Якоб Гримм впервые в Париже

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Якоб Гримм впервые в Париже

Подходивший к концу 1804 год принес Франции — западному соседу Германии — большие перемены. Референдум утвердил решение сената о превращении Франции в наследственную империю. Папа римский помазал Бонапарта на престол, и тот короновался 2 декабря 1804 года в Париже под именем императора Наполеона I.

Савиньи как раз в это время совершал научную поездку по городам, работал в библиотеках, собирал материал по истории римского права. В Париже, куда он приехал, намереваясь поработать в Национальной библиотеке, у него украли чемодан со всеми его записями. Савиньи объявил о пропаже и в качестве вознаграждения обещал сто луидоров, но чемодан не вернули. Ученому ничего другого не оставалось, как по памяти восстанавливать свои записи, иногда обращаясь к книжным фондам парижских библиотек. Эта работа требовала очень много времени, и Савиньи стал искать помощника. Только Якоб Гримм, один из самых способных учеников, может ему в этом помочь. В январе 1805 года Савиньи написал в Марбург письмо и предложил Якобу как можно быстрее приехать в Париж.

Для Якоба это предложение было неожиданным. Шел уже последний семестр, и он собирался к пасхе или в крайнем случае летом сдать экзамен и приступить к самостоятельной работе. Но предложение любимого профессора было так заманчиво! Ведь он будет жить в Париже, в той самой квартире, которую Савиньи снял для себя и своей молодой жены Кунигунды Брентано. Якоб понимал, что в Национальной библиотеке в Париже он сможет не только делать выписки из юридических трактатов — у него будет достаточно времени, чтобы среди великого множества рукописей отыскать произведения старогерманской поэзии.

Но, прежде чем согласиться, Якоб написал письмо матери и тетушке Циммер с просьбой одобрить его поездку в Париж. Условия работы, предложенные Савиньи, как считал Якоб, были выгодными. Кроме того, он надеялся, что, приобретя опыт, ему будет легче найти место по возвращении на родину. Тетушка не возражала. Мать также была согласна, хотя и с «тайным страхом». Ей всякий раз было не по себе, когда она представляла, как в зимнюю стужу почтовая карета с трудом пробивается по глубокому снегу. И молилась за своего сына.

Экипаж благополучно пересек Рейн около Майнца, а затем проследовал в Мец через Вормс, Франкенталь, Кайзерслаутерн, Саарбрюккен. И опять, как когда-то в детстве, он любуется кафедральным собором. «Это изумительная церковь, — записал он в путевом дневнике, — самая прекрасная из всех, которые я видел, огромной высоты окна с витражами, выполненными из цветного стекла чистейших тонов». Приятное впечатление произвела на него долина Марны, когда он, оставив позади Верден, достиг окрестностей Шалона.

А как рада была его матушка, когда в феврале 1805 года Якоб сообщил наконец ей о своем благополучном прибытии в Париж. В течение этих длинных зимних недель дороги она часто вставала по ночам посмотреть в окно, какая погода. В письмах она сообщала, что зарезали поросенка на 250 фунтов и что сделали особенно толстую колбасу к возвращению сына.

Вильгельм, оставшийся в Марбурге, после отъезда брата долго грустил и чувствовал себя совсем одиноким. С тоской писал он брату в Париж: «Когда ты уехал, мне казалось, что мое сердце разорвется, что я этого не выдержу. Ты не представляешь, насколько ты мне дорог. Когда я по вечерам сижу один дома, то мне кажется, что ты можешь появиться в комнате из любого угла...

Время бежит ужасно быстро; прошло уже четырнадцать дней, как ты уехал, но без преувеличения могу сказать, что мое сердце все еще обливается кровью. Внешне я, кажется, уже привык, но внутренне — совсем нет, и на это еще потребуется много времени. Когда я представляю, что глазам твоим открывается целый огромный мир, то просто не знаю, о чем писать. Я вижу только тебя здесь, у меня, вижу, как ты расхаживаешь по комнате».

Конечно, современному читателю этот эмоциональный язык девятнадцатилетнего юноши может показаться странным, даже может у кого-то вызвать улыбку. И тем не менее эти чувства были настоящими, ибо каждый из братьев ощущал другого частью самого себя. Якоб и Вильгельм настолько были связаны друг с другом, их жизнь, взгляды и судьба были настолько неразделимы, что они и в литературу вошли как Братья Гримм.

Из Парижа Якоб пишет брату в ответ такое же нежное письмо: «Мы больше никогда не расстанемся, и если одного из нас пошлют в другое место, то и второй тут же последует за ним. Мы так привыкли к нашему содружеству, что разлука для меня равносильна смерти».

Тем временем Якоб в Париже прилежно выполнял задания Савиньи. Кроме воскресений, он ежедневно работал в Национальной библиотеке с десяти утра до двух часов дня, выверял юридические тексты, учился расшифровывать старые манускрипты, делал выписки из рукописных и печатных материалов. Дома, в кабинете Савиньи, выписанные тексты сравнивали с уже имевшимися у них и подвергали их научному анализу. В свободное от этой напряженной работы время Якоб занимается исследованиями старонемецкой литературы. По просьбе Вильгельма Якоб отыскивает из 160 тысяч рукописей Национальной библиотеки самые древние, достойные особого внимания и изучения.

Когда библиотека была закрыта, по воскресеньям, Якоб знакомился с французской столицей. Он уже досконально изучил старый город с его историческими памятниками. Его поражало это смешение рас на улицах: негры, турки, греки, сновавшие среди французов; но Якоб быстро привык, что в городе мирового значения, каким был Париж, уже тогда сосуществовали люди самых различных национальностей. Пригороды с их однообразными строениями интересовали Якоба меньше. Только в Фобур Сен-Жермене его привлек Люксембургский дворец, где размещалась картинная галерея. В коллекции галереи — произведения Дюрера, Ван-Эйка, Беллини, большие полотна Рубенса. Из итальянцев ему особенно понравился Тициан — его картину «Возлюбленный» он назвал «неописуемо прекрасной». Долго стоял завороженный у античных скульптур. «Если я еще раз пойду туда, — писал он брату Вильгельму, — я ничего не буду делать, буду стоять перед Рафаэлем, Лаокооном и Аполлоном и смиренно преклоняться перед ними».

Да, в этом городе, куда по указанию Наполеона доставлялись из походов шедевры искусства разных стран, было что посмотреть! Столица империи не скупилась на роскошь и великолепие. Парижу с Лувром в центре готовилась роль блестящего города мира.

Дешевые развлечения, пустые столичные забавы были чужды Якобу. Если уж он и выходил по вечерам, то только в театр, и только вместе с Савиньи. В Париже тогда было восемнадцать театров, и спектакли шли каждый день. Вот только репертуар менялся очень редко. Якоб довольно хорошо владел французским языком, а потому позволял себе давать оценку просмотренным вещам: комедии считал плоскими, трагедии часто казались смешными. Правда, любил трагедии Корнеля и Расина, но иной раз и они казались скучными. Ему нравилась точная игра актеров, чего не было, скажем, на немецкой сцене, но осуждал публику, которая награждала аплодисментами каждого актера при выходе и уходе со сцены, мешая тем самым ходу действия. Правда, зритель кое-что получал за свои деньги — за вечер театры давали тогда по нескольку пьес, стремясь как можно лучше развлечь публику, а это длилось обычно четыре-пять часов.

Кроме Савиньи и его жены, Якоб мало с кем встречался в Париже. В это же время во французской столице находился Эрнст Отто фон дер Мальсбург, товарищ Якоба по лицею. Он был официально прикомандирован к своему дяде — гессенскому посланнику при дворе Наполеона. Сразу же по прибытии в Париж Якоб получил от Мальсбурга в знак дружбы прекрасное издание французских трагиков.

Знакомясь с французской литературой, Якоб не забывал и немецких поэтов, в частности, веймарских классиков — об этом есть важные свидетельства парижского периода. Когда в мае 1805 года один из парижских журналов сообщал о смерти Шиллера, Якоб написал Вильгельму: «Сообщение о смерти любимого Шиллера меня просто потрясло!» Несколько недель спустя в письме к брату он выразил свое глубокое уважение к другому веймарцу: «Гёте — это человек, за которого мы, немцы, никогда не сможем достойно отблагодарить господа бога; он представляется мне фигурой, равной Рафаэлю».

Все четче вырисовывались планы на будущее. О своем твердом решении оставаться после возвращения из Парижа в Гессене и там искать себе работу Якоб сообщил тетушке Циммер. Он хотел бы стать преподавателем. Хорошо, если бы это была служба, которая не занимала бы его с утра до вечера, а оставляла время для занятий научной работой.

Якоб видел смысл своего существования только в продолжении исследований. Он мечтал не об уютной и удобной жизни, а о такой, которая позволяла бы ему совмещать ежедневную работу с научными занятиями. Естественно, Якоб думал и о том, чтобы освободить мать от забот о большой семье. Вильгельм, постоянно писавший из Марбурга, разделял взгляды брата. В ответном письме на предложение Якоба жить и работать вместе он писал: «Ты пишешь о том, что мы должны всегда оставаться вместе. Это всегда отвечало моим желаниям, так как я чувствую, что никто меня так не любит, как ты, я же, конечно, тоже люблю тебя искренне и нежно».

Все это время Вильгельм поддерживал их студенческую комнату в Марбурге в образцовом порядке. В ней был поставлен новый письменный стол. Распустились цветы — желтофиоли — как бы в ожидании, хотя Якоб еще не сообщил дату своего приезда. Библиотека братьев за это время значительно увеличилась, переплетчик привел в порядок все книги.

Вскоре, естественно, возник вопрос о месте их будущего совместного проживания. Еще в Париже Якобу виделся Кассель — столица гессенского курфюршества — тем городом, который скорее всего мог бы дать им возможность «жить скромно и уединенно», вместе трудиться. Братья предложили матушке продать имение в Штайнау. И она согласилась.

В августе 1805 года, когда Якоб находился еще в Париже, мать перебралась в Кассель, в квартиру в Марктгассе — Рыночном переулке, которую сняла ее сестра. Генриетта Циммер заблаговременно отремонтировала просторную квартиру и даже закупила продукты, так что матушке Гримм осталось только переехать. Квартира ей понравилась, да и сестра жила неподалеку. Матушка стала готовиться к приезду старших сыновей.

Наступил сентябрь. Наконец Якоб с Савиньи выехали из Парижа. Он специально поехал через Марбург, чтобы захватить брата Вильгельма. Радостной была встреча Якоба и Вильгельма с матерью, младшими братьями и сестренкой. Семья снова была вместе!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.