Снова на Висле

Снова на Висле

Приближалось четвертое военное лето. В 1943 году и в начале 1944 года Красная Армия очистила от захватчиков огромную территорию. Но под их властью находились еще Прибалтика и большая часть Белоруссии, значительная часть Правобережной Украины и Молдавии. А дальше, за Вислой и Дунаем, прихода советских солдат ждали порабощенные народы Европы.

Поражения, понесенные на востоке, подорвали мощь гитлеровской армии: к началу июня 1944 года общая численность вражеских войск, оборонявшихся на советско-германском фронте, составила 4 миллиона человек. Войска эти имели 49 тысяч орудий и минометов, 5250 танков и штурмовых орудий, около 2800 боевых самолетов. Фашистская армия была способна еще сопротивляться, однако перевес в силах и средствах теперь находился на стороне Красной Армии: в ее рядах насчитывалось более 6 миллионов человек. Советский народ, несмотря на тяжелейшие условия, делал все, чтобы на фронт нескончаемым потоком шла новейшая техника: Красная Армия располагала 92,5 тысячи орудий и минометов, 7,7 тысячи танков и САУ, 13,4 тысячи самолетов.

Обладая столь мощной армией и полностью сохраняя в своих руках стратегическую инициативу. Советское Верховное Главнокомандование деятельно готовилось к летней кампании 1944 года. Тщательный анализ сложившейся стратегической обстановки убеждал руководителей Красной Армии, что решающего успеха в 1944 году следует искать в Белоруссии и на Западной Украине, так как разгром врага в этом районе позволял наиболее коротким путем вывести советские армии в самое сердце гитлеровского государства. Поэтому уже в марте 1944 года начались предварительные обсуждения намечавшейся операции.

Тогда же Верховный Главнокомандующий разговаривал об этом с Рокоссовским. Ознакомив его в общих чертах с наметками плана, Сталин поинтересовался мнением командующего 1-м Белорусским фронтом (так с середины февраля стал называться фронт, которым командовал Рокоссовский). Этому фронту предстояло, обойдя Полесье с севера, действовать в направлении Бобруйск – Барановичи – Варшава. Левым крылом фронт упирался в бескрайние полесские болота, и это обстоятельство крайне ограничивало возможность маневра. Леса и болота разобщали фронт с войсками 2-го Белорусского17. Для успеха же операции было необходимо их теснейшее взаимодействие. Все это и изложил Рокоссовский Верховному Главнокомандующему, сказав, что было бы целесообразней объединить оба фронта в один. Такой вариант уже обсуждался в штабе 1-го Белорусского. Объединение всего участка давало огромные преимущества в маневре силами и позволяло организовать удар в обход Полесья как с севера, так и с юга.

После взвешивания всех «за» и «против» Ставка пришла к выводу о необходимости объединения войск 1-го и 2-го Белорусских фронтов. В начале апреля это объединение было произведено.

Для приема войск Рокоссовский вместе с группой офицеров и генералов выехал в Сарны, где находился штаб 2-го Белорусского фронта. Приехав туда, он выяснил, что штаб фронта имеет устаревшие сведения о состоянии войск: двух-, а то и пятидневной давности. Работники штаба объясняли это тем, что украинские националисты-бандеровцы не давали возможности поддерживать связь18. В последние дни ни один офицер для выяснения обстановки не выезжал. Такое положение дел было нетерпимо. Рокоссовский немедленно приказал генералу А. Г. Чернякову:

– Завтра к утру подайте на станцию бронепаровоз с двумя броневагонами, и мы отправимся в войска.

На следующий день оперативная группа, возглавляемая Рокоссовским, благополучно добралась до штабов 47-й и 69-й армий, сражавшихся под Ковелем. В короткий срок офицеры штаба сумели наладить твердое управление войсками.

Знакомясь с армиями левого фланга, Рокоссовский пришел к выводу, что они располагают недостаточным количеством противотанковой артиллерии. Это и послужило причиной успеха контрудара гитлеровцев под Ковелем в конце марта 1944 года. Поэтому Рокоссовский принимает решение о переброске противотанковых частей с правого фланга фронта, из района Быхова. И это решение, и организация переброски артиллерии на такое расстояние достаточно четко характеризуют как Рокоссовского, так и офицеров его штаба. Три противотанковые бригады и одна зенитная артиллерийская дивизия (всего 13 полков) в пургу, через снежные заносы проделали несколько сотен километров пути. Рокоссовский мог рассчитывать на артиллеристов, вот уже почти три года выручавших его в тяжелые минуты. Марш был проведен в самые короткие сроки, и своевременная переброска артиллерийского усиления в левофланговую группировку позволила избежать дальнейшего продвижения гитлеровских танков под Ковелем.

После принятия войск 2-го Белорусского фронта конфигурация линии фронта стала весьма своеобразной. Теперь 1-й Белорусский фронт, растянувшийся более чем на 700 километров, начинался от города Быхова. Линия фронта проходила по Днепру, восточное Жлобина, затем шла на юго-запад, пересекая реку Березину, потом снова поворачивала на юг, пересекая Припять, далее, по южному берегу Припяти, уходила далеко на запад, к Ковелю и, обогнув последний с востока, снова шла на юг.

Практика второй мировой войны, пожалуй, не знала другого такого случая, когда бы фронт, имевший наступательные цели, растянулся на такое расстояние. По существу, 1-й Белорусский фронт имел два совершенно самостоятельных операционных направления: одно – на Бобруйск – Барановичи – Брест – Варшаву; другое – на Ковель – Хелм – Люблин – Варшаву.

По-видимому, наличием этих операционных направлении и руководствовался Рокоссовский при составлении планов дальнейших действий фронта. Уже 3 апреля Военный совет 1-го Белорусского фронта представил в Ставку свои соображения о предполагаемой операции. Остановимся на них подробнее, так как они ярко характеризуют черты зрелого полководческого мышления Рокоссовского.

Задачу фронта Рокоссовский видел в том, чтобы, не давая противнику передышки, разгромить вражеские войска в районе Минска, Барановичей, Слонима, Бреста, Ковеля, Лунинца, Бобруйска. После окончания операции армии фронта должны были выйти на рубеж Минск, Слоним, Брест, река Западный Буг, что дало бы возможность прервать все основные железнодорожные и шоссейные рокады в тылу гитлеровцев на глубину в 300 километров и существенно нарушить взаимодействие его оперативных группировок.

Командующий 1-м Белорусским фронтом подчеркивал, что операция предстоит очень сложная. Привлечь для ее осуществления одновременно все силы фронта не представлялось Рокоссовскому возможным, так как оборона противника к востоку от Минска была очень прочной и пытаться прорвать ее ударом в лоб, не увеличивая существенно силу ударных группировок, было бы крайне опрометчиво. Исходя из этого, Рокоссовский предлагал осуществить эту операцию в два этапа. Во время первого этапа четыре армии левого крыла фронта как бы «подрубали» устойчивость обороны противника с юга. Для этого следовало разгромить противостоящую здесь войскам фронта группировку врага и захватить позиции по восточному берегу Западного Бута на участке от Бреста до Владимир-Волынского. В результате этого правый фланг немецко-фашистской группы армий «Центр» оказывался обойденным. На втором этапе операции Рокоссовский уже предполагал организовать одновременные действия всех войск фронта для разгрома бобруйской и минской группировок противника. Опираясь на захваченные позиции по Западному Бугу и обеспечив свой левый фланг от ударов противника с запада и северо-запада, армии левого фланга из района Бреста должны были ударить в тыл белорусской группировке врага в направлении Кобрин – Слоним – Столбцы. В это же время правофланговые армии фронта должны были нанести второй удар из района Рогачев, Жлобин в общем направлении на Бобруйск – Минск. Рокоссовский считал, что для выполнения этого плана требовалось по крайней мере 30 дней, учитывая и время, необходимое для перегруппировок. Важным условием возможности выполнения этого плана он считал усиление левого крыла фронта одной-двумя танковыми армиями. Без них обходной маневр, по его мнению, не достиг бы цели.

План фронтовой операции был очень интересным и многообещающим. Один из ведущих работников Генерального штаба в годы войны, С. М. Штеменко, оценивает его так: «Такой замысел представлял значительный интерес и служил примером оригинального решения наступательной задачи на очень широком фронте...

К сожалению, Ставка не имела возможности в сложившейся тогда обстановке выделить и сосредоточить в район Ковеля необходимые силы и средства, особенно танковые армии. Поэтому чрезвычайно интересный замысел К. К. Рокоссовского осуществлен не был. Однако сама идея о направлении ударов и последовательности действий войск, обусловленная в значительной степени разделявшим 1-й Белорусский фронт огромным массивом лесов и болот, была использована Оперативным управлением Генерального штаба при последующем планировании операций».

Весь апрель и первую половину мая в Генеральном штабе Красной Армии при деятельном участии командующих фронтами шла разработка плана Белорусской операции. От предложения Рокоссовского о наступлении на Ковель с разворотом в тыл противнику западнее Полесья пришлось отказаться ввиду недостаточности резервов. Генеральный штаб еще раз запросил соображения командующего 1-м Белорусским фронтом. К 11 мая Рокоссовский представил свои соображения по измененному варианту плана.

Целью операции фронта Рокоссовский считал теперь разгром жлобинской группировки противника, а в дальнейшем – продвижение на Бобруйск, Осиповичи, Минск. При этом Рокоссовский считал необходимым нанести не один, а два одновременных удара, примерно равных по силе: один – по восточному берегу реки Березины с выходом на Бобруйск, другой – по западному берегу этой реки в обход Бобруйска с юга. Нанесение двух ударов давало войскам фронта, по мысли Рокоссовского, неоспоримые преимущества: во-первых, это дезориентировало противника, а во-вторых, исключало возможность маневра вражеских войск. Такое решение шло вразрез с установившейся практикой, когда, как правило, наносился один мощный удар, для которого сосредоточивались основные силы и средства. Рокоссовский сознавал, что, принимая решение о двух ударных группировках, он рискует допустить распыление имевшихся сил, но расположение войск противника и условия лесисто-болотистой местности убеждали его, что это будет наиболее успешным решением задачи.

План Рокоссовского предусматривал непрерывность наступления. Чтобы избегнуть тактических, а впоследствии и оперативных пауз, Рокоссовский предполагал на третий день операции, сразу же после прорыва тактической обороны гитлеровцев, ввести в полосе 3-й армии для развития успеха на Бобруйском направлении 9-й танковый корпус. После того как 3-я и 48-я армии подойдут к реке Березине, Рокоссовский предлагал ввести в действие на стыке между ними свежую 28-ю армию, которая должна была быстро овладеть Бобруйском и продолжать наступление на Осиповичи, Минск.

«Действуя таким несколько необычным для того времени способом, – пишет о замысле Рокоссовского Штеменко, – командующий войсками 1-го Белорусского фронта намеревался рассечь противостоящие силы неприятеля и разгромить их поочередно, не стремясь, однако, к немедленному окружению. Оперативное управление Генерального штаба учло эти соображения».

К середине мая разработка плана Белорусской операции была завершена. План операции получил название «Багратион» в честь Петра Ивановича Багратиона, героя войны 1812 года.

План предусматривал разгром немецко-фашистской группы армий «Центр», занимавшей в Белоруссии заранее подготовленную и хорошо организованную оборону. Конфигурация фронта здесь сложилась в виде огромного выступа на восток, площадью около 250 тысяч квадратных километров, образовавшегося в январе – марте 1944 года после того, как войска Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов разгромили ленинградскую группировку противника, а войска 1, 2 и 3-го Украинских фронтов очистили примерно в это же время Правобережную Украину.

Белорусский выступ, нависший над правым крылом 1-го Украинского фронта, мешал дальнейшему продвижению на запад советских войск на Украине, создавал угрозу их коммуникациям с севера. Кроме того,, он надежно, как казалось, обеспечивал фашистским войскам оборону подступов к границам Польши и Восточной Пруссии. Этот выступ во что бы то ни стало нужно было срезать.

Для осуществления этой цели Советское Верховное Главнокомандование привлекло войска четырех фронтов: 1-го Прибалтийского, которым командовал И. X. Баграмян, 3-го Белорусского19 – командующий И. Д. Черняховский, 2-го Белорусского – командующий Г. Ф. Захаров и 1-го Белорусского. Замыслом операции предусматривалось, что войска этих фронтов, перейдя одновременно в наступление на Витебском, Богушевском, Оршанском, Могилевском и Бобруйском направлениях, мощными, неожиданными для врага ударами раздробят его стратегический фронт обороны, окружат и уничтожат его группировки в районе Витебска и Бобруйска, после чего, устремившись в глубину, окружат и ликвидируют войска 4-й немецкой армии восточнее Минска и создадут тем самым благоприятные условия для развития операции всех четырех фронтов.

22 и 23 мая план «Багратион» подвергся обсуждению в Ставке. В нем принимали участие и командующие фронтами. Во время рассмотрения плана действий войск 1-го Белорусского фронта предложение Рокоссовского начать наступление вначале войсками правого фланга, а лишь затем левофланговой группировкой под Ковелем было одобрено. Сталин только рекомендовал Рокоссовскому обратить внимание на необходимость тесного взаимодействия с армиями 1-го Украинского фронта. Любопытный и характерный спор разгорелся при обсуждении операции на Бобруйском направлении.

Рокоссовский докладывал:

– Я предлагаю прерывать здесь оборону противника Двумя ударными группировками, действующими по сходящимся направлениям: с северо-востока – на Бобруйск – Осиповичи, и с юга – на Осиповичи.

Такое решение вызвало вопрос Верховного Главнокомандующего:

– Почему вы распыляете силы фронта? Не лучше ли объединить их в один мощный кулак, протаранить этим кулаком оборону противника? Прорывать оборону нужно в одном месте.

– Если мы будем прорывать оборону на двух участках, товарищ Сталин, мы достигнем существенных преимуществ.

– Каких же?

– Во-первых, нанося удар на двух участках, мы сразу вводим в дело большие силы, далее, мы лишаем противника возможности маневрировать резервами, которых у него и так немного. И, наконец, если мы достигнем успеха хотя бы на одном участке, это поставит врага в тяжелое положение. Войскам же фронта будет обеспечен успех.

– Мне кажется, – настаивал Сталин, – что удар надо наносить один, и с плацдарма на Днепре, на участке 3-й армии. Вот что, пойдите, подумайте часа два, а потом доложите Ставке свои соображения.

Рокоссовского отвели в небольшую комнату по соседству с кабинетом. Тишина. Тяжелая мебель, зашторенные окна, старинные часы на камине. Одиночество часто бывало приятно Рокоссовскому, но в этот раз оно тяготило его. Что скажет он Верховному? Правильность собственного решения не вызывает у него сомнения. Да, конечно, можно бы нанести и один удар, он выйдет, по-видимому, мощным, очень мощным. Но два – вернее, он точно это знает! Успех будет обязательно. И жертв – убитых солдат и офицеров – будет меньше. Так что же, один удар или два? Два! Один – это будет ошибка. И он, Рокоссовский, будет настаивать на своем.

Сталин был незаурядным и сложным человеком. Хорошо изучавший его за годы войны, Жуков писал:

«Трудно сказать, какая черта характера преобладала в нем. Человек разносторонний и талантливый, он не был ровным. Он обладал сильной волей, характером скрытным и порывистым.

Обычно спокойный и рассудительный, он иногда впадал в раздражение. Тогда ему изменяла объективность, он буквально менялся на глазах, еще больше бледнел, взгляд становился тяжелым и жестким. Не много я знал смельчаков, которые могли выдержать сталинский гнев и отпарировать удар».

Трусом Рокоссовский никогда не был. Входя в кабинет Сталина, он сохранял спокойствие, как и всегда.

– Вы продумали решение, товарищ Рокоссовский?

– Так точно, товарищ Сталин.

– Так что же, будем наносить один удар или два удара? – Сталин прищурился. В кабинете было тихо.

– Я считаю, товарищ Сталин, что два удара наносить целесообразней.

– Значит, вы не изменили своего мнения?

– Да, я настаиваю на осуществлении моего решения.

– Почему вас не устраивает удар с плацдарма за Днепром? Вы же распыляете силы!

– Распыление сил произойдет, товарищ Сталин, я с этим согласен. Но на это надо пойти, учитывая местность Белоруссии, болота и леса, а также расположение вражеских войск. Что же касается плацдарма 3-й армии за Днепром, то оперативная емкость этого направления мала, местность там крайне тяжелая и с севера нависает сильная вражеская группировка, что нельзя не учитывать.

– Идите, подумайте еще, – приказал Верховный Главнокомандующий. – Мне кажется, что вы напрасно упрямитесь.

Вновь Рокоссовский один, вновь он продумывает одно за другим все «за» и «против» и вновь укрепляется во мнении: его решение правильное.

Когда его снова пригласили в кабинет, он постарался как можно убедительнее изложить свои доводы в пользу нанесения двух ударов. Он кончил говорить, и наступила пауза. Сталин за столом молча раскуривал трубку, затем поднялся, подошел к Рокоссовскому.

– Настойчивость командующего фронтом доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это гарантия успеха. Ваше решение утверждается, товарищ Рокоссовский.

Весь ход операции в июне – июле 1944 года на 1-м Белорусском фронте подтвердил правильность решения, которое так настойчиво защищал в Ставке Рокоссовский.

Подготовку к операции необходимо было провести тщательно и в то же время осторожно, чтобы не спугнуть противника. Времени для подготовки имелось достаточно – операцию предполагалось начать 15—20 июня. Рокоссовский принялся за окончательную отработку операции.

Наступление на правом фланге 1-го Белорусского фронта, на Бобруйском направлении, предстояло осуществить силами четырех армий: 3-й армии А. В. Горбатова, 48-й П. Л. Романенко, 65-й П. И. Батова и 28-й А. А. Лучинского. Командармы представили Рокоссовскому свои соображения о том, откуда они намерены нанести удар по врагу, и командующий принялся проверять, достаточно ли удачно сделан ими выбор.

Правофланговая 3-я армия располагала плацдармом за Днепром, вполне пригодным для нанесения удара. 48-я же армия находилась в гораздо худших условиях. Рокоссовский сам облазил передний край в буквальном смысле слова на животе и убедился, что наступать на этом участке невозможно. Только для того, чтобы перевезти легкое орудие, приходилось класть настил из бревен в несколько рядов. Почти сплошные болота с небольшими островками, поросшими кустарниками и густым лесом, исключали возможность сосредоточения тяжелой артиллерии и танков. Поэтому Рокоссовский приказал Романенко перегруппировать свои силы на плацдарм 3-й армии у Рогачева и действовать вместе с войсками Горбатова. Это решение Рокоссовского было вскоре подтверждено и Жуковым.

Представитель Ставки Верховного Главнокомандующего прибыл на временный пункт управления 1-го Белорусского фронта в Дуревичах 5 июня. Здесь Жуков и Рокоссовский вместе с командармами и начальниками родов войск обсудили обстановку на правом фланге фронта и мероприятия, связанные с подготовкой наступления.

При этом как представитель Ставки, так и Рокоссовский главное внимание отводили проверке того, насколько тщательно изучена войсками местность в районе предстоящих действий, знают ли они систему обороны противника. На наблюдательном пункте 3-й армии они заслушали доклад командарма Горбатова о том, как планируется наступление. При этом обнаружилось, что решение, подготовленное штабом армии, сильно отличается от указаний, данных командующим фронтом. Однако доводы Горбатова в пользу своего варианта были настолько убедительными, что Рокоссовский без колебаний утвердил его, хотя Жуков и выражал сомнения в правильности плана.

Подобная готовность Рокоссовского поступиться своим собственным решением, если он видел, что его подчиненный предлагает более правильное и обещающее больший успех, была вообще очень характерна для него. С Горбатовым он имел разногласия еще в начале 1944 года, когда командующий 3-й армией после одной неудачной операции со всей прямотой заявил, что его армия используется Рокоссовским неправильно. Ознакомившись с этой жалобой, Рокоссовский направил ее в Ставку. «Я побаивался, – писал впоследствии в своих воспоминаниях Горбатов, – что после этого у нас с К. К. Рокоссовским испортятся отношения. Но не таков Константин Константинович. Командующий фронтом по-прежнему ровно и хорошо ко мне относился».

Лесистую, заболоченную местность должны были преодолеть в начале наступления и войска 65-й и 28-й армий.

7 июня Жуков и Рокоссовский отправились на участок 65-й армии. На КП Батова они приехали с рассветом. Батов их не ждал.

Первый вопрос Жукова был:

– Когда последний раз ездил в войска?

– Сегодня ночью.

– Куда?

– К Иванову, в 18-й корпус, на участок 69-й дивизии.

– Покажи на карте.

– Вот, видите, это болото...

– Добираться трудно?

– Нелегко. Лучше ехать ночью – местность простреливается немецкой артиллерией.

– Поедем сейчас.

Батову хотелось знать, почему так срочно, но спросить, конечно, было нельзя.

– Если поедем, товарищ маршал, то с небольшим сопровождением. Между машинами интервал установить надо в две-три минуты.

– Хорошо!

К опушке леса добрались, когда солнце еще только поднималось над горизонтом. Туман висел над позициями, было прохладно. Жуков и Рокоссовский, одетые в черные регланы, зашагали к окопам. Батов волновался: вдруг немцы заметят! Но все сошло благополучно. На позициях лишь изредка пулеметные очереди. Вот и передовые подразделения. Рапорты командиров. Рокоссовский приказал:

– Оставайтесь на месте, занимайтесь своим делом. Добравшись до первой траншеи, Жуков и Рокоссовский с различных участков стали наблюдать в бинокли, обмениваясь короткими замечаниями. У Батова, после того как он убедился, что начальство хочет оценить местность и глубину тактической обороны немцев, мелькнула мысль: «Ищут направление главного удара!»

Траншеей пошли на другой участок. По пути Рокоссовский спросил Батова:

– Почему здесь вы бываете чаще, чем в районе Паричей?

– Я бываю и там, товарищ командующий.

– Не хитрите, – Рокоссовский засмеялся, – я знаю, что здесь вы бываете почти каждый день и это неспроста. Как вы считаете, возможны ли действия войск в направлении на Паричи?

– Возможности для продвижения войск там несравненно лучше, чем здесь. Но и противник ожидает наступления именно в направлении Паричей, оно не будет для него неожиданным. Участок, на котором мы только что были, немцы, вероятно, считают непроходимым для крупных сил. Выгоднее, мне думается, попробовать нанести удар здесь.

– А каковы реальные возможности? – вступил в разговор Жуков.

В ответ на это Батов стал приводить все известные ему сведения о местности.

– Это хорошо, что вы все уже продумали, – одобрил его Рокоссовский, – но здесь придется очень много поработать, чтобы сделать болото проходимым. Покажите, как вы готовитесь преодолеть эти топи.

Батов стал знакомить начальство с подготовительными работами для перехода через болота. В его армии, так же, впрочем, как и в других, солдаты и офицеры очень серьезно готовились к предстоящему подвигу – иначе продвижение с боем по заросшему кустарником болоту и не назовешь. Неподалеку от переднего края пехотинцы учились плавать, преодолевать болота и речки на подручных средствах, ориентироваться в лесу. Заготовлялись «мокроступы» – болотные лыжи, волокуши для пулеметов, минометов и легкой артиллерии. Саперы строили плоты и лодки. Но, конечно, главную заботу саперов составляло строительство гатей и дорог. Их в полосе 65-й армии было сделано уже немало. Ознакомившись с подготовкой, Рокоссовский одобрил ее.

– а о танках вы подумали? – спросил он.

– Да, если разрешите, сейчас покажем, как это выглядит.

Зрелище действительно было не совсем обыкновенным. Часа полтора Жуков и Рокоссовский просидели на траве у кромки болота, наблюдая, как танк за танком лезут в топь и преодолевают ее. Саперы снабдили каждую машину фашинами, бревнами и специальными треугольниками для прохода через противотанковые рвы. Наконец Рокоссовский приказал сделать перерыв. Жуков тут же на траве прилег отдохнуть, а командующий пошел к танкистам.

Он остановился у березки, прислонился к ней, наблюдая, как танкисты, весело переговариваясь, умывались у болотистого ручья, потом позвал:

– Идите сюда, товарищи.

Танкисты окружили его. Глядя на их здоровые, веселые лица, командующий улыбался.

– Я хотел вас отругать за то, что воду пьете из ручья, да вижу, что таким никакая хворь не страшна.

Началась беседа. Рокоссовский расспрашивал танкистов, трудно ли вести машины по бревенчатым гатям, какой скорости нужно придерживаться, как четко обозначить курс, чтобы не сбиться.

Когда настало время прощаться, командующий спросил:

– Какие будут у вас просьбы, товарищи?

Механик-водитель в замасленной и замызганной гимнастерке попросил:

– Товарищ командующий, прикажите выдать вторую пару обмундирования заместо спецовки... А то вот, – он поднял руку, показывая испачканный рукав гимнастерки, – в чем под машиной лежишь, в том и в строй идешь...

– Да, это надо сделать. – Рокоссовский обернулся к Батову. – Павел Иванович, распорядитесь. – И пошел к машине.

Кто-то из генералов за его спиной стал упрекать водителя:

– Почему у вас пуговицы не застегнуты? Вы солдат и должны следить за своим видом.

Рокоссовский оглянулся и сказал Батову:

– Вот так! Только человек скажет правду, а его сразу одернут: пуговицы не застегнуты...

После тщательной доразведки всей обстановки Рокоссовский принял окончательное решение прорывать оборону гитлеровцев двумя группировками: одной – севернее Рогачева, другой – южнее Паричей. В северную группировку он включил 3-ю, 48-ю армии и 9-й механизированный корпус. В паричскую группировку вошли 65-я, 28-я армии, конно-механизированная группа и 1-й гвардейский танковый корпус.

14 июня Рокоссовский и Жуков вновь прибыли в 65-ю армию для того, чтобы провести занятия – проиграть предстоящую операцию. Близ КП армии, в густой тени деревьев, оперативные работники штаба построили макет полосы наступления. Согласно заведенному еще со времени боев на Дону порядку военная игра начиналась докладом командарма, который подробно рассматривал обстановку, излагал свое решение на проведение операции и ставил задачи корпусам. Затем выступали комкоры и командиры дивизий. Детально отрабатывались задачи стрелковых и танковых соединении, план артиллерийского наступления и взаимодействие с авиацией. Рассматривалось возможное течение боя на отдельных участках, особенности построения боевых порядков. Рокоссовский подчеркивал необходимость досконального изучения характера местности в полосе предстоящего наступления, организации обороны противника и способов быстрейшего выхода на дорогу Слуцк-Бобруйск.

В последующие дни такие же занятия были проведены в других армиях. Хорошо подготовленный, слаженный штаб фронта, имевший огромный опыт, во время подготовки Белорусской операции, проявил свои качества в полной мере.

Немало труда от штабных офицеров требовало соблюдение строжайшей маскировки всего, что делалось в войсках фронта. Все части перегруппировывались и сосредоточивались только ночью. Днем же в направлении от фронта по железным дорогам шли эшелоны с макетами танков и орудий. Специально для авиаразведки противника во многих местах наводились ложные переправы, прокладывались дороги. На участках, где наступление не предполагалось, сосредоточивалась артиллерия. Она проводила несколько огненных налетов, а затем орудия увозили в тыл, оставляя на месте их макеты. Малинин был просто неистощим в подобных выдумках.

Приходилось перевозить огромные массы войск и техники. Во время Белорусской операции фронт израсходовал более 400 тысяч тонн боеприпасов, около 300 тысяч тонн горючего и почти полмиллиона тонн продовольствия и фуража. Доставлено же этих грузов в период подготовки было еще больше. Не мудрено, что железнодорожный транспорт не справлялся с перевозками. 11 июня Жуков докладывал Сталину:

«Продвижение транспортов с боеприпасами для 1-го Белорусского фронта происходит чрезвычайно медленно. В сутки сдается фронту один-два транспорта... Есть основание предполагать, что к установленному сроку фронт обеспечен не будет».

Транспортные затруднения в основном и явились причиной того, что начало операции пришлось перенести с 19 на 23 июня. Наконец к двадцатым числам июня все было готово. Войска четырех фронтов ждали только приказа, чтобы нанести захватчикам сокрушительный удар.

Прошло три года, как здесь же, в Белоруссии, разыгрались первые сражения Великой Отечественной войны. Тогда Красной Армии пришлось отступать под натиском превосходящих сил врага. Теперь же положение было совсем иным. В войсках четырех фронтов насчитывалось 1,4 миллиона человек, 31,7 тысячи орудий и минометов, 5,2 тысячи танков и САУ, около 5 тысяч боевых самолетов. Таковы были силы, которые оказалось в состоянии сосредоточить советское командование через три года после столь неудачного начала войны. Советским войскам противостояла достаточно внушительная вражеская группировка – 800 тысяч человек, 9,5 тысячи орудий и минометов, 900 танков и штурмовых орудий, 1300 боевых самолетов, но, как видно из сравнения этих цифр, перевес был целиком на стороне советских войск. И это после трех лет войны, после тяжелых поражений и потерь! Воистину силы советского народа неисчислимы.

1-й Белорусский был наиболее мощным из четырех фронтов, начинавших операцию «Багратион». Только в войсках его правого фланга на 20 июня насчитывалось 435 тысяч солдат и офицеров, почти 1300 танков и самоходных установок, почти 7,5 тысячи орудий и минометов.

Надо сказать, что гитлеровское командование не ожидало удара такой силы на этом участке фронта. Германский генеральный штаб предполагал, что здесь будет нанесен лишь вспомогательный удар, направленный на то, «чтобы ввести в заблуждение германское командование относительно направления главного удара и оттянуть резервы из района между Карпатами и Ковелем». Исходя из этого ошибочного предположения, фашистское руководство сконцентрировало основные силы к югу от Полесья.

Предполагая, однако, что советские войска могут наступать и в Белоруссии, немцы сделали все, чтобы создать здесь сильную, глубоко эшелонированную оборону.

Главный оборонительный рубеж перед войсками 1-го Белорусского фронта состоял из сплошной полосы укреплений глубиной 6, а местами и 8 километров. В полосе имелось пять-шесть линий траншей, тянувшихся вдоль фронта. Все они соединялись между собою ходами сообщений, служившими одновременно и отсечными позициями.

Первая траншея, отрытая в полный профиль, имела много одиночных и парных стрелковых ячеек, пулеметных площадок, вынесенных вперед на 5—6 метров. В 80—100 метрах от траншеи немцы установили проволочные заграждения в один-два, а то и в три кола. Промежутки между рядами проволоки были сплошь заминированы. Далее, в глубине обороны, одна за другой тянулись траншеи: вторая – на удалении 200—300 метров от переднего края, третья – в 500—600 метрах, затем четвертая и в 2—3 километрах пятая траншея, которая прикрывала огневые позиции артиллерии. Проволочных заграждений между траншеями не было, лишь около дорог располагались минные поля.

Блиндажи, где укрывались солдаты, находились позади траншей. Были построены и долговременные огневые точки, главным образом дерево-земляные. Для устройства огневых точек немцы часто использовали башни танков, зарытых в землю. Легко вращавшиеся на 360 градусов башни обеспечивали круговой обстрел. В заболоченных местах, где рыть траншеи было невозможно, противник сооружал насыпные огневые точки, стенки которых укреплялись бревнами, камнями и засыпались землей.

Все населенные пункты были превращены немцами в узлы сопротивления. Особенно мощно был укреплен Бобруйск, вокруг которого имелись внешний и внутренний укрепленные обводы. Дома, подвалы, хозяйственные постройки на окраинах города были приспособлены к обороне. На площадях и улицах имелись железобетонные укрепления, баррикады, колючая проволока, заминированные участки.

Если учесть, что все эти укрепления располагались в крайне сложной для наступления местности, изобиловавшей болотами и лесами и затруднявшей использование тяжелой техники, особенно танков, то станет ясным, почему гитлеровцы рассчитывали отсидеться, отбить наступление советских войск. Как показали события, у них не было для этого ни малейших шансов.

В последние дни перед наступлением Рокоссовский вновь объехал войска, проверяя, все ли готово. Побывал он и на левом крыле фронта, которому предстояло вступить в дело позднее. В эти дни состоялось его знакомство с 1-й польской армией. В последующем судьба на несколько лет свяжет Рокоссовского с возрожденным Войском Польским, и важно подчеркнуть, что он был тем военачальником, под чьим командованием польские дивизии делали первые шаги в совместной борьбе с врагом.

Еще в 1941—1942 годах на территории СССР по договоренности с польским эмигрантским правительством в Лондоне была создана армия из поляков. Возглавил ее генерал довоенной Польши Владислав Андерс. Он, как и большинство офицеров армии, был настроен резко антисоветски. После того как Советское правительство помогло вооружить, обмундировать и обучить армию Андерса, руководители ее не пожелали принять участие в боях против немцев и в августе 1942 года, в момент, когда советские солдаты отражали наступление гитлеровцев на Сталинград, вывезли уже готовые к бою дивизии в Иран, а затем на Ближний Восток.

Но в СССР оставалось еще очень много поляков – патриотов, понимавших, что единственный возможный путь возрождения польского государства – это путь совместной борьбы с гитлеровскими захватчиками, плечом к плечу с советскими людьми. С мая 1943 года в СССР, в военных лагерях Сельцы под Рязанью, шло формирование 1-й польской армии. Первая дивизия этой армии, пехотная дивизия имени Т. Костюшко, в октябре 1943 года приняла боевое крещение в боях под белорусским местечком Ленине. К концу апреля 1944 года 1-я польская армия была уже в основном сформирована и 29 апреля приказом Ставки Верховного Главнокомандования передана в оперативное подчинение командующего 1-м Белорусским фронтом. В этот день командующий армией генерал Зигмунд Берлинг получил приказ Рокоссовского, в котором армии предписывалось скрытно от противника сосредоточиться к 15 мая северо-восточнее Луцка. «С выходом в указанный мною район армии составить резерв фронта, приступить к боевой подготовке, к боевому сколачиванию частей и созданию запасов основных видов материального обеспечения», – гласил приказ Рокоссовского.

Сосредоточение армии несколько задержалось, но вот теперь уже все ее соединения были на месте, и Рокоссовский ехал с ними знакомиться. Он волновался, и волнение это было естественным. За долгую военную жизнь ему никогда не приходилось думать о том, что под его руководством будет находиться столь большая воинская единица, состоящая из поляков, что его войска будут здесь, на пороге польских земель, готовиться к освобождению польского народа от ига захватчиков.

Рокоссовскому понравились и командиры будущего Войска Польского – генералы Зигмунд Берлинг, Александр Завадский, Кароль Сверчевский, Владислав Корчиц, – и солдаты. Все они горели одним желанием – скорее сразиться с врагом, который уже почти пять лет терзал Польшу. Одного желания, однако, здесь было мало, и Рокоссовский видел, что польским частям и соединениям еще необходимо время для подготовки. Поэтому они до середины июля оставались в резерве фронта. Пробыв несколько дней среди польских товарищей, Рокоссовский поспешил вновь на правый фланг своего 700-километрового фронта.

Все было готово к началу наступления. Об этом Рокоссовский говорил с Жуковым, продолжавшим работу по координации деятельности армий фронта. Оба они пришли к выводу, что все в порядке. Дружная, целенаправленная и согласованная деятельность этих крупнейших военачальников нашей армии, во взаимоотношениях которых определяющим моментом было высокое стремление к единой цели – к победе над врагом, принесла свои результаты: 1-й Белорусский фронт был готов к наступлению.

Жуков решил ехать в 3-ю армию Горбатова, чтобы наблюдать за ходом боевых действий. Рокоссовский собирался отправиться в 28-ю армию А. А. Лучинского.

– Мы вам подадим руку помощи через Березину, – шутил на прощание Жуков, – вытащим вас из этих болот.

– Как знать, как знать, – улыбался Рокоссовский. – Желаю успеха!

Наступление войска 1-го Белорусского фронта начали утром 24 июня двухчасовой артиллерийской подготовкой. По 200 и более орудий на километр фронта располагались на участках прорыва. Они молотили гитлеровскую оборону, затем в наступление перешли пехота и танки. Северная группировка – 3-я и 48-я армии – в этот день, к сожалению, смогла лишь захватить первую и вторую траншеи врага.

Гораздо успешнее шло дело в полосе 65-й армии. Уже в первой половине дня оборона противника была прорвана, и генерал Батов ввел в прорыв 1-й гвардейский танковый корпус М. Ф. Панова. Вскоре Рокоссовский получил донесение от командарма-65: «Прорыв закреплен надежно. Танковый корпус, не встречая сильного сопротивления, идет к населенному пункту Брожа, обтекая с юга и запада бобруйский узел сопротивления».

Это сообщение, видимо, показалось преувеличенным Жукову. Вскоре Батов получил телеграмму: «Лично доложите действительную обстановку перед фронтом армии. Жуков». Когда же Батов вновь сообщил о крупном успехе его войск, телеграф отстучал короткую фразу: «Приеду смотреть сам».

К вечеру Жуков и Рокоссовский были у Батова на новом наблюдательном пункте в только что занятом местечке Гомза. Едва машины проскочили в местечко, как немецкая артиллерия из Паричей начала обстрел дороги.

– Жарко у тебя здесь, Павел Иванович, – сказал командующий фронтом.

– Ничего не поделаешь. Советую не задерживаться.

– Никуда не поедем, – ответил Жуков. – Давай обедать. И доложи, что с противником в Паричах.

– Мы его окружили. Сто пятый корпус приступил к уничтожению группировки.

– Отлично! Распоряжайся насчет обеда. – И, повернувшись к Рокоссовскому, маршал добавил: – Что ж, пожалуй, руку Горбатову придется подавать вам через Березину!

С утра следующего дня в прорыв на участке 65-й армии была введена конно-механизированная группа Плиева, противник начал отход на север и северо-запад. К исходу третьего дня наступления войска 65-й и 28-й армий вышли на оперативный простор. 26 июля прорвали оборону противника и войска армии Горбатова, 9-й танковый корпус генерала Б. С. Бахарова к утру 27 июня перехватил все переправы северо-восточное Бобруйска. 9-я гитлеровская армия потерпела катастрофу – ее войска были окружены в Бобруйске и юго-восточнее его.

Пытаясь вырваться на север, гитлеровцы в течение дня 27 июня в районе юго-восточнее Бобруйска создали группировку, которая в ночь на 28 июня намеревалась начать прорыв. Но эта группировка была своевременно обнаружена воздушной разведкой. Жаркий июньский день, чем-то напоминавший день 22 июня 1941 года, уже клонился к вечеру, когда командующий 16-й воздушной армией Руденко получил приказ Рокоссовского: «Нанести удар по окруженной группировке до наступления темноты. Время удара и вылета, количество самолетов донести».

Командующий 16-й воздушной армией имел в своем распоряжении много самолетов, трудность заключалась в том, что удар предстояло нанести в считанные часы. Прошло то время, когда с танками врага нашим солдатам приходилось бороться с помощью бутылок, заполненных горючей смесью. В воздух поднялось 526 самолетов, из них – 400 бомбардировщиков, и вся эта армада обрушилась на колонны войск противника. В течение полутора часов летчики сбросили на врага 11300 бомб, выпустили 572 реактивных снаряда, расстреляли свыше 40 тысяч снарядов. Одна за другой группы самолетов атаковали противника и сумели превратить место его сосредоточения в ад. Клубы дыма от горевших автомашин, танков, горючего поднялись над лесом на 300– 400 метров. Один за другим раздавались мощные взрывы – рвались боеприпасы. Густое облако пыли и дыма окутало скопление войск и техники врага, не поддающаяся описанию паника охватила солдат и офицеров. Всякое управление войсками было потеряно. Вскоре район, подвергшийся бомбардировке, стал огромным кладбищем.

Советские кинооператоры побывали в этом районе лишь на следующий день, 28 июня. Они, естественно, не успели заснять бомбардировку, но результаты ее засняли на пленку.

Специальная комиссия, рассматривавшая результаты авиационного удара под Бобруйском, установила, что наши летчики за полтора часа уничтожили до тысячи вражеских солдат, около 150 танков и штурмовых орудий, около 1000 орудий разного калибра, 6 тысяч автомашин и тягачей, до 3 тысяч повозок и 1500 лошадей.

В этот же день войска 1-го Белорусского начали уничтожение 10-тысячной группировки генерала Гамана в Бобруйске. Фашисты оборонялись отчаянно, рассчитывая на помощь извне. Когда же эта надежда не сбылась, они в ночь на 29 июня попытались пробиться из города в северо-западном направлении. Почти 5-тысячная колонна врага сумела вырваться из города и двинулась в направлении на Осиповичи, но вскоре была настигнута и уничтожена.

Войска 1-го Белорусского фронта за пять дней наступления достигли блестящего успеха: прорвав оборону врага на 200-километровом фронте, они окружили и уничтожили его бобруйскую группировку и продвинулись в глубину до 110 километров. 22 километра в сутки! И это несмотря на ожесточенное, отчаянное сопротивление врага! Достижение выдающееся, вне всякого сомнения, и командующий фронтом, организовавший этот стремительный бросок, конечно, заслуживал награды:

«Указ

Президиума Верховного Совета СССР

о присвоении генералу армии

Рокоссовскому Константину Константиновичу воинского звания Маршала Советского Союза.

Генералу армии Рокоссовскому Константину Константиновичу присвоить воинское звание Маршала20 Советского Союза.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Горкин

Москва, Кремль,

29 июня 1944 года».

Вырвавшись на оперативный простор, войска фронта, которым Ставка еще 28 июня дала новую задачу – частью сил наступать на Минск, а основными на Слуцк, Барановичи, – завершали окружение 4-й немецкой армии. В каждом городе, в каждом поселке, освобожденном от захватчиков, воины видели бесчисленные следы их преступлений: сожженные и разрушенные здания, трупы расстрелянных и повешенных людей.

Командующий фронтом проезжал одно за другим белорусские селения. На обочинах дорог неизменно стояли уцелевшие, изможденные жители, приветствуя освободителей. Особенно радовались дети. Во время одной остановки машину маршала окружила группа ребятишек. На груди одного из них Рокоссовский увидел бирку с названием деревни и номером. Такие бирки гитлеровцы заставили носить всех жителей белорусских селений, чтобы отличить их от партизан. Это было уже известно Рокоссовскому, и тем больнее задел его испуг ребенка, когда один из офицеров штаба хотел снять бирку.

– Дядя, не надо снимать, а то немец расстреляет! – крикнул испуганный мальчик. Стоило большого труда убедить его, что немец ему уже больше ничего не сделает, что он сюда, на белорусскую землю, больше не вернется.

После таких сцен чувство ненависти к захватчикам и желание сделать все, чтобы освободить своих соотечественников, росли неизмеримо. А захватчикам приходилось теперь очень несладко: во время поездки в войска армии Горбатова штабные машины переправлялись по железнодорожному мосту через Березину, приспособленному для автотранспорта. Все поле в районе моста было усеяно трупами гитлеровцев.

Воодушевленные успешным началом наступления, войска подвижных соединений рвались вперед. 2 июля танкисты 1-го гвардейского танкового корпуса приблизились к Минску, а на следующий день, на 4 часа позже, чем войска 3-го Белорусского фронта, наступавшие с севера, они ворвались на юго-восточную окраину столицы Белоруссии. Тем самым замкнулось кольцо окружения вокруг основных сил 4-й армии гитлеровцев, находившихся восточное Минска. 3 июля после упорных боев Минск был очищен от врага.

Страшная картина открылась перед освободителями Минска. Город-красавец, по сути дела, не существовал, уцелели лишь немногие здания. Немногочисленные оставшиеся в живых горожане горячо приветствовали советских солдат.

Между тем более чем 100-тысячная группировка немецких войск агонизировала в лесах восточнее Минска. Атакуемые на дорогах партизанами, бомбардируемые с воздуха авиацией, немцы пытались прорываться то в одном, то в другом направлении. Но все попытки были тщетны. К 11 июля с группировкой врага было покончено.

17 июля по улицам Москвы прошли 57 600 гитлеровских солдат и офицеров, плененных во время разгрома врага в Белоруссии. Опустив головы брели впереди колонны фашистские генералы. Три часа, по двадцать человек в ряд, шли мимо молчаливых москвичей, заполнивших тротуары, захватчики. Им привелось победно маршировать по улицам Варшавы и Парижа, Праги и Белграда, Афин и Амстердама, Брюсселя и Копенгагена. Осенью 1941 года они были близки и к Москве, но в столицу нашей страны они могли попасть лишь в качестве военнопленных.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.