Легенды и мифы либеральной тусовки

Легенды и мифы либеральной тусовки

В либеральной среде к личности и творчеству Шукшина всегда относились с плохо скрываемым раздражением, а то и с ненавистью. Что вполне объяснимо, учитывая то, что и сам Василий Макарович разделял по адресу этой публики те же самые чувства. Четверть века он был вдалеке от либерального сообщества (жил и работал на Алтае, служил на Черноморском флоте) и только в середине 50-х, приехав в Москву и поступив во ВГИК, имел «счастье» окунуться в гущу либеральной тусовки. С этого момента и началась их взаимная неприязнь, позднее переросшая в откровенную вражду. О степени её накала говорит, к примеру, «некролог», который один из либералов — сценарист Фридрих Горенштейн (один из соавторов А. Тарковского) написал на смерть Шукшина. Приведу лишь отрывок из него:

«Что же представлял из себя этот рано усопший идол? В нём худшие черты алтайского провинциала, привезённые с собой и сохранённые, сочетались с худшими чертами московского интеллигента, которым он был обучен своими приёмными отцами. Кстати, среди приёмных отцов были и порядочные, но слепые люди, не понимающие, что учить добру злодея — только портить его. В нём было природное бескультурье и ненависть к культуре вообще, мужичья сибирская хитрость Распутина, патологическая ненависть провинциала ко всему на себя не похожему, что закономерно вело его к предельному, даже перед лицом массовости явления, необычному юдофобству. От своих же приёмных отцов он обучился извращённому эгоизму интеллигента, лицемерию и фразе, способности искренне лгать о вещах ему незнакомых, понятиям о комплексах, под которыми часто скрывается обычная житейская пакостность…»

Однако это была крайняя точка зрения на Шукшина, принадлежащая одному из представителей либерального стана. В целом же либералы хорошо отдавали себе отчёт в масштабах популярности Шукшина у простых людей, поэтому никогда не гнушались лишний раз примазаться к этой славе. Например, много мифов было создано ими вокруг взаимоотношений Шукшина с их же единомышленниками — представителями либерального течения. Взять, скажем, такую личность, как кинорежиссёр Михаил Ромм.

Как известно, он был одним из членов экзаменационной комиссии, которая летом 54-го приняла Шукшина во ВГИК. Согласно легенде, именно Ромм поставил «дремучему» алтайцу «отлично», чем и предопределил его приход в большой кинематограф. Затем якобы он же покровительствовал Шукшину во время учёбы, а чуть позже хотел его взять к себе на «Мосфильм», но последнее почему-то не сложилось. Однако есть иные свидетельства того, как складывались отношения учителя и ученика. Из них следует, что отнюдь не Ромм выдал «звёздный билет» Шукшину в большой кинематограф, а его земляк — сибиряк Николай Охлопков (одна из его значительных ролей в кино — Василий Буслаев в фильме «Александр Невский»). Ромм же этому натиску уступил, видимо, имея на Шукшина свои виды.

Судя по всему, ему поначалу импонировала не только ярко выраженная «мужицкость» Шукшина (в среде советской либеральной интеллигенции всегда было модно покровительствовать людям «от сохи»), но и его личная трагедия: некоторые родственники Шукшина (в том числе и отец) были репрессированы в 30-е годы. Поэтому у Ромма, бывшего не только выдающимся режиссёром, но и духовным лидером киношных либералов, могла возникнуть мысль о том, что из Шукшина можно вылепить талантливого оппозиционера официальной власти, причём из самой гущи народа, что было особенно немаловажно. Ведь доверия к таким деятелям у широких народных масс всегда было больше. Например, другим подобным «проектом» Ромма на том же режиссёрском курсе был Андрей Тарковский, но он проходил по категории «сынков» — был отпрыском известного поэта Арсения Тарковского, поэтому мог претендовать на будущую любовь и понимание со стороны широких масс в гораздо меньшей степени. Другое дело Шукшин — коренной алтаец с лицом и фигурой крестьянина-пахаря. Из него мог получиться настоящий «мужицкий вожак», который в «оттепельных» баталиях либералов с державниками вполне мог пригодиться первым в их стратегических раскладах. Но из этого ничего не вышло: мужицкое нутро Шукшина «перековать» так и не удалось. И в конце жизни он уже без особого пиетета отзывался о своём учителе Ромме. Вот как это описывает оператор А. Заболоцкий:

«Наступит срок, напишу всю правду и про Михаила Ильича! — говорил Макарыч. — Человек он ох как значимый и всемогущий! Только я ему ещё и поперечным был. Правду наших взаимоотношений сейчас и „Посев“ не обнародует. Нет, благодетелем моим он не бывал, в любимцах у него я не хаживал, посмешищем на курсе числился, подыгрывал, прилаживался существовать. Несколько раз стоял вопрос об отчислении, но особо — когда с негром в общежитии сцепился, заступился за девицу. Чудом уцелел…»

Судя по всему, окончательное размежевание с Роммом случилось у Шукшина в самом конце учёбы во ВГИКе. Из-за этого учитель не взял своего ученика на «Мосфильм», приютив под своим крылом только трёх студентов: своих соплеменников Александра Рабиновича (Митту) и Александра Гордона, а также Андрея Тарковского, который к тому времени успел породниться с Гордоном — тот был женат на его сестре. А Шукшин фактически оказался на улице: не имея московской прописки и постоянной работы, он оказался в весьма сложном положении. И тогда руку помощи ему протянул ненавистник Ромма — главный редактор журнала «Октябрь», державник-сталинист Всеволод Кочетов. Это он в течение трёх лет (1961–1963) напечатал в своём журнале семь рассказов Шукшина, после чего его имя стало широко известно миллионам советских читателей. Именно после этого он сумел наконец получить московскую прописку (в числе нескольких других молодых авторов «Октября») и устроиться режиссёром на Киностудию имени Горького, где снял свой первый фильм — «Живёт такой парень» (1964).

Отметим, что взаимоотношения Шукшина и Кочетова тоже не будут благостными — они тоже в итоге разойдутся в разные стороны. Поводом к этому послужит не только «измена» Шукшина (он станет печатать свои произведения в других изданиях, в том числе и в ненавистном Кочетову пролиберальном «Новом мире»), но и всё большее расхождение во взглядах как на текущую политику, так и на недавнее прошлое страны (например, в отличие от Кочетова Шукшин крайне отрицательно относился к личности Сталина). В итоге в своём известном романе «Чего же ты хочешь?» (1969) Кочетов изобразит Шукшина (правда, под вымышленным именем) этаким бойцом и пробивным человеком, заведомо отрицательным «типом» от искусства. Видимо, он так и не сможет простить Шукшину его претензий к советской власти, которую Василий Макарович считал повинной во многих бедах России, в том числе и в своей личной беде: его отец и один дядя были расстреляны, другой дядя четыре раза сидел в тюрьме, ещё один в тюрьме умер, двоюродный брат отбывал срок в тюрьме трижды.

И всё же, несмотря на различие позиций Шукшина и Кочетова, была у них одна объединяющая черта, которая заставляла либералов ненавидеть их в равной степени одинаково, — это их русофильство. Не случайно поэтому обоих в либеральных кругах называли антисемитами, а к Шукшину ещё приклеили ярлык «фальшивого алтайского интеллигента». Вот почему, когда Кочетов уйдёт из жизни (за 10 месяцев до Шукшина), по его душу либералы сочинят не менее хлёсткий «некролог», чем это сделает Горенштейн относительно Шукшина.

В размежевании Шукшина и Кочетова можно увидеть ту глубинную причину, которая в итоге и приведёт к развалу Советского Союза. Ведь порвав со сталинистами («Октябрь») и перейдя под крыло либералов («Новый мир»), Шукшин мало что выиграл. Когда в начале 70-х от новомирцев потребовалось совершить принципиальный поступок — напечатать у себя концептуальный роман Шукшина о Степане Разине «Я пришёл дать вам волю…», они от этого отказались. И Шукшин разорвал с ними всяческие отношения. В итоге он окончательно ушёл к почвенникам («Наш современник»), тем самым лишний раз подтвердив теорию о том, что в советском оппозиционном движении каждое течение выживало в одиночку. А ведь если бы, к примеру, Шукшин (русские националисты) и сталинисты (Кочетов) объединились всерьёз и надолго, то никакой будущей горбачёвщины не было бы и в помине. Но этого не случилось, поскольку камнем преткновения в отношениях между представителями двух политических течений была личность Сталина: уж больно сильно ненавидели вождя народов русские националисты. И это при том, что именно он с середины 30-х стоял у истоков возрождения русского национального самосознания. Это размежевание ловко использовалось третьим течением — либералами — в своих целях, и трагическая судьба Шукшина наглядное тому подтверждение.

Не менее красивая легенда, чем в случае с Роммом, будет сочинена либералами относительно отношений Шукшина и Владимира Высоцкого. Известно, что они познакомились в конце 50-х в одной общей компании, которая существовала в Большом Каретном переулке, где тогда жил Высоцкий. Однако последний в той компании в силу своего молодого возраста был, что называется, на «подхвате», в то время как 30-летний Шукшин проходил по категории «стариков». Поэтому дружба между ними если и была, то скорее шапочная, поскольку их разделяла не только существенная разница в возрасте (почти девять лет), но и нечто большее. Полагаю, если бы Шукшин и Высоцкий на каком-то этапе сошлись друг с другом, то очень быстро и разошлись бы — настолько разные это были люди как по характеру, так и по своим жизненным устремлениям. Например, можно с уверенностью сказать, что чрезмерное питие Высоцкого было бы противно Шукшину. Сам он примерно с 68-го года с этим делом резко «завязал» и с тех пор относился к пьющим людям, мягко говоря, недружелюбно. Причём никаких скидок на талант и регалии не делал. По этому поводу приведу слова писателя В. Белова, близко знавшего В. Шукшина:

«В конце 60-х я хотел написать очерк о своём отце, о Гагарине и Твардовском. Обо всех троих. Я поделился в Москве своим замыслом с Макарычем. Он слишком резко сказал о Гагарине: пьяница! Так резко, что у меня пропало желание писать очерк. Документализм повернулся ко мне новым, не предвиденным мною боком…»

Можно себе представить, как бы отнёсся Шукшин к запойным делам Высоцкого, если от последнего на этой почве даже многие преданные друзья отвернулись.

Не меньше причин разойтись у Шукшина и Высоцкого было из-за идейных разногласий. Они сходились в общем неприятии той советской власти, которая называлась «развитым социализмом», но это было чисто тактическое сходство, поскольку в глубинном подходе они резко расходились: Шукшин считал главным пороком этой власти, что она «жидовская» (и потому пропиталась коммерческим духом), а Высоцкий, наоборот, полагал, что именно евреев, как носителей более прогрессивных идей, в ней как раз в должной мере и не хватает для полного счастья. Именно поэтому Шукшин активно общался с русскими националистами (почвенниками) и жадно читал запрещённую литературу именно почвеннического направления (особенно книги философа В. Розанова), не жалея за фотокопии никаких денег. А Высоцкий общался с либералами-западниками, периодически отпуская по адресу русских националистов язвительные насмешки, как, например, в своей «Песне-сказке про джинна» (1967), где носитель «русского духа» был выведен в образе раба-джинна из винной бутылки. Шукшин в ответ тоже за словом в карман не лез. По поводу самой знаменитой театральной роли Высоцкого, воспетой либеральной тусовкой, — Гамлета, он выразился весьма недвусмысленно: «Гамлет с Плющихи».

Много неприятностей в творчестве Шукшину приносили держиморды еврейского происхождения (или люди, разделявшие их идеи), а Высоцкому, наоборот, — славянского. Как верно заметит всё тот же В. Белов: «Макарычу попадало от „французов“ ещё больше, чем мне… Шукшин все эти годы был в центре борьбы за национальную, а не интернационально-еврейскую Россию…»

Идейные расхождения Шукшина и Высоцкого отражались и на их творчестве. Заметим, что Высоцкий в своих сатирических песнях часто высмеивал героев с русскими именами и фамилиями. Короче, иной раз шибко сильно доставалось от него «русскому Ивану». То он у него горький пропойца (в песне «Ой, Вань…»; 1973), то брошенный женой солдат (в «Песне Вани у Марии»; 1974), то неудачник горемычный и непутёвый, дошедший до краюшка (в «Грустной песне о Ванечке»; 1974). Как пелось в последней: «Тополь твой уже отцвёл, Ваня-Ванюшка!»

Совсем иначе рисовал в своих произведениях русского Ивана Шукшин. Он у него хоть и чудик, но человек смекалистый, добрый, широкий и, главное, нацеленный на победу. Не случайно своё последнее произведение — сатирическую пьесу-сказку Шукшин назвал «Ванька, смотри!» (после смерти автора название от греха подальше сменят на другое — «До третьих петухов»). А ведь Шукшин не зря назвал свою сказку именно так, а не иначе. Имелось в виду: дескать, смотри в оба, Иван, а не то «французы» тебя обманут и в дураках оставят (по иронии судьбы, Высоцкий был тесно связан с «французами» во всех смыслах: через «пятую графу» и жену французского происхождения). В качестве последних был выведен персонаж по имени Мудрец — этакий скользкий вития из разряда философов-марксистов (среди них, как известно, особенно много было евреев), который под любое дело может подвести нужную «базу», дабы хорошее дело поскорее заглохло. В отличие от другого героя пьесы-сказки — Змея Горыныча, который в своих запретительных делах действует как солдафон, не особо скрывая своих намерений, Мудрец, наоборот, хитёр, умеет пускать пыль в глаза, при этом любит употреблять разные мудрёные словечки вроде «вульгартеория» или «моторная или тормозная функции».

Возвращаясь к Высоцкому, напомним, что он изобразил «русского Ивана» в начале своей песенной карьеры именно как антисемита (в образе «алкаша в бакалее» в песне «Антисемиты» 64-го года). Отметим, однако, что эту песню Высоцкий периодически исполнял на своих «квартирниках», однако именно с 1974 года это делать вдруг перестал. Может быть, на это каким-то образом повлияла и смерть русского националиста Василия Шукшина?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.