков». Эта книга показалась мне такой интересной, что я решил прочесть всю серию, к которой она принадлежала: «Арканзасские охотники», «Пограничные бродяги», «Благородное сердце». Мне было весьма скучно, я не знал, за что приняться. Наконец, я стал фехтоваться против брата Андрюши и младшей сестры. Потом пришел к нам старший брат. Тогда мы разделились: я с младшим братом против старшего брата и младшей сестры. Но я попал младшей сестре в горло и оцарапал его, из-за этого у нас все рассорились. Вечером мамаша с Сережей и Настей уехали к дяде Лене, как мы его звали. А мы втроем остались и проиграли весь вечер в карты. Нам на вечер оставили гостинцев. <…>

30 декабря. Вторник

После утреннего чаю я дописал слова по Саллюстию. Потом к нам пришли мои тетки. Клавдия сперва, а потом Дуня. Я прочел половину «Лагеря язычников» Ф. Купера, потом вышел гулять вместе с братом. Погулявши, пили чай, обедали, вечером читал «За драгоценным корнем» в Ниве 1855 года.

31 декабря. Среда

Я встал в одиннадцатом часу. Напившись чаю и съевши две котлеты. Мы: я, брат Сережа и Настя, отправились в Большой театр на оперу «Аскольдова могила». По дороге у Игнатова купили пяток яблок за 15 копеек. Мамаша наша велела надеть башлыки, я был очень недоволен. Мы наняли извозчика за 20 копеек. Но в конце дороги у его лошади сломалась подкова, и мы слезли и пошли пешком. Мне понравились декорации на первом действии. Днепр утром. На втором Днепр ночью при свете луны. Очень хорошо исполнил свою роль бандуриста, гудовщика Топорка, Голован — господин Додонов. Мне понравился еще незнакомец, господин Белявский. После третьего действия мы принесли пальто на место: в третий ряд галерки у входа №№ 133, 134, 135. Когда мы пришли домой, наелись арахиса и подсолнухов, которые мы в полчаса уничтожили. После вечернего чаю я надел папашин халат, вымазал себе лицо сажей, надел башлык, взял кочергу и вышел. Меня все стали колотить по «зы». Мы пропели «Боже, царя храни», «Славься», «Гой, ты Днепр» и легли спать. Мне понравилась песня «Близко к городу Славянску».

1887 год

1 января 1887 года. Четверг

За обедней меня убедило то, что молебен был без коленопреклонения, как всегда. После чаю пришла тетка нашей кухарки и принесла пирожного, с которого меня чуть не стошнило. Мамаша сказала, что если она еще хоть что-нибудь принесет, то она не примет. Я взял одну палочку kaly hypermarganicum и помазал себе под губою, как будто бы кровь, потом насилу отмыл, и то не совсем. Потом я, Сережа и мамаша поехали к «Кресненькой». А потом мамаша хотела отправить нас домой, но извозчики брали 40 копеек от Дорогомиловского моста до острога. И мы пошли к бабушке <…>

Арабская лошадь (исправленное)

Араб Аравии гордится

Своею лошадью всегда:

Без ней не мог бы поживиться

Чужим добром он никогда.

Ея красоты восхвалять

В различных песнях и стихах

Она с ним вместе отдыхает

Труды опасности делить.

Когда ж ее он призывает,

На всех порах к нему летит.

За грех продать ее считает,

Когда в пустынях и степях

Он караваны выжидает

В оврагах с племенем своим.

Потом внезапно нападает

И не дает дороги им.

В прежнем виде 1883 г. Мне 11 лет

Араб Аравии гордится своею лошадью всегда.

Без ней не мог бы поживиться

Чужим добром он никогда.

Ее он очень уважает (любит),

И без него не мог бы жить.

Из-за нее дать не желает

Родных и собственную жизнь.

Когда же путник Европейский

Вблизи жилища проезжал,

Тогда он с умыслом злодейским

На Европейцев нападал. <…>

7 января. Среда

Сегодня мой день рожденья. Мне исполнилось 15 лет. После Рождества в первый раз иду в гимназию. Первый урок немецкий, у немца я получил 5. Василий Филатович баллов не ставил. По истории никого не спрашивали. Григория Хрисанфовича Херсонского, «Тенорка», мы обманули, сказавши, что ничего не задано. Между тем как была задана формула пятнадцатиугольника. Он стал объяснять далее о площадях. За его объяснением можно было заснуть, хотя он объяснял отлично. Он очень часто повторял одно и то же. Когда за алгеброй он объяснял о символах с показателями дробными и отрицательными, мы с Павловым сочинили стих: «Энку на пеку, по ку сокращаем, берем вверх ногами и выйдет пеку в степени ку». Мамаша на рождение купила мне пирожного и сухарей. Мы их съели в один вечер, только на другой день немного осталось. <…>

12 февраля. Четверг

Сегодня последний день перед роспуском на Масленицу. Нынче же мы пойдем в театр. Из нашего класса выбрали 4 человека: Брюханова, Павлова, меня и Клумова. Шилов не пошел, потому что у него болела нога. Я и Павлов попали в Большой театр, Клумов и Брюханов — в Малый. По окончании уроков я не пошел домой, потому что в полчаса двенадцатого мы должны выйти из гимназии. Я закусил двумя пирожками: один с творогом, другой с вареньем. По дороге в театр я купил афишу с «Рибреткой», по выражению продавца. Мы пришли рано, у нас в ложе было тесно. В соседней ложе оказалась вторая прогимназия. Я со всеми первоклассниками поздоровался. Здесь были: Дедерский, Некрасов и другие. Александрова только не было. Пришел Петр Иванович. Я его узнал только потому, что мне еще раньше Пуфа сказала, что он отрастил бороду. Он совершенно переменился. В прошлом году с теми же первоклассниками и с Петром Ивановичем я смотрел «Русалку» в Большом. В первом действии мне понравилась застольная песня Бутенко, моего любимца, он играл Каспара. Во втором действии я с Павловым сидели в ложе второй прогимназии. В «волчьей долине» водопад я плохо разглядел. Ад, огненные шары, черти, водяные мне очень понравились. Бутенко здесь тоже отличился своим голосом. В антракте между вторым и третьим действием я с Павловым пошел в фойе, достал два яблока и выпил полстакана воды малиновой. Видел Розенблюма, встретил Терешковича. Когда мы с Павловым возвращались, кто-то сзади сказал: «Господин Павлов!» Оказалось, что это Сныткин. Вл. Л. удивился, какой он стал широкоплечий и говорит басом. Он рассказал о своем житье в 5-й гимназии, а мы о своем в первой прогимназии. Там Кольцов был первым, Оленштейн по математике получал двойки, потому что учитель математики не любил жидов. Он сказал, что Усачев с ним. Мы пошли к нему. Усачев остался таким же. Все это действие мы просидели у них в ложе. Один я дороги не знал, а Павлов не хотел идти. Наконец, к концу действия, я ушел от них и долго не мог найти своей ложи. Я боялся, что Ник. Алекс. рассердится на нас, но этого не было. Я отправился домой и непременно бы заблудился, если бы не встретил Васильева. Он повел меня другой дорогой. Мы догнали Покровского. При выходе из театра я встретил их соседа в 4-м классе, Рабиновича в очках.

Масленица 1886 года

В четверг последний день перед роспуском, и нас в этот день возьмут в театр. После уроков пришел инспектор и сказал, кого возьмут в театр. Из нашего класса взяли семь человек. Мы пошли в залу занять ложи театра. Я выбрал ехать в Большой театр на «Русалку».

Я успел сходить домой, и оттуда мы с братом пошли в театр. Когда мы пришли, уже все назначенные сюда были в сборе. Во время антракта я достал два апельсина, один съел сам, а другой дал Александрову. С нами был Петр Иванович. Потом Александров попросил показать ему сортир. Мне понравился Бутенко в роли мельника и особенно в третьем действии, когда мельник сходит с ума. Князя играл Медведев. Я на «Русалке» был уже второй раз, и она мне понравилась лучше, чем в первый раз. Из гимназии в театр я ездил уже третий раз. <…>

29 марта. Воскресенье

Вчера нас распустили в 12 часов на Пасху. Первый урок был немецкий. Евреи в класс не пришли, так как у них был праздник, и потому на немецком языке нас было всего 8 человек. Как только Богдан Иванович вошел, мы стали поздравлять его с праздником и даже христосоваться. Это его так растрогало, что он не задал даже нового урока, а дал старый, хотя и к этому дню он был старый. Мы стали просить Б. Иван. не спрашивать, и он согласился. Мы стали переводить основание Петербурга. Мамонтов переводил, а Палов писал. Потом стал переводить Васильев, а я писать. Второй и третий урок были латынь и греческий. Урок нам по латыни был задан двойной, а зато по греческому ничего. Василий Феофилактович по латыни на праздник нам задал 31 фразу по Менге. Сперва он сказал, что задаст 45, а немного спустя убавил на 31. Сереньку вызывали по латыни — тройка. По гречески вызывали и меня. Я отвечал наизусть по-русски урок, который спрашивали меня в прошлый раз. В конце стал немного заикаться. Вас. Феоф. сказал, что я читаю стихи немного шероховато. Тогда встал Павлов и сказал, что я заикаюсь, не могу выговорить некоторых букв. В.Ф. сказал, что я это сам могу сказать. Также при пересадке Павлов опять заступился за меня. Когда Вас. Ф. Спросил меня, почему у меня по-русски три, я сказал, что у меня плохие сочинения. Павлов встал и сказал, что мне баллы испортила двойка, поставленная Ильей Васильевичем, а не Виктором Александровичем. Я этого никогда не забуду. Накануне роспуска Клумов, как мы позже узнали, сочинил на каждого из нас эпиграмму и без подписи положил каждому в стол. Я вечером хотел написать ему ответную эпиграмму, но она не вышла:

Писатель скромный эпиграмм и сатир гадких,

Хоть и полны твои стихи намеков мелких,

И хоть без подписи ты их пускаешь,

Себя, желая скромным показать,

Однако же тебя легко узнать:

И лучше б было бы тебе

Сперва подумать о себе,

А уж потом советы подавать

И прежде этого других не укорять.

Клумов советовал Дубасову учиться, хотя и сам не особенно хорошо учился и над всеми надсмехался. На другой день после этого, то есть вчера, Клумова не было в классе. Он заболел крапивной лихорадкой. Перед роспуском, т. е. 27-го я с ним боролся и почти победил его. Я очень на него сердился, хотя этого и не показывал, за то, что он дразнил меня херувимчиком, у него это перенял и Гурьев. Гурьеву я, правда, отплачивал, дразня его Геркулесом, вакханкой, Агамемноном, Парисом. Недавно я прочел в газетах, что в Поле, венгерском городе, провалился театр и оттуда идут пары. Я еще больше убедился, что на земле творится нечто неладное. Весьма поздняя зима в России, землетрясение в Ницце, иссякание горячих источников в Греции, что не было с незапамятных времен. Что-то покажет солнечное затмение в августе! Недавно я читал новейших русских путешественников и был рад, что Россия не уступает никому из других государств. У нас есть путешественники Юнкер, Елисеев, Пржевальский, Потанин, Миклухо-Маклай. Вчера вечером мы пошли в церковь. Вербы там разбирали, ПРОИЗВОДЯ ДАВКУ. Даже один мужик закричал. За чаем толковали о том, что много людей погибли от зависти: Скобелев, Моцарт. И от своих страстей — Пушкин и Лермонтов. Потом толковали, что нужно жить для других, а не для себя, потому что в противном случае перед смертью будешь мучаться от скуки. <…>

Я с Серенькой пошел к портному за польтами, причем мамаша снабдила нас необходимыми инструкциями, как то: деньги отдавать при свидетелях, потому что портной может быть пьян и потерять их. Сперва сказать, потом порыться в карманах, а потом уж дать деньги, нести польта обоим. Мы исполнили приказание в точности. Пришедши к бабушке, я стал рассматривать Руфины раковины и рыбки. Через несколько времени пришел Антон и сказал, что нас с польтами зовут к Лене. Там мы померили польты и потом пошли домой. Но мамаша зашла к бабушке, и там ее уговорили остаться. Серенька с Руфой выпросились у мамаши ко всенощной в церковь Троицы-Арбат, и я с ними хотел. Там пели Сахаровы певчие на два хора. Особенно мне понравились ирмосы. После «Чертог твой» мы возвратились к бабушке. Там напились чаю и, наконец, благополучно возвратились по конке домой. <…>

1 апреля. Среда

Сегодня мы будем исповедываться. Мы пошли к заутрене. Когда стали читать Евангелие, я не выдержал и вышел просвежиться. Когда я бываю утром в церкви, со мной бывает дурно. Начинается зевота, выступает холодный пот, и наконец, когда совсем нельзя стоять, я выхожу из церкви просвежиться и прихожу назад. После заутрени я читал Евангелие. Потом пошли к обедне. Исповедь начнется в два часа. Перед исповедью я посмотрел по катехизису свои грехи. Как только ударили, мы надели новые польты, картузы и пошли к исповеди. Поздний батюшка еще не приходил, и потому мы по ошибке встали к раннему, но потом перешли к позднему. Нам пришлось ждать около получаса. Прежде всего исповедовался Андрюнька. Потом я, а после всех Серенька. После исповеди я съел булку и выпил чашку чая. Серенька, как и в прошлом году, ревел, так как мамаша ему не сказала, что надо класть в кружки при записывании. Потом пошли к вечерне, слушал правила, из которых только понял: «Иисусе, сладчайший, помилуй нас, Богородица, спаси нас и радуйся, Невеста Небесная». После вечером читал Евангиеле, потом пошел к Всенощной, и, воротившись домой, легли спать. Нынешний раз я после исповеди порядочно нагрешил. <…>

4 апреля. Суббота

Сегодня пили чай в нашей комнате, так как остальные комнаты мылись. Утром я выучил урок по русскому языку. Мы пошли к обедне. Мамаша просила узнать, где и когда здесь святят Пасху. Серенька спросил об этом богомолку. Она сказала, что после ранней обедни, что потом оказалось неверным. В благодарность за это Серенька сказал ей merci. Об этом же мы спросили Алексея, дворника, а он сказал, что после заутрени. Я лег спать с семи часов, но не мог заснуть. Нас разбудили в 10 часов с половиной. Пришли в церковь мы рано. Мамаша было звала нас на свое место, но когда почти все наши места заняли другие, то она перешла на наше. Певчие не пропели, а продрали «Волною морскою». Стали дожидаться 12 часов.

5 апреля. Воскресенье

Наконец, раздался удар колокола, все перекрестились. Мальчики трио запели «Воскресение Христово видавши», и крестный ход двинулся. Я не пошел вокруг церкви, как и в прошлый год. Серенька уже дал пройти большей части народа, но при выходе из церкви он встретил крестный ход на возвратном пути и воротился назад. Народу на заутрене было очень много. Простояв заутреню, мы все возвратились домой. Потом я и Серенька пошли к обедне и пришли к Херувимской. Разговевшись, я лег спать. Проснулся я довольно поздно. Большую часть дня я читал «Рыбаки» Григоровича. Часов около 3-х я, Серенька и Андрюнька отправились к бабушке. <…>

8 апреля. Среда

Сегодня мои именины. Я встал раньше Сереньки и Андрюньки, напился чаю и отправился в Страстной монастырь. Мамаша дала мне кучу денег, чтобы вынуть просвирки, купить свечки, на проезд, купить у Филиппова пирожное и сухарей. Была сырая погода, шел снег. Конка ушла у меня из-под носа, и мне пришлось дожидаться порядочно. В конке было очень мало народа. В Страстной монастырь я пришел к Евангиелю. Пальто я не снял, хотя мамаша и велела, потому что было нежарко, да и на пять минут его не стоило снимать. После я сказал мамаше об этом. Отстояв обедню, я пошел к Филиппову. Прошел немного в переулок, не нашел и воротился назад. Посмотрел на выставленные журналы в надежде увидеть «Вокруг света», но его там не было. Воротился назад искать Филиппова, спросил одного извозчика, как мне его найти. Он мне сказал. Поехал домой по конке. При этом мне пришлось слезать на ходу конки, и я наткнулся на одного барина и чуть не полетел. Барин этот дал мне наставление, что нужно прыгать с конки вперед. От дождя у меня сделался насморк. Приехавши домой, я выпил чашку оставшегося чаю, а потом подогрели самовар, и мы все стали пить чай с пирожными и сухарями. Оставшуюся пироженку мы отдали Аксинье, от которой ее стошнило. <…>

18–25 апреля. Две недели после Пасхи

Баллы нынешнюю неделю у меня следующие: 2 — за русский диктант, 3 — за сочинение «Лучший день каникул на Пасхе», 4 — за ответ Черни, 4 — за греческую extemporale (я ее написал без ошибок, только не докончил), 4 — за латинскую extemporale и 1 — за другую латинскую extemporale. В четверг меня по-русски вызвал Виктор Александрович отвечать чернь. Я очень заикался. После каждого стиха я прибавлял: «Я не могу выговорить», — на что многие смеялись. Я на это не рассердился. Павлов во время объяснения Тенорка написал на него эпиграмму: «Все спят, а он не спит, наш вдохновенный математик, свирепо мелом по доске стучит и мечется по классу как лунатик».

Эту эпиграмму увидал у него Виктор Александрович и отнял, обещавши отдать Григорию Хрисанфовичу. Я из-за этого очень боялся за Павлова. Его могли за это исключить. В пятницу Павлов сказал мне, что Виктор Александрович обещал стихи эти не отдавать, а оставить себе на память. В субботу Василий Феофилактович узнал об этих стихах, так как они у Павлова были написаны на греческой тетради, и задал ему нотацию. Павлов из приемной В.Ф. вышел раскрасневшийся. В пятницу в гимназию прибыл помощник попечителя Садоков. Он был у нас на истории. Историк сначала стал рассказывать и только под конец урока стал спрашивать. Садоков сначала вызвал Шилова, а потом Клумова. Шилов отвечал о коллизиях. Садоков спросил Шилова: видно, он любит историю. Шилов ответил: «Да, читаю!» — хотя сам и не думал читать. Садоков посмотрел баллы, не заметил множества точек и похвалил нас, а историк смотрел в это время на нас и лукаво улыбался. В субботу перед латинским языком меня вызвал Вас. Феофил. В приемную. Я предчувствовал, что это насчет латинской extemorale. Так и было. Васька говорил, что он удивлен, огорчен и многое другое. Да я и сам бы даже нарочно так не написал. У меня, например, было написано: quoratione prollium commissa est, ab utroque parte, после исторического времени поставлено главное. Мне кол за эту extemporale. Николай Александрович сперва спросил у Вас. Ф., верно ли мне кол, не ошибся ли он, а потому поставил. Зато по-гречески у меня написано без ошибки, а в предыдущей всего одна ошибка. Васька нынче злился, что ему плохо приготовили Ксенофонта, потому и мне поставил 3.

На Григория Хрисанфовича Х.

Заснули все за объясненьем,

А Тенорок не унывает.

Но возбужденный вдохновеньем,

Задачу дальше продолжает.

По классу бегает, кричит,

Кричит, махает все руками,

Фигуры в воздухе чертит,

Углы, диаметры с кругами.

Не так бывает лишь тогда,

Когда задачи объясняет,

Любовь к науке ведь всегда

Сердца людей воспламеняет.

Вообще ж отличный человек,

Наш математик, дай же Боже.

Прожить ему хоть целый век,

И нам уж кстати, дай того же.

3-я неделя после Пасхи. 25 апреля — 2 мая

Баллы у меня продолжают быть не особенными. По математике в первый раз получена тройка. По алгебре — 3, 4, 5. По латинскому языку — 3. По-немецки — 3 за extemporaleи 5 за ответ. По истории — 3. Нам Вас. Ф. дал расписание уроков. Нехорошо, что первый экзамен греческий и на него не дано подготовки. В начале нынешней недели взошли посевы гвоздики и львиного зева. Теперь там три рода травы, и я не знаю, какая из них простая трава, а какая — цветы. Вчера мамаша наняла дачу в Лисвянах, прежнюю. Потому что ту, которую занимала Марии Федоровны сестра, уже занята. Сегодня нам нужно было приходить к 10 часам в гимназию, потому что Вас. Феоф. нужно было быть на экзамене у Крел. Я нашел много подтверждений моего прежнего предположения и даже объяснения. Землетрясения в Греции, в Америке и, наконец, предсказание известного астронома, что 27, кажется, сентября, будет буря в Европе. Этот астроном, верно, предсказал много событий. Мамаша потеряла квитанцию на Ниву, и кажется, что нам больше Нивы не видать. Александр Николаевич был у нас на втором уроке нынче, я у него немного отвечал и верно.

4-я неделя после Пасхи

У нас почти каждый день (занятия) до полчаса второго. В четверг даже было до 11 часов. Не было греческого, русского и математики, да еще французскому не учусь. Распустились в саду вишни, яблоки и груши. На днях мы набрали вишневого клея. Субботу и воскресенье я учил греческий. На будущей неделе два экзамена. Мамаша нашла билет на Ниву. <…>

3 июня, среда

Вчера мы ходили в гимназию за балльниками. Мы пришли в гимназию около четверти десятого. В гимназии уже были Кац, Ильин, Васильев. Кацу была переэкзаменовка по алгебре, и он получил в субботу письмо от Николая Александровича. Значит, у нас переэкзаменовки нет. В 10 часов приехал Василий Федорович и раздал балльники. Нам с братом по-гречески было по 5. Сегодня утром встали мы довольно рано, так как к семи часам должны были приехать возы. К десяти часам возы были уложены, и мы отправились на вокзал Ярославской железной дороги. На пути к нему я видел, как телега отдавила голову курице. Мы сели еще до звонков. Мамаша взяла квитанции для собак и пришла к нам в вагон. На вокзале мы увидели Евгения Петровича и поздоровались с ним. Он вошел к нам в вагон с Андрюнькой рядом, против него сидела мамаша, а я рядом с ней. Очень долго стоял паровик рядом со станцией Тарасовка. На Мамонтовской платформе нас встречал дядька Виргинька. Больше писать надоело.

9 июня. Вторник

Сегодня встал я около восьми часов. Перед чаем мы пошли купаться. День был пасмурный, вода довольно холодная. Я влез в воду и тут же вылез. Купальня наша больше всех купален в деревне Лисвянах на речке Усов (?). После утреннего чаю я вычистил сапоги. К нам от Оли пришла бабушка. Она застала меня в халате, так как я чистил сапоги. Вычистивши сапоги, я пошел с Андрюнькой ловить с плота рыбу. Весело ловить рыбу во время хорошего клева! Каждую минуту поплавок приподнимается и уходит под воду. Третьего дни таким же образом я в какой-нибудь час поймал 12 штук ершей. Теперь я поймал одну плотву, одного порядочного окуня и одного ерша. Кроме того, большая плотва была почти у меня в руках, но сорвалась и ушла в щель плота. Дома я пошел пообедал, червей накопал, почитал «Базар житейской суеты» Теккерея и снова пошел ловить рыбу. На плоту много баб полоскало белье, и я пошел дальше через мост. Только я закинул большую удочку, как увидал, что баб на плоту уже нет. Я воротился туда. Пошел маленький дождь. Сначала я на него не обращал внимания, но потом он усилился, и мы вместе с дядькой, который подошел к нам с жерлицей, возвратились домой. Вечером была гроза. Мы собрались было снова идти рыбу удить, но побоялись дождя. <…>

Клев рыбы. Из наблюдений

По моим наблюдениям, окунь берет прямо и сейчас же утаскивает в воду. Маленький ерш сперва немного поклюет, а потом утащит в воду. Большой ерш редко утаскивает в воду поплавок и долго ведет его, до половины погружая. Плотва никогда почти не погружает поплавка в воду, а ведет его. Подлещик ведет поплавок, но немного погружая в воду, и, наконец, совсем его утягивает в воду. Уклейка ведет поплавок.

13 июня. Суббота

Погода дрянная. Весь день не купались, рыбы не ловили, в лес не ходили. Учились у Оли. Была порядочная гроза. Говорят, от грозы в Пушкине сгорела дача.

14 июня. Воскресенье

Утром погода была довольно хорошая, но к полудню пошел дождь. В церковь мы сегодня не ходили. Дядька очень не хотел идти в церковь. Сегодня у меня и у Андрюньки был понос, и нам нельзя много было есть пирогов и ватрушек.

Нынче вечером дядька сходил в Пушкино и купил литой мячик за 50 копеек, и мы поиграли в лапту. На мячик мы все сложились по гривеннику, и нам пришлось отдать 40 копеек. По-моему, они это сделали скверно. Из-за какого-нибудь гривенника на мячик имеет право Витенька. Я говорил об этом мамаше. Мамаша сказала, что она думает, что Оля даст половину денег. <…>

23 июня. Вторник

Утром мы пошли в лес собирать бабушке грибы. На половине дороги нас нагнала Манька и сказала, что мамаша велела ей идти с нами. В Звягинском лесу я первый нашел белых грибов. Около самой дороги я увидел, краснеются две шапочки. Я думал, что это березовики, но оказалось, что это белые грибы. Пуфа тоже нашел белый гриб, только корень у гриба был изъеден червем, так что он его бросил. Из Звягинского леса мы пошли в казенный осиновый. Там только Пуфа нашел белый гриб, да и я нашел 2 березовых до один осиновый. Пришедши из леса, мы через несколько времени пошли купаться. После купания я напился чаю, нарвал бабушке цветов, накопал червей и пошел к Оле, чтобы проводить бабушку в Пушкино на станцию. Проводив бабушку, мы услышали на другом конце деревни вой. Это Топке с Розкой одним стало скучно, и они устроили концерт. Бабушка дала нам на дорогу гривенник на подсолнухи, мы весь обратный путь занимались их грызением. Отдохнувши и пообедавши, я пошел на мост ловить рыбу. Поймал всего два окуня, хотя и сидел до самого заката солнца.

5 июля. Воскресенье

Данный текст является ознакомительным фрагментом.