Финальная игра

Финальная игра

Подавая в отставку, Пилсудский уже, скорее всего, знал от краковских политиков, имевших хороших информаторов в венских придворных кругах, о достигнутой в августе 1916 года немецкими и австро-венгерскими политиками договоренности относительно будущей судьбы Царства Польского. Берлин и Вена пришли к общему мнению, что настало время провозгласить создание в этой оккупированной их войсками провинции Российской империи самостоятельного государства – Польского королевства.

Среди исследователей все еще нет единства мнений относительно причин такого решения, принятого спустя год после оставления русской армией Царства Польского. Чаще всего называют желание мобилизовать на этой территории от 500 тысяч до миллиона солдат и с их помощью склонить чашу весов войны в свою пользу. Но есть и другое мнение: инициаторами решения были немцы, стремившиеся воплотить в жизнь идею Срединной Европы. Польское королевство должно было стать первым самостоятельным государством на западных окраинах Российской империи, призванным сыграть роль буфера между Великороссией и Германией. Затем аналогичные государства-сателлиты были бы созданы в Прибалтике, Финляндии и на Украине. Фактически этот крайне недружественный акт в отношении империи Романовых был равнозначен признанию Центральными державами невозможности заключения с ней сепаратного мира. Решение о создании Польского королевства свидетельствовало, что Центральные державы пошли в войне, кардинально отличавшейся от всех предшествующих вооруженных конфликтов, на крайнее средство: поддержку и поощрение сепаратизма угнетенных народов. Надо сказать, что названные причины не противоречат друг другу, поэтому можно считать, что обе они принимались во внимание, по крайней мере, Германией. Что же касается Вены, то для нее августовское соглашение 1916 года означало расставание с идеей польско-австрийского решения вопроса о судьбе Царства Польского. Но у Австро-Венгрии, как более слабого союзника, не было иного выбора, кроме как согласиться с Германией.

Решение о создании Польского королевства было грубым нарушением международного права, разрешающего проводить территориальные изменения только на мирных конференциях с участием всех заинтересованных сторон. Не меньшим нарушением было бы и введение в этом эфемерном государстве всеобщей воинской повинности, то есть прямое принуждение подданных России польской национальности к государственной измене со всеми вытекающими для них последствиями.

О своем решении явочным порядком создать Польское королевство Центральные державы объявили 5 ноября 1916 года в манифесте, изданном от имени императоров Вильгельма II и Франца Иосифа I германским и австро-венгерским генерал-губернаторами в Царстве Польском Гансом Гартвигом фон Безелером и Карлом фон Куком. Манифест был оглашен в Колонном зале Королевского замка в Варшаве, затем состоялись торжественное заседание Варшавского городского совета, а также демонстрации варшавян и студенческие митинги.

В манифесте провозглашалось создание самостоятельного (но не независимого) Польского королевства на землях, которые Центральные державы силой своего оружия вырвали из-под русского господства. Это должно было быть государство с наследственной монархией и конституционным строем, тесно связанное с Германией и Австро-Венгрией. Решение вопроса о будущем монархе и границах откладывалось на послевоенное время. Что же касается судеб прусской и австрийской частей Польши, то в манифесте не было ни малейшего намека на возможность изменения их статуса. Более того, Германия по стратегическим соображениям даже планировала включить в свой состав некоторые районы Царства Польского.

Следует сказать, что это провокационное решение Центральных держав, как это ни странно, оказало благоприятное воздействие на судьбу польского вопроса, заставив Николая II наконец-то определиться с официальной позицией. Россия, а вслед за ней и союзники по Антанте заявили о своем решительном осуждении очередного попрания Центральными державами норм международного права и незаконности принятого ими решения. Но этого осуждения было недостаточно для того, чтобы удержать поляков Царства Польского, в том числе и служивших в русской армии, от перехода на сторону противника. Проекту Центральных держав следовало противопоставить русский проект, и он был сформулирован Николаем II в рождественском приказе по армии и флоту в декабре 1916 года. В числе главных целей войны для России император назвал также отвоевание польских земель у Австро-Венгрии и Германии и их объединение с Царством Польским в составе России на правах широкой автономии, аналогичной той, которая была предоставлена Царству Польскому в 1815 году.

Это решение высшего российского руководства означало победу концепции лидера национал-демократов и личного врага Пилсудского Романа Дмовского, который и после начала войны не прекращал усилий склонить Россию к предоставлению Царству Польскому автономии и присоединению к ней других польских земель[138]. Более того, выехав на Запад в ноябре 1915 года, он стал активно привлекать к польскому вопросу внимание политиков держав Антанты и США. Отъезд Дмовского из России был связан с тем, что к этому моменту он пришел к выводу, что по причине общей слабости монархии Романовых союзники смогут подтолкнуть ее к более решительным действиям в польском вопросе.

Определение Николаем II своей позиции по польскому вопросу получило полное одобрение и поддержку государств Антанты, о чем они не только не преминули известить мировую общественность, но и предоставили России право самой устанавливать свою будущую западную границу. Фактически согласился с польским проектом России и президент США Вудро Вильсон, к этому моменту уже принявший для себя решение об участии Америки в Первой мировой войне. Консолидированная позиция Антанты и США не оставляла Пилсудскому ни малейших шансов для маневра, который, по утверждению ряда исследователей из числа его почитателей, он намеревался совершить на заключительном этапе войны. Суть маневра заключалась в том, чтобы порвать с Австро-Венгрией и Германией и переметнуться в лагерь Антанты. Этот план был столь же наивен, как и нереален.

Поведение держав Антанты на Парижской мирной конференции 1919 года показало, что они оставались лояльными своему восточному союзнику и формально не вышли в польском вопросе за рамки, установленные Временным правительством России в марте 1917 года. Опыт аналогичного движения украинских сечевых стрелков в Галиции, возникшего одновременно с польскими стрелковыми союзами, показывает, что западные державы не проявили в конце войны ни малейшего желания считаться с ними и учитывать их национальные требования. А вот чешские политические эмигранты Томаш Гарриг Масарик и Эдуард Бенеш, изначально делавшие ставку на Антанту, уже в 1916 году могли занести себе в актив позитивное отношение Франции и Англии к своим требованиям о предоставлении Чехии независимости, не имея на тот момент на родине и за границей никаких вооруженных формирований.

Реакция на манифест 5 ноября Пилсудского, в очередной раз оказавшегося не у дел и проводившего время в давно уже ставшем ему близким Кракове, была сугубо положительной. Он тут же призвал своих сторонников в польском корпусе из числа подданных Российской империи вернуться на службу, а также предложил будущему правительству Польского королевства свои услуги. На первый взгляд манифест выглядел как триумф всех предшествующих начинаний Пилсудского, преследовавших цель освобождения Царства Польского из-под русского господства, его первым действительным успехом с начала войны. Более того, авторы манифеста превзошли его самые смелые ожидания и вместо связи с АвстроВенгрией Царству Польскому даровали свободу. Поляки Галиции с восторгом встретили факт провозглашения Польского королевства, прямо приписывая основную заслугу в этом Пилсудскому. В качестве образчика такой реакции можно привести отправленное на его имя в краковский отель «Саский» следующее приветствие: «Собравшиеся 12 ноября с. г. в Новом Тарге на торжественное собрание по случаю провозглашения Польского государства легионеры всех бригад и граждане всех сословий местного общества воздают почести творцу легионов и выражают надежду, что тот, который мощью своего великого духа создал легионы, организует Польскую армию, что приведет к возрождению вольного польского народа»[139]. Легендарного бригадира приветствовали так горячо, особенно после манифеста, что в конце ноября 1916 года в письме Александре Щербиньской он даже не без тайной гордости сетовал: «Ты знаешь, я уже боюсь своей славы. Я постепенно становлюсь ее невольником и, как когда-то был нелегальным от полиции, так сейчас часто мечтаю о нелегальности от публики, которая постоянно досаждает своему избраннику»[140].

«Сердцу и совести возрождающейся Польши» после 5 ноября было посвящено немало панегирических виршей, отраженных в многократно издававшейся во Второй Речи Посполитой антологии Аполинария Крупиньского «Песнь о Юзефе Пилсудском». Там помещено даже стихотворение неизвестного автора на плохом русском языке с чудовищными рифмами, написанное, по свидетельству составителя, «после оглашения манифеста 5 ноября». Такое мог наверняка сочинить один из легионеров Пилсудского, которому русский язык был значительно ближе польского:

Эй, горы, эй, вершины,

Где кровь лилась рекой,

Там польския дружины

Бились за край родной.

Там гетман их, Пилсудский,

Великий человек,

Водил своих молодцев

За волю на весь век.

Студенты и другие

Пошли в кровавый бой,

За «отчизну» родную,

За новый, лучший строй!

Два года воевали,

Два года вели бой, —

И «отчизну» достали

За свой кровавый зной![141]

По команде Пилсудского резко активизировали свою пропагандистскую и агитационную деятельность в Варшаве и на местах Центральный национальный комитет и Польская военная организация. Рост численного состава ПВО стал особенно заметным с октября 1916 года, когда в нее стали вступать молодые люди, которые до отставки Пилсудского пополняли польский легион. Суть усилий этих структур сводилась к подталкиванию оккупационной администрации к скорейшему созданию правительства Польского королевства и армии, командование которой было бы поручено «великому человеку».

Но Центральные державы очень быстро показали истинную цель своего великодушного жеста в адрес сторонников освобождения Царства Польского из-под русского господства. Уже 9 ноября 1916 года оккупационные власти без каких-либо обещаний в политических вопросах призвали жителей Царства Польского вступать в ряды «Польского вермахта», к созданию которого приступали без промедления. В тот же день генерал-губернатор Безелер издал распоряжение о будущем Государственном совете и сейме Польского королевства, но о правительстве или главе нового государства по-прежнему хранили молчание. Создание Польского королевства не покончило с оккупационным режимом; вся полнота власти находилась в руках Безелера и Кука. Продолжался принудительный набор рабочей силы для работы в Германии, не прекращался вывоз сырья и продовольствия, учителей заставляли участвовать в вербовке волонтеров для армии. Временному государственному совету вменялась в обязанность главным образом подготовка осчастливленной независимостью провинции России к будущему самостоятельному существованию.

Подавляющая часть населения Царства Польского безразлично отнеслась к действиям оккупационных властей, не проявляя, как и годом ранее, желания сотрудничать с Центральными державами. И это крайне усложняло позицию активных сторонников создания Польского королевства под эгидой Берлина и Вены. С одной стороны, они не могли отказаться от участия в формировании новой реальности в Царстве Польском, так как это было основной целью их деятельности, начиная, по крайней мере, с 6 августа 1914 года. Тем более что немцы и австрийцы вполне могли обойтись без них, поручив миссию создания Польского королевства консервативным силам, в том числе и Главному национальному комитету, проявлявшему к этому очевидную склонность. Высокую активность демонстрировали военный департамент ГНК и его руководитель Сикорский, считавший, что Царству Польскому представился уникальный шанс для решения вопроса о своем будущем. С другой стороны, игра по правилам Безелера и Кука означала возвращение к модели отношений, существовавшей между польским легионом и властями Австро-Венгрии и имевшей крайне низкую результативность.

Найти правильную линию поведения пилсудчиков в отсутствие в Варшаве их вождя было не то что сложно, но просто невозможно. Регулярная переписка со Славеком и другими доверенными лицами в Польском королевстве не могла заменить Пилсудскому личного знакомства с ситуацией в Варшаве. Но приехать туда без согласия генерал-губернатора он не мог, а тот не торопился давать разрешение на приезд отставного бригадира. Только в конце ноября Пилсудскому сообщили, что он должен обратиться к Безелеру с соответствующей письменной просьбой. 5 декабря Венява-Длугошовский передал Безелеру памятную записку Пилсудского, в которой тот излагал свое видение проблемы вербовки добровольцев в армию Польского королевства. Главный комендант без особой скромности дал понять, что без него оккупантам вряд ли удастся создать Польский вермахт. Он писал: «Поляки не являются организованным народом, которым можно управлять рациональным путем, via Vernuft [через рассудок]. Это куча сыпучего песка, которая движется только тогда, когда удается умело организовать сильный ветер в нужном направлении... Сейчас все зависит от того, удастся ли, используя факт 5 ноября, умело организовать сильный ветер, который ... сделает армию и военную службу популярными в умах и сердцах»[142].

Ознакомившись с посланием Пилсудского, немецкий генерал-губернатор 8 декабря пригласил его приехать в Варшаву, но при этом не предложил никаких официальных функций в формирующихся институтах власти Польского королевства.

12 декабря 1916 года многочисленные сторонники горячо приветствовали прибывшего в Варшаву своего кумира. Когда он, выйдя из здания Венского вокзала, садился в экипаж, молодежь выпрягла лошадей и отвезла его в гостиницу на себе. В Варшаве он нанес визиты важным польским официальным и политическим деятелям, был принят Безелером. Однако длившаяся около двух часов беседа не дала конкретных результатов. Собеседники расходились в главном вопросе – Пилсудский хотел, чтобы дело создания польской армии было поручено Госсовету, то есть ему лично, а Безелер считал, что это дело не поляков, а оккупационных властей. Немецкий генерал был убежден, что должность командующего требует многолетней практики и технической подготовки, а Пилсудский, хотя и является пламенным патриотом, в военном и организационном отношениях совершенно для такой работы непригоден. Единственным конструктивным моментом встречи стало предложение Пилсудскому подготовить меморандум по вопросу о создании Польского вермахта.

Варшавские политики в это время были заняты подбором 25 кандидатов в члены Временного государственного совета (ВГС), решение об образовании и численном составе которого было оглашено генерал-губернаторами оккупационных зон 6 декабря. Задачей ВГС было участие под контролем оккупационных властей в создании государственных и административных органов и учреждений Польского королевства, а также в организации армии, подчиняющейся Центральным державам. Процесс согласования списка кандидатов в члены ВГС оказался чрезвычайно сложным и длительным. Каждый из политических лагерей – центр, правые и левые, – пытался усилить свои позиции за счет оппонентов.

Пилсудский, считавший, что в интересах дела следует отказаться от партийных пристрастий и руководствоваться одними лишь интересами общества Царства Польского, активно искал соглашения с правыми. Славек следующим образом комментировал принципиальную позицию Пилсудского: «Государственный совет, не обладающий административной властью, следовательно, лишенный возможности силой заставлять исполнять свои решения, должен опираться на моральную силу, которая только тогда достаточна, когда представляет все группы. Только тогда Государственный совет имеет моральную силу, когда он представляет всю нацию и не растрачивает сил на внутреннюю борьбу с теми, кто этот Государственный совет не признает...»[143] Такая «надпартийная» линия поведения бригадира вызывала недовольство левых и подозрительность правых. Из политиков его последовательно поддерживали только Славек, Сокольницкий, Иодко-Наркевич, Сливиньский, то есть старые соратники, глубоко убежденные в том, что Пилсудский всегда прав.

Лишь в начале января 1917 года удалось согласовать состав Временного государственного совета. 14 января состоялось его торжественное открытие, а на следующий день – инаугурационное заседание и распределение обязанностей. Пилсудский стал референтом военной комиссии Временного государственного совета, состоявшей практически полностью из политиков. Создание военного департамента представлялось немцам излишним, поскольку Польский вермахт не подчинялся ВГС.

Временный госсовет, вопреки истинному положению дел, представлялся пилсудчиковской пропагандой как первое после 1863 года национальное правительство, которое должно создать все институты государства, прежде всего армию. Пилсудский считал, что для этого следует убедить немцев и австрийцев передать Польский вермахт под контроль ВГС. Обосновывая свое видение проблемы, он писал летом 1917 года в меморандуме на имя Безелера, что нельзя создать польскую армию, если ее командование ответственно не перед польскими политическими центрами – Временным государственным советом или Польским национальным комитетом, – а перед иноземными инстанциями. В этом случае армия не будет иметь связи со своим народом, в ее рядах начнут шириться политиканство и доносительство, снизится моральный уровень контингента. Армию, формирующуюся на добровольческих началах, только на время войны, не могут воспитывать чужестранные кадровые офицеры, не понимающие специфики своих подчиненных.

У проблемы есть только одно решение: подчинить армию польскому политическому органу, признанному оккупационными правительствами. Этим правительствам необходимо предоставить право контроля за военным хозяйством и распоряжения уже готовым к участию в боевых действиях частями на Восточном фронте, а также, по согласованию с польским политическим органом, назначение главнокомандующего. Вербовку в армию должны вести только гражданские лица, получившие полномочия от польского политического представительства. Офицерские кадры армии надо взять из польского легиона, а во главе соединения, скорее всего корпуса, поставить офицера-поляка. Конечно же на этом месте Пилсудский видел только себя. Интересна в связи с этим его характеристика, данная Безелером в декабре 1916 года: «Этот не лишенный способностей человек, лично, видимо, деловой, но строптивый и наверняка очень далекий от настоящих военных знаний, дилетант и демагог, оказывает просто гипнотическое воздействие на близкие ему круги и выросшие из них организации и как создатель легионов уважаем и почитаем ими как национальный святой... Пилсудский верит или внушает себе, что является руководителем и спасителем нации, и особенно единственно возможным руководителем армии. Поэтому он считает ошибочным все, что делают другие лидеры, и запрещает своим сторонникам откликаться на их призыв...»[144]

Надо сказать, что Пилсудский был настойчив в своих усилиях по реализации этой программы. Он постоянно будоражил своих коллег по Временному государственному совету докладами о плачевном состоянии дел с формированием Польского вермахта, требовал скорейшего создания правительства Польского королевства и решения вопроса о монархе. Одновременно он чинил всяческие препятствия Сикорскому, распространявшему деятельность Военного департамента ГНК на Польское королевство. Пилсудский был против активной вербовки в Польский вермахт, пока не будут услышаны его требования, и ориентировал на это своих бывших подчиненных из легиона. Не считал он нужным и поддерживать атмосферу братства по оружию с немецкими и австрийскими союзниками.

В качестве аргумента в своей борьбе за польскую армию Пилсудский умело использовал Польскую военную организацию и легион, созданные в разное время при его самом активном участии. Особенно важной в это время была ПВО, выгодно отличавшаяся численностью от Польского вермахта, основу которого составили отдельные части легиона, переброшенные в начале декабря 1916 года в Варшаву. Так, до конца января 1917 года в Польский вермахт записалось две тысячи добровольцев, в то время как Польская военная организация имела в тот момент в своих рядах уже 11 тысяч членов, а в марте 1917 года – около 15 тысяч.

Для того чтобы ПВО могла беспрепятственно действовать, она 11 января формально подчинилась Временному государственному совету. Формы привлечения в ее ряды добровольцев были различными, но, по сути, большинство из них сводилось к демонстрации обществу своего присутствия. В населенных пунктах на всей территории Польского королевства устраивались торжественные шествия людей в полувоенной форме, учения в поле, иногда с приглашением немецких офицеров в качестве наблюдателей. Члены ПВО были непременными участниками различных массовых общественных и религиозных мероприятий и торжеств. Были организованы офицерские курсы, выпускникам которых присваивались воинские звания. Все это привлекало к ним внимание поляков, особенно старшеклассников и студентов. Распространению влияния ПВО способствовали также создание военно-спортивного общества «Пехур» («Пехотинец»), агитационно-пропагандистская работа различных общественных организаций, печатные издания.

Окунувшись вновь в привычную для него стихию военнополитической деятельности, Пилсудский и на этот раз, как это было уже в стрелковых союзах и 1-й бригаде легиона широко использовал проверенные методы управления. Так, своим заместителем в бюро Военной комиссии Временного госсовета он сделал бесконечно преданного ему Казимежа Соснковского, вслед за ним оставившего службу в 1-й бригаде, а большинство сотрудников аппарата состояли прежде в Главной комендатуре Польской военной организации. Такая кадровая политика обеспечила Пилсудскому решающее влияние на работу одного из важных органов Госсовета.

Связывая большие планы с успешным развитием ПВО, Пилсудский счел нужным укрепить ее в организационном отношении. Он решил сформировать в ПВО своего рода общественно-политическую структуру, аналогичную Союзу активной борьбы в стрелковом движении перед войной. На рубеже 1916 и 1917 годов Славеком по поручению Пилсудского был создан Военный союз (ВС). В него вошли наиболее надежные и проверенные члены ПВО, а также отдельные политики из близкого окружения Пилсудского. Официальной задачей членов Военного союза было наблюдение за организационным развитием и деятельностью ПВО на местах, но, главным образом, они должны были стать его опорой в качестве сплоченной и абсолютно преданной ему группы людей – послушных исполнителей его приказов, а не советчиков или экспертов. Это со всей очевидностью проявилось уже в первые месяцы существования Военного союза[145].

Переезд Пилсудского в Варшаву в связи с вхождением в состав Временного государственного совета конечно же сказался на его личной жизни. Несколько раньше его, в ноябре 1916 года, в столицу приехала Александра Щербиньская, которую он ласково называл уменьшительным именем Оля. С первого дня войны она активно участвовала во всех проектах Пилсудского, была одной из руководительниц женской связи, выполняла и другие поручения. В ноябре 1915 года она была арестована немцами в Варшаве за ведение пропаганды против вступления в легион и почти год провела в лагере. Все это время между влюбленными велась регулярная переписка, Пилсудский всячески поддерживал ее и морально, и материально. После возвращения в Варшаву Александра включилась в деятельность Польской военной организации. Ее встречи с Пилсудским стали более регулярными, но они по-прежнему формально не были семьей – о разводе с законной женой не было и речи.

Что касается отношений Пилсудского с официальной супругой Марией Юшкевич, то здесь все оставалось по-старому. Во время приездов в Краков он почти всегда останавливался на снятой ими еще до войны квартире на улице Шляк. Они вместе отправлялись в частные поездки. Мария приезжала к нему в январе 1915 года, когда 1-я бригада была отведена с фронта на отдых в горы, в район Нового Сонча, сопровождала его во время торжеств в связи с манифестом 5 ноября 1916 года о создании Польского королевства, представляла на различных общественных мероприятиях в Кракове. У них было много общих друзей из времен совместной деятельности в ППС, которые любили и уважали «Прекрасную даму».

В декабре 1916 года Мария не поехала за мужем в Варшаву – то ли не захотела, то ли он ее не позвал. Пилсудский и после этого приезжал к ней в Краков, правда, еще реже, чем прежде. Но они так же выходили на люди вместе. К ней обращались по делам, связанным с супругом. Так, 28 февраля 1917 года краковский кружок женщин ГНК благодарил ее за то, что она позволила кружку сделать копию портрета Пилсудского кисти Я. Мальчевского[146]. То есть внешне, для непосвященных, они оставались любящей супружеской парой. Мария знала, что у мужа есть другая женщина, но развода ему так и не дала. Конечно, это мучило Пилсудского, не желавшего решительным разрывом причинить Марии еще большую боль.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.