Меир Трилиссер. Легальные и нелегальные резидентуры

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Меир Трилиссер. Легальные и нелегальные резидентуры

Девять лет разведкой руководил Меир Абрамович Трилиссер. Он родился в 1883 году в Астрахани. Окончил реальное училище и уехал в Одессу, где в 1901 году присоединился к социал-демократам. После первой русской революции был арестован. Два года шло следствие, приговор – восемь лет каторжных работ. Отсидел пять лет и был выслан на вечное поселение в Сибирь. Он получил свободу после Февральской революции и обосновался в Иркутске, где его избрали секретарем Иркутского совета. В 1918 году Трилиссера назначили председателем Иркутской ЧК.

Во время японской интервенции на Дальнем Востоке он вел подпольную работу в Благовещенске. Два года работал председателем Амурского областного ревкома и членом Дальневосточного бюро ЦК. После Х съезда партии в марте 1921 года Трилиссера хотели оставить в аппарате ЦК или Коминтерна, но Дзержинский переманил к себе умелого подпольщика.

В августе 1921 года Трилиссер стал помощником начальника иностранного отдела и руководителем закордонной части, то есть отвечал за работу всех резидентур, легальных и нелегальных. Первоначально нелегальные резидентуры создавались на случай войны. Считалось, что всех разведчиков, работающих под дипломатической «крышей», вышлют, а разведчики, находящиеся на нелегальном положении, смогут остаться и продолжат работу. Потом пришли к сочетанию легальных и нелегальных резидентур, вторые брали на себя работу, опасную для официального советского представителя.

Закордонная часть иностранного отдела по положению была «организационным центром, сосредотачивающим все руководство и управление зарубежной работой разведывательного и контрразведывательного характера».

«За границей, – говорилось в положении об иностранном отделе, – в определенных пунктах по схеме, вырабатываемой Закордонной Частью ИНО ГПУ, имеют местоприбывание уполномоченные, именующиеся резидентами».

В 1921 году появились легальные резидентуры в Афганистане и Турции, потом в Иране. В 1922?м – легальная резидентура в составе представительства РСФСР в Берлине.

В декабре 1921 года Трилиссера утвердили заместителем начальника иностранного отдела, а 13 марта следующего года он возглавил разведку. При нем начался расцвет советской разведки, впоследствии сведенный на нет сталинскими репрессиями. Меир Абрамович был спокойным и осторожным человеком, избегавшим поспешных шагов. В иностранном отделе его за глаза называли «Стариком» и «Батькой».

При Трилиссере первое поколение советских разведчиков вполне профессионально освоило это ремесло. Они выработали принципы работы заграничных резидентур, приемы переброски за границу нелегалов, методы вербовки агентуры и способы поддержания связи со своими агентами. Переписку с нелегалами вели, используя симпатические чернила – фотографический гипосульфат, который легко было приготовить. Разумеется, успехи советской разведки были в значительной степени обусловлены значительной помощью, которую оказывали ей Коминтерн, легальные и нелегальные структуры различных компартий и отдельных коммунистов, считавших своим долгом помогать Москве.

Трилиссера ценил Вячеслав Рудольфович Менжинский, который в роли заместителя председателя ГПУ-ОГПУ курировал внешнюю разведку. 30 июля 1926 года, через десять дней после смерти Дзержинского, Менжинский занял его место. Трилиссер, в свою очередь, получил должность заместителя председателя ОГПУ. Помимо иностранного отдела он курировал и пограничную охрану, занимался внутренним политическим сыском. Его позиции подкрепило избрание членом Центральной контрольной комиссии ВКП/б/.

Трилиссер в июле 1927 года вывел иностранный отдел из состава секретно-оперативного управления ОГПУ (им руководил восходящая звезда советской госбезопасности Генрих Григорьевич Ягода), и теперь разведка фактически подчинялась ему одному.

Менжинский и Трилиссер сделали советскую разведку, возможно, самой сильной в мире. Во-первых, в разведку пришли работать опытные люди, большевики, прошедшие школу подполья, конспирации, борьбы с царской полицией и тюрем. Во-вторых, первое поколение советских разведчиков состояло из людей, родившихся за границей или вынужденно проживших там много лет: они чувствовали себя за рубежом как дома или в прямом смысле дома.

И наконец, самое главное. До появления Советской России считалось, что разведка и контрразведка нужны только во время войны, а в мирное время их распускали, довольствуясь обычной полицией.

Немецкие спецслужбы фактически вообще перестали существовать после поражения в Первой мировой. Соединенные Штаты Америки до Второй мировой войны не имели разведывательной службы и стали создавать ее с помощью англичан лишь после вступления в войну. Англичане сократили штаты спецслужб донельзя, то же сделали и французы. И только аппараты советской политической и военной разведок росли, как на дрожжах. Советская Россия считала себя в состоянии войны чуть ли не со всем миром, поэтому вполне естественно для нее было и вести подпольную войну по всему земному шару.

Еще одна особенность советской разведки состояла в том, что она занималась не только сбором информации, но и уничтожением врагов советской власти, политических оппозиционеров, вынужденных покинуть Россию.

В постановлении Политбюро № 59 от 1923 года говорилось: «Усилить работу ИНО ГПУ за границей в направлении пресечения связи меньшевиков с Россией…»

После разгрома очередной оппозиции в стране список тех, за кем надо было вести наблюдение, все увеличивался. До поры, до времени оппозиционеров высылали за границу. И перед разведкой ставилась задача следить за ними.

Первое поколение советских разведчиков во многом состояло из идеалистов, преданных идее мировой революции. Они шли в разведку не ради поездки за границу. Они служили делу, которое считали великим. Сначала они обратились за помощью к естественным союзникам – иностранным компартиям, но быстро поняли, что открыто действующий член коммунистической партии не может быть успешным агентом: он на учете в полиции, и ему никуда нет ходу.

Тогда вербовщики советской разведки стали искать агентов «на вырост» – перспективную молодежь левых убеждений. Молодых людей, которые соглашались сотрудничать, убеждали не афишировать свои истинные взгляды и искать место в государственном аппарате, желательно в специальных службах. Такие идейные волонтеры в Европе между двумя мировыми войнами оказались лучшими агентами, но их было сравнительно немного, поэтому искали и людей, которые соглашались работать за деньги.

Вербовщики советской разведки, наверное, первыми сообразили, как удобно набирать агентов среди гомосексуалистов. Во-первых, те, кто вынужден вести двойную жизнь, умеют хранить тайну. Во-вторых, они легко находят интересующих разведку людей внутри гомосексуального братства: в постели выведываются любые секреты. В-третьих, в среде гомосексуалистов были распространены социалистические идеи. В Англии в тридцатые годы братство гомосексуалистов-леваков называлось Гоминтерном.

Ценность таких людей разведка поняла, воспользовавшись услугами одного из знаменитых своих агентов англичанина Гая Берджесса, друга и соратника Кима Филби. Первым заданием Берджесса было завербовать сотрудника английского военного министерства, что Берджесс и сделал, вступив с ним в интимную связь.

Комплексы, вызванные сексуальными отклонениями, сифилисом, который тогда плохо лечили, семейными проблемами, обида на весь белый свет за то, что их не оценили, не признали, трудности с карьерой, желание тайно повелевать окружающими – вот что привело целую когорту молодых англичан в сети московских вербовщиков. Не желая взглянуть правде в глаза, эта публика находила успокоение в мыслях о том, что все они служат великому делу. Это был мир странных, незаурядных, неординарных людей. Романтики, которые запросто убивали недавних коллег. Бессребреники, занимавшиеся подделкой казначейских билетов. Двадцатые и тридцатые годы были временем, когда в разведку шли и ради острых ощущений, убегая от серых и пустых будней.

Задача состояла в том, чтобы умерить их авантюризм, научить быть незаметными.

Политбюро 5 мая 1927 года постановило:

«Обязать ИККИ, ОГПУ и Разведупр в целях конспирации принять меры к тому, чтобы товарищи, посылаемые этими органами за границу по линии НКИД и НКТорга, в своей официальной работе не выделялись из общей массы сотрудников полпредств и торгпредств.

Вместе с тем обязать НКИД обеспечить соответствующие условия конспирации для выполнения возложенных на этих товарищей специальных поручений от вышеназванных организаций».

В 1930 году численный состав иностранного отдела составлял сто двадцать два человека, половина работала в заграничных резидентурах. 8?е отделение ИНО стало заниматься научно-технической разведкой за границей. Главная задача – добывать сведения об изобретениях, конструкторские разработки, производственные чертежи.

Серьезной проблемой стало сохранение тайны шифропереписки, это волновало и дипломатов, и разведчиков.

Еще 21 августа 1920 года нарком Чичерин писал Ленину:

«Многоуважаемый Владимир Ильич, я всегда скептически относился к нашим шифрам, наиболее секретные вещи совсем не сообщал и несколько раз предостерегал других от сообщения таковых.

Не верно мнение товарища Каменева, что трудно дешифровать. От нашего сотрудника Сабанина, сына старого дешифровщика Министерства иностранных дел, мы знаем, что положительно все иностранные шифры расшифровывались русскими расшифровщиками. В последний период существования царизма не было иностранной депеши, которая бы не расшифровывалась, при этом не вследствие предательства, а вследствие искусства русских расшифровщиков.

При этом иностранные правительства имеют более сложные шифры, чем употребляемые нами. Если ключ мы постоянно меняем, то самая система известна царским чиновникам и военным, в настоящее время находящимся в стане белогвардейцев за границей. Расшифрование наших шифровок я считаю вполне допустимым. Наиболее секретные сообщения не должны делаться иначе, чем через специально отправляемых лиц…»

Владимир Ильич Ленин, уверенный в своей способности дать нижестоящим товарищам дельный совет по всякому поводу, даже весьма экзотическому, откликнулся на обращение наркома в тот же день:

«Предлагаю

1. изменить систему тотчас

2. менять ключ каждый день, например, согласно дате депеши или согласно дню года (1?й… 365?й день и т. д. и т. п.)

3. менять систему или подробности ее каждый день (например, для буквы пять цифр; одна система: первая цифра фиктивная; вторая система: последняя цифра фиктивная и т. д.)

Если менять хотя бы еженедельно а) ключ и б) такие подробности, то нельзя расшифровать».

Через месяц Ленин вернулся к вопросу о шифрах. Эта проблема не давала ему покоя, потому что он всегда беспокоился о секретности переписки:

«Товарищ Чичерин!

Вопросу о более строгом контроле за шифрами (и внешнем, и внутреннем) нельзя давать заснуть.

Обязательно черкните мне, когда все меры будут приняты.

Необходима еще одна: с каждым важным послом (Красин, Литвинов, Шейнман, Иоффе и т. п.) обязательно установить особо-строгий шифр, только для личной расшифровки, т. е. здесь будет шифровать особо надежный товарищ, коммунист (может быть, лучше при ЦЕКА), а там должен шифровать и расшифровывать лично посол (или «агент») сам, не имея права давать секретарям или шифровальщикам.

Это обязательно (для особо важных сообщений, 1–2 раза в месяц по 2–3 строки, не больше)».

25 сентября Чичерин ответил:

«Вообще вопросом о лучшей постановке шифровального дела в Республике занимается комиссия товарища Троцкого. Что касается шифровального дела в нашем комиссариате, с понедельника у нас начнет работать товарищ Голубь, которого задача будет заключаться в превращении шифровок в официальные бумаги для рассылки их в таком совершенно измененном виде обычным получателям. Он же будет отделять наиболее конспиративные и чисто личные сведения от общеполитических, причем рассылаться будут последние, первые же сообщаться лишь самому ограниченному кругу лиц.

Иоффе уже имеет специальный шифр с Центральным комитетом. Единственный особо строгий шифр есть книжный. Пользоваться книжными шифрами можно лишь в отдельных случаях вследствие крайней громоздкости этой системы. Требуется слишком много времени. Для отдельных наиболее секретных случаев это можно делать. В начале все наши корреспонденты имели книги, но вследствие слишком большой громоздкости этой системы постепенно отказались. Можно будет восстановить эту систему для отдельных случаев, пользуясь оказиями для извещения корреспондентов.

Устроить шифрование при ЦК нецелесообразно, так как при рассылке и передаче шифровка может попасть в посторонние руки, и вернее будет предоставить в наиболее важных случаях шифрование самым надежным шифровщикам».

Техническую сторону секретной переписки с заграничными представительствами (разработка шифров, а потом и шифровальных машин, подготовка шифровальщиков) взяло на себя ведомство госбезопасности. Причем у дипломатов и разведчиков были разные шифры.

В двадцатые годы англичане читали советскую шифрованную переписку. В этом искусстве англичане, которые еще в 1919 году создали Школу шифровальщиков правительственной связи, опередили всех. Потом советские разведчики, получив японские шифровальные книги, читали секретную переписку японских послов и военных атташе с Токио.

Служба в разведке постепенно стала завидной, чекисты из внутренних подразделений мечтали перевестить в иностранный отдел. Тот же Георгий Агабеков вспоминал:

«Посторонний зритель, если он попадет в иностранный отдел, заметит две категории различно одетых людей. Одни ходят в защитного цвета казенных гимнастерках и кепках. Другие – в прекрасно сшитых из английского или немецкого сукна костюмах, в дорогих шляпах и франтоватых галстуках. Первые – это сотрудники, еще не побывавшие за границей, а вторые – это вернувшиеся из-за границы, где они по приезде в первую очередь понашили себе достаточный запас костюмов.

Вот почему первые, еще не побывавшие за границей, мечтают, «рискуя жизнью», поехать в капиталистические страны».

С другой стороны, в те годы сотрудников иностранного отдела легко переводили в другие подразделения ОГПУ, и они нисколько об этом не жалели. Скажем, в середине двадцатых годов резидентом в Берлине, а затем в Вене был Иван Васильевич Запорожец, чье имя связано с убийством Кирова.

Запорожец родился в 1885 году в Мелитопольской области. Агроном по образованию, Запорожец воевал в Первую мировую и попал в австрийский плен. Вернувшись после плена он вступил в партию боротьбистов (левые эсеры Украины). Потом партия самоликвидировалась, а большинство боротьбистов перешло к большевикам.

В 1921 году Запорожца взяли в ВЧК.

За границей его главная задача состояла в том, чтобы вербовать агентуру среди белой эмиграции и присматривать за персоналом полпредства. По свидетельству очевидца, «Запорожец, гигантского роста добряк со средним интеллектом, добросовестно выполнял свою работу, а в свободное время полностью занимался женой и детьми, не обращая внимания на интриги и заговоры, которые сотрясали всех вокруг него».

После возвращения в Москву Запорожец возглавлял четвертое отделение (внешняя торговля) экономического управления ОГПУ, затем отдел информации и политконтроля. В марте 1931 года его отдел влили в секретно-политический отдел. Начальником отдела был Яков Саулович Агранов, доверенное лицо Сталина. Запорожец стал заместителем начальника отдела и с этой высокой должности уехал в Ленинград. Его утвердили заместителем начальника областного управления.

Ивана Запорожца подозревают в организации убийства Сергея Кирова. Считается, что он задержал будущего убийцу Кирова Леонида Николаева с оружием в руках и сознательно отпустил его. Правда, во время убийства Кирова Запорожца в Ленинграде не было. В конце августа Запорожца положили в военный госпиталь, в гипсе он пролежал до ноября, после чего отправился долечиваться в санаторий в Сочи. Потом он был уничтожен. История с убийством Кирова и по сей день остается неразгаданной…

6 апреля 1927 года китайская полиция устроила налет на советское полпредство в Пекине и арестовала несколько сотрудников резидентуры, которые работали в составе полпредства и торгового представительства. А британская полиция 12 мая 1927 года провела обыск в помещении «Аркос» (All Russian Cooperative Society Ltd.) – совместного советско-британского акционерного общества, которое занималось внешней торговлей от имени различных советских организаций. «Аркос» находилось в одном здании с советским торгпредством, и полиции попали в руки и переписка торгпредства, и все шифры. 25 мая британское правительство разорвало дипломатические отношения с Советской Россией.

Политбюро приняло ряд решений, стараясь ограничить ущерб, нанесенный разведке, и извлечь уроки:

«Послать по линии ОГПУ шифротелеграмму о принятии срочных мер по соблюдению конспирации в работе и уничтожению компрометирующих документов…

Обязать полпредов немедленно уничтожить все секретные материалы, не являющиеся абсолютно необходимыми для текущей работы, как самого полпредства, так и представителей всех без исключений советских и партийных органов, включая сюда ОГПУ, Разведупр и Коминтерн…

Совершенно выделить из состава полпредств и торгпредств представительства ИНО ГПУ, Разведупра, Коминтерна, Профинтерна, МОПРа.

Шифры менять каждый день, проверить состав шифровальщиков. Послать специальное лицо с неограниченными правами по осуществлению строжайшей конспирации шифровальной работы, имея в виду в первую очередь объезд таких стран, как Франция, Италия, Варшава, Токио, Берлин (кандидатуру наметить особо).

Проверить состав представительств ИНО ГПУ, Разведупра, Коминтерна…»

Советская разведка сильно преуспела в распространении дезинформации, на которую покупались западные разведки. Иногда, впрочем, и иностранный отдел ОГПУ попадал на удочку таких же мастеров фальсификации.

В 1927 году сотрудники харбинской резидентуры получили от русского эмигранта Ивана Трофимовича Иванова-Перекреста секретный японский документ. Иванова-Перекреста в резидентуре очень ценили. Заместитель резидента Василий Михайлович Зарубин, будущий генерал госбезопасности, с гордостью говорил, что у агента широкие связи среди японцев. Вот он и притащил меморандум японского генерала Гиити Танака, содержавший план завоевания мира. Взял этот документ сотрудник харбинской резидентуры Василий Иванович Пудин, человек физически очень крепкий и храбрый, но его образование ограничивалось тремя классами. Он переслал меморандум в центр.

Получение «меморандума Танаки», кажется, и по сей день считается большим успехом советской разведки. Но этот документ, активно использовавшийся в пропаганде, был фальшивкой. В двадцатые годы русские эмигранты в Европе и на Дальнем Востоке специализировались на изготовлении фальшивок, которые у них покупали различные спецслужбы… Характерно, что сами же руководители советской разведки решили предать «меморандум Танаки» гласности через иностранную печать. Секретные документы, имеющие ценность, в газеты не отдают.

Почему Сталин в конце концов убрал успешно действовавшего Меира Трилиссера из госбезопасности? Судя по всему, сыграли свою роль и политические, и личные мотивы.

11 июля 1928 года состоялась тайная беседа между людьми, которые когда-то вместе заседали в Политбюро, а потом стали политическими противниками. Ко Льву Борисовичу Каменеву, который был заместителем Ленина в правительстве, а потом был изгнан со всех постов как участник антисталинской оппозиции, неожиданно пришел действующий член Политбюро Николай Иванович Бухарин.

Еще недавно Бухарин выступал против Каменева на стороне Сталина. Но очень быстро Николай Иванович убедился в том, что генсек совсем не таков, каким он представлялся. Они все больше расходились. Импульсивный Бухарин, не зная, что предпринять, вдруг обратился к своим оппонентам. Напуганный Сталиным, он говорил очень откровенно. Лев Борисович Каменев потом почти дословно записал беседу.

Бухарин взволнованно говорил:

– Я со Сталиным несколько недель не разговариваю. Это беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти. Он теперь уступил, чтобы нас зарезать.

– Каковы же ваши силы? – поинтересовался Каменев.

– Я плюс Рыков плюс Томский плюс Угланов, – начал перечислять Бухарин. – Андреев за нас… Ягода и Трилиссер – наши…

Алексей Иванович Рыков был главой правительства, Михаил Павлович Томский – руковолителем профсоюзов, Николай Александрович Угланов – секретарем ЦК и руководителем московской партийной организации.

Запись беседы попала в руки агентов секретно-политического отдела ОГПУ, которые следили за всеми крупными оппозиционерами. Доложили Сталину. Сокращенная запись беседы гуляла по стране в виде нелегально распространявшейся листовки.

6 февраля 1929 года Менжинский и его заместители Ягода и Трилиссер направили Сталину и председателю Центральной контрольной комиссии ВКП/б/ Серго Орджоникидзе заявление о непричастности руководства ОГПУ к оппозиции:

«В контрреволюционной троцкистской листовке, содержащей запись июльских разговоров товарищем Бухарина с товарищами Каменевым и Сокольниковым о смене Политбюро, о ревизии партийной линии и прочем, имеются два места, посвященные ОГПУ:

1. На вопрос товарища Каменева: каковы же ваши силы, Бухарин, перечисляя их, якобы сказал: «Ягода и Трилиссер с нами» и далее:

2. «Не говори со мной по телефону – подслушивают. За мной ходит ГПУ, и у тебя стоит ГПУ».

Оба эти утверждения, которые взаимно исключают друг друга, вздорная клевета или на товарища Бухарина, или на нас, и независимо от того, говорил или нет что-нибудь подобное товарищ Бухарин, считаем необходимым эту клевету категорически опровергнуть перед лицом партии».

Неосторожное высказывание Бухарина не помешало Сталину (правда, после долгих размышлений) назначить Генриха Григорьевича Ягоду наркомом внутренних дел. Но генсек бухаринские слова запомнил. В 1938 году он посадил Бухарина и Ягоду на одну скамью подсудимых.

Сталин учел, что правые числят заместителя председателя ОГПУ Меира Трилиссера среди своих сторонников и при очередной перестановке убрал его из аппарата госбезопасности. Впрочем, похоже, и Генрих Ягода тоже жаждал устранения Трилиссера, удачливого руководителя разведки, как вероятного соперника в борьбе за должность председателя ОГПУ. Они оба были замами, оба понимали, что Менжинский серьезно болен и что в ЦК подыскивают ему замену.

Конфликт двух замов окончился победой Ягоды. Трилиссер публично обвинил Генриха Григорьевича в поддержке «правых уклонистов», в дружеских отношениях с лидерами правых. Сталину это не понравилось. Трилиссер сыграл ва?банк и проиграл 27 октября 1929 года Трилиссер был освобожден от работы в ОГПУ.

В феврале 1930 года Трилиссер получил должность заместителя наркома рабоче-крестьянского контроля. Его ввели в состав президиума Центральной контрольной комиссии ВКП/б/. В 1934 году назначили уполномоченным Комиссии советского контроля по Дальневосточному краю. 10 августа 1935 года решением Политбюро Трилиссера перевели на работу в Коминтерн. После седьмого конгресса его избрали членом президиума и утвердили секретарем исполкома Коминтерна – под псевдонимом Москвин.

Сталина, отдыхавшего на юге, не поставили в известность, что Трилиссеру изменили фамилию. И он прислал Кагановичу возмущенное письмо: «Почему кандидатуру Трилиссера в ИККИ заменили кандидатурой Москвина? В чем дело?»

Сталин подумал, что члены Политбюро решили выдвинуть Ивана Михайловича Москвина. Это был известный партийный работник. В двадцатые годы он работал в Ленинграде и презирал ленинградского вождя Зиновьева. Иван Москвин был одним из немногих ленинградцев, резко выступивших против Зиновьева. Сталин приметил Москвина, перевел его в Москву, сделал членом оргбюро ЦК, кандидатом в члены секретариата ЦК и поставил руководить всеми руководящими партийными кадрами. Своим заместителем в организационно-распределительном отделе ЦК Москвин поставил исполнительного Николая Ивановича Ежова. Но Сталин вскоре в Москве разочаровался: Иван Михайлович был ригористом и партийным романтиком, верил в то, что говорил. Поэтому из партаппарата его убрали.

Лазарь Каганович, оставшийся на время отпуска Сталина на партийном хозяйстве, поспешил успокоить вождя:

«Трилиссера переименовали в Москвина ввиду того, что его фамилия известна как бывшего работника НКВД».

Коминтерновские дела были Трилиссеру не в новинку. Еще в декабре 1922 года решением оргбюро ЦК он был включен в «постоянную нелегальную комиссию исполкома Коминтерна». Задача состояла в том, чтобы помочь компартиям научиться действовать в нелегальных условиях: разрабатывались средства связи в условиях строжайшей конспирации, шифры, методы создания тайных типографий.

Как руководитель иностранного отдела Трилиссер тесно сотрудничал с отделом международных связей исполкома Коминтерна, который ведал переброской партийных агентов за границу и их нелегальной работой. Трилиссер информировал аппарат Коминтерна о ситуации в той или иной стране, предупреждал об ожидаемых арестах, о путях перехода границы.

13 мая 1922 года Трилиссер писал руководителю отдела международной связи Иосифу Ароновичу Пятницкому:

«Некоторые из материалов, получаемые от наших резидентов из-за границы, могущие интересовать Коминтерн, мы направляем Вам. Я бы просил каждый раз по получении от нас таких материалов, давать свои заключения по ним и сообщать имеющиеся у вас сведения по вопросам, затронутым в этих материалах».

В свою очередь, Пятницкий обращался к Трилиссеру со своими заботами:

«В целях сокрытия нашего учреждения при получении валюты из Госбанка нам необходимо, чтобы получатель валюты был бы снабжен фиктивным удостоверением. Поэтому просим Вас выдать ему удостоверение либо в том, что он сотрудник по ответственным поручениям ИНО, либо от какого-нибудь крупного треста, если таковые у Вас имеются».

В исполкоме Коминтерна секретариат Трилиссера ведал связями с компартиями Польши, Финляндии, Литвы, Латвии и Эстонии. Кроме того, он занимался финансами Коминтерна и курировал отдел международных связей (с 1936 года – служба связи секретариата). Аппарат Трилиссера состоял из одиннадцати человек, в том числе из представителей подведомственных партий. Служба связи занималась среди прочего отправкой добровольцев в Испанию. Шифровальную часть в 1937 году у Трилиссера забрали и подчинили напрямую председателю исполкома Коминтерна Георгию Димитрову.

Когда начались массовые репрессии, Трилиссера-Москвина привлекли к чистке аппарата Коминтерна. Секретариат исполкома в январе 1936 года образовал «комиссию по проверке квалификации работников аппарата». Возглавил комиссию старый чекист Трилиссер. Проверяли не профессионализм, а политическую благонадежность. Частый вердикт: «снять с работы в аппарате ИККИ». В 1937 году появилась уже «особая комиссия по проверке работников аппарата ИККИ» – тройка в составе Димитрова, Трилиссера и Дмитрия Захаровича Мануильского, еще одного члена президиума и секретаря исполкома Коминтерна.

Димитрова и Мануильского Сталин помиловал, а Трилиссера в ноябре 1938 года арестовали. Формально его даже не исключили из состава исполкома и секретариата Коминтерна. 2 февраля 1940 его расстреляли.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.