Часть вторая Из интервью с Мариной Влади
Часть вторая
Из интервью с Мариной Влади
«Я русская, только с французским паспортом»
В конце 1986 или в начале 1987 года в Париже в гостях у Марины Влади побывал корреспондент «Московских новостей» Дмитрий Якушкин. Его интервью записано еще до выхода книги «Владимир, или Прерванный полет» во Франции. Марина или сознательно не говорит о работе над книгой, или эта работа в самом начале. Правда, есть еще третий вариант: книга была написана в очень короткий срок, за несколько месяцев. Приводим фрагменты этого интервью, опубликованного 25 января 1987 года.
«Внутри (в доме Марины Влади в Мэзон-Лаф-фите. — В.П.) все просторно и все на виду; к столику с телефонным аппаратом придвинуты две обыкновенные лавки, на них масса записочек,
какие-то брошюры, потертая записная книжка. Три собаки с русскими кличками, нехоленые и незаносчивые.
— У вас нефранцузская обстановка…
— Здесь моя обстановка, — с ударением на слове «моя» отвечает актриса.
Марина Влади только что вернулась из Москвы, где записывалась на телевидении в двух передачах о Владимире Высоцком.
Она говорит:
— Меня радует, что готовятся эти передачи, хотя можно было и не ждать шесть лет. Я знаю, что о Володе сейчас много пишут, работает комиссия по его творческому наследию, которая, надеюсь, издаст то, что я оставила в Москве после его смерти. Это более 700 стихотворений плюс проза, сценарии. Я решила, что эти материалы должны находиться в СССР.
У меня такое впечатление, что публика в основном, знает его песни, записанные часто ужасно. Читая его стихи, совершенно иначе воспринимаешь его творчество. Тем более, выросли поколения, которые и не слышали его, и не видели в театре, и они уж пусть воспитываются на текстах Владимира Высоцкого, а не на пленках… <…>
Марина, а как получилось, что, живя всю жизнь во Франции, вы тем не менее сохранили и русский облик, и русский язык?
А я и есть русская, только с французским паспортом. Отец мой окончил Московскую консерваторию. Когда началась первая мировая война, он уехал во Францию, чтобы уйти в армию добровольцем. Он был единственным сыном овдовевшей матери, и в русскую армию его не брали. Стал летчиком, был ранен, награжден воинским крестом. После войны остался во Франции, работал в парижской опере. Семья моей матери выехала из России в 1919 году. Мама оказалась в Белграде, работала там в театре и там же познакомилась с моим отцом, Владимиром Поляковым, приехавшим на гастроли.
Меня воспитывала бабушка. Она не говорила по-французски, учила меня русским песням, сказкам, стихам, водила в православную церковь. Верующей я не стала, но русское начало во мне углубилось. Русские песни люблю петь и сегодня. Вместе с сестрами мы выпустили даже три пластинки с русскими песнями. Есть у меня и пластинка «Песни мира», где я исполняю русские колыбельные; одной из них меня выучила бабушка.
Наконец, сказались и 12 лет жизни с Володей.
В фирме «Мелодия», между прочим, много лет лежит без движения записанная нами вдвоем пластинка. Надеюсь, она когда-нибудь будет выпущена. <…>
Владимир Высоцкий выступал с концертами за рубежом. Как воспринимали его зрители?
Те, кто слушал его на концертах, конечно, бывали ошеломлены. Публика воспринимала его зрительно, потому что не понимала смысла песен. На всех действовало его колоссальное обаяние, которое на пленке исчезает. На концерты приходило и много советских людей, работавших за рубежом. Даже они не всегда воспринимали то, о чем пел Володя; для этого надо было так чувствовать жизнь страны, как чувствовал ее он.
Вы жили на две страны…
Это было сложно, особенно для меня. У меня было трое сыновей, они должны были учиться. Я не могла перевезти их в Москву, хоть они и обожали Володю. И потом, есть ли у тебя право навязывать любимому человеку свою уже сформировавшуюся семью? <…>
Володя ездил по свету: мы побывали и в Мексике, и на Таити, и в Голливуде, но после 2–3 недель его тянуло домой. Ему хотелось слышать родной язык — ему он нужен был как воздух. Он не мог здесь жить, не хотел и никогда о переезде не говорил.
Вообще, кто-то полагает, что иммигранту здесь просто, а это не так. Русскому человеку особенно не хватает возможности посидеть, поплакаться, если нужно.
Марина, что вы думаете о памятнике на его могиле?
У меня был другой проект.
У нас сейчас много пишут о Высоцком. Вы читаете эти публикации?
Да, я знаю о них. Я замечаю, что есть тяга идеализировать Володю, сделать из него такого пай-мальчика, сладенького человека. Он был добрым, щедрым, но у него были и недостатки, как у всех. Я и согласилась приехать в Москву, чтобы немного восстановить правильный его образ.
Все его хотят сейчас присвоить себе, вероятно, и я тоже так поступаю, ибо он был моим мужем. Да, я знаю его хорошо, но есть черты его характера, которые и мне незнакомы. Он человек необыкновенный, но никогда не был святым. Сейчас многие говорят, что были дружны с ним, а ведь при жизни они ему могли помочь больше: люди, которые в подметки ему не годились, считали, что народ не должен его знать, решали за других… Но это все пройдет, а главное останется.
Меня как-то попросили написать несколько строк для сборника воспоминаний. Но о Володе нельзя написать несколько строк. И нужно побольше его издавать, тогда все станет на свое место — он сам сказал о себе лучше всех…
Когда-то в этом доме было очень людно: здесь жили три сестры Марины с детьми, ее мать. После смерти матери дом кажется слишком большим и пустым.
Марина Влади вспоминает, как они втроем — она, ее сестры Одиль и Елена — играли в чеховских «Трех сестрах». Спектакль имел колоссальный успех.
Моя собеседница сетует, что в разговоре иногда не находит точные русские слова. «Словно краски тускнеют», — говорит она. Перечитывает Чехова, чтобы слова не уходили…»
«Я жив тобой…»
Эта беседа Марины Влади с Леонидом Плешаковым интересна тем, что состоялась еще до написания книги «Владимир, или Прерванный полет». В ней намечены некоторые темы, которые Марина раскроет в своей книге.
Если бы нужно было одним словом сказать о Высоцком, о его характере, какую бы черту его ты отметила как самую главную?
Это невозможно. Он был настолько богатой и щедро одаренной натурой, что о нем невозможно сказать коротко.
Тебе всегда было интересно с ним?
Естественно. Иначе мы бы не прожили двенадцать лет. Он был больше, чем просто муж. Он был хорошим товарищем, с которым я могла делиться всем, что было на душе. И он рассказывал мне все о своих делах, планах, мне первой читал новые стихи и пел новые песни. Придет после спектакля домой уставший, измотанный, все равно могли полночи болтать о жизни, о театре — обо всем.
Но для этого надо было за все эти двенадцать лет не потерять чувства влюбленности…
Представь, нам это удалось. Наверное, в какой-то мере это объясняется тем, что мы не жили постоянно вместе. Разлуки помогают сохранить свежесть чувств и забыть мелочь житейских неурядиц. Хотя, с другой стороны, расставаясь даже на короткий срок, мы практически ни дня не обходились без телефонного разговора и вроде бы соскучиться не успевали… И все-таки влюбленность осталась.
Ты жила в Париже, Владимир — здесь. Семейная жизнь на расстоянии — это не совсем понятно.
Когда я не работала, а такое случалось совсем нередко, я всегда жила здесь, в Москве. Иногда по нескольку месяцев кряду. Но даже если снималась или была занята в театре, то при всяком удобном случае прилетала к мужу. Точно так и Володя.
Переписывались во время разлук?
Первые шесть лет, когда Володя не мог приезжать ко мне, а у меня бывали дела в Париже, мы писали друг другу почти ежедневно. Все его письма я храню у себя дома. В них — наша частная жизнь. Я оставлю их. После моей смерти пусть читают или даже публикуют, если это кому-то интересно. Но сейчас это мое и его, и пусть оно останется пока нашим.
Как вы проводили свободное время, если оно у вас совпадало?
Путешествия, знакомство с новыми местами. Володя старался показать мне как можно больше из того, что он любил, что было ему дорого. Мы побывали с ним на Кавказе, на Украине, совершили круиз по Черному морю на теплоходе «Грузия». Как-то он снимался в Белоруссии, взял меня с собой. Мы ездили по республике. Жили в деревне у какой-то бабушки, ночевали на сеновале. Это было прекрасно: кругом великолепный лес, озера. Понимаешь, это были не туристические поездки: что-то посмотрел — покатил дальше. Где бы мы ни останавливались, у Володи находились знакомые, друзья, так что главным оставалось общение с интересными людьми. Для меня это ко всему прочему было узнаванием своих русских корней, открытием родины своих родителей.
Близкого человека всегда хочется познакомить с чем-то, что дорого тебе самому. К чему, по твоим наблюдениям, больше всего лежало сердце Высоцкого?
Он очень любил Москву и хорошо знал ее. Не традиционные достопримечательности, которые всегда показывают приезжим, а именно город, где он родился, вырос, учился, работал. Со всякими заповедными уголками, чем-то близкими и дорогими ему. В его песнях часто говорится об этом.
Как он воспринимал свою фантастическую популярность?
Он ее отлично сознавал. К счастью, он при жизни познал большой успех и как артист, и как певец. Он понимал, что народ его любит, что его творчество знают практически все, а большинству оно близко и дорого. Иной раз он писал песню, а уже через три дня она звучала повсюду, была у всех на слуху. И что самое удивительное — ее не передавали по радио, по телевидению, она расходилась мгновенно сама собой только потому, что ее автором был Высоцкий. Как он относился к своей славе? Конечно, внутренне гордился, но никогда не зазнавался, оставался в отношениях с людьми простым, доступным, своим.
Вот эта особая «свойскостъ» не всегда и не всеми понималась верно. В самых разных уголках нашей страны я встречался с людьми, которые клялись, что были близкими друзьями Высоцкого. Начинаешь расспрашивать, оказывается, они и виделись-то всего один раз, да и то мельком…
Это легко объяснимо. В своих отношениях с людьми Володя умел держаться как-то так по-особому непринужденно и просто, что уже при первом знакомстве каждый мог считать себя его давним и близким другом. Он был очень обаятельным человеком, что вызывало аналогичную ответную реакцию. Мне не раз приходилось наблюдать, как быстро он умел находить общий язык с самыми различными людьми, причем не только здесь, в России, но и за границей. В чем был его секрет, я так и не поняла до сих пор.
К концу жизни Володя уже довольно хорошо говорил и по-французски, и по-английски, так что, приезжая ко мне, мог свободно обходиться без моей помощи в качестве переводчицы. Но уметь говорить и понимать сказанное другими — полдела. Вступить в контакт с совершенно незнакомыми людьми, да так, чтобы они охотно поддерживали разговор с тобой, — это уже искусство. У Володи это получалось легко и непринужденно. Может быть, это происходило потому, что он любил общаться с людьми, они его всегда интересовали и этим он сам был интересен им. Я уже не говорю о тех, кто хотя бы немного знал его творчество.
Володю любила вся моя родня, все мои парижские знакомые и, как ни странно, даже те, кто никогда не был связан с Россией, с Советским Союзом ни в каком смысле: ни по языку, ни по политическим условиям. Его песнями у нас заслушивались… Естественно, полностью понять его песни могут только те, кто жил в России. Но, кроме слов, в этих песнях еще и Володин темперамент, его экспрессия, тембр голоса, обаяние его личности — все, что не требует перевода, понятно и так.
Но, кажется, мы немного отвлеклись. О чем мы говорили?
О том, что у него было много друзей…
Правильнее сказать: у него было много знакомых, которые могли сказать, что являются его друзьями. Но если говорить о самых близких товарищах, с кем он не просто дружески держался, а любил общаться, таких людей было, может быть, двенадцать-пятнадцать, не больше. Люди разных профессий: поэты, писатели, капитан дальнего плавания, артисты, режиссер, радиоинженер, геолог. По их профессиям можно судить о круге интересов самого Высоцкого. Он их всех любил, а они — его. Но не так, как обычные почитатели Володиного искусства, а как человека, как товарища.
А что именно он ценил в них?
Я не могу ответить за него. Круг его друзей автоматически стал моим кругом. Я пришла как бы на готовое. Знаю только, что это интересные люди. Что они и он были всегда взаимно рады друг другу. Что они остались верны его памяти. Теперь я вижусь с ними довольно редко. Но даже если эти встречи будут происходить раз в год или в пять лет, я уверена, что смогу полностью довериться им с закрытыми глазами и рассчитывать на поддержку.
Я удивился, что в его кабинете книг оказалось меньше, чем я ожидал. Много, но не столько.
В этом нет чего-то такого особенного. Володя не стремился собирать книги только для того, чтобы иметь большую библиотеку. На его полках только то, что он любил, часто перечитывал, хотел иметь всегда под рукой.
Кого же он перечитывал?
На первом месте Пушкин. Володя его обожал. Я не знаю человека, который читал Пушкина так же хорошо, как Высоцкий. Очень любил он стихи Пастернака.
А где работал Высоцкий? Мне рассказывали, что он хотел в кабинете, прямо за спиной, устроить стенку или ширму…
Разговоры об этом были. В детстве, юности Володя жил в тесноте. Для занятий ему выделялся крошечный уголок. Даже в Матвеевском, где у нас была большая квартира, рабочий кабинет оставался маленьким. Видимо, это вошло в привычку: когда что-то за спиной — уютнее работать. Но вместе с тем я заметила, что для письма ему не нужны были какие-то особые условия. Он мог писать везде: в гостиницах, на теплоходе, на кухне, у друзей на даче, в гостях — всюду.
Правда, что свои стихи он записывал на всем, что попадало под руку: клочках бумаги, пачках из-под сигарет — и поэтому многое из написанного утеряно?
Это не совсем так. Действительно, если приходила нужная рифма, слово, он мог записать их на чем угодно, но потерять — никогда. Написанное второпях он тут же перепечатывал набело. Он вообще был очень аккуратным человеком, а в том, что касалось его творчества, — особенно.
Что у тебя дома осталось в память о Володе?
— Книга его стихов «Нерв». Его фотопортрет из «Галилея». У меня он с первых дней нашего знакомства. Очень интересный портрет. Суровый. Володя стоит в профиль над горящей свечой… А еще, естественно, его песни. Наши друзья разыскали и переписали все, что он когда-либо пел в театре, кино, на телевидении, в концертах и даже только в своем кругу.
Ты часто слушаешь эти записи?
Нет. Совсем нет. Я не могу слышать его голос, когда его уже нет в живых. Для меня это невыносимо»
«Все, что пишу, — правда»
Фрагменты интервью, записанного автором в 1988 году.
Марина Владимировна, прошло уже восемь лет…
Прошло восемь лет, а я не могу спокойно говорить о Володе, спокойно смотреть его фотографии… Недавно мне показали единственный фильм, в котором мы снимались вместе, — «Их двое». Это тяжело, это невозможно смотреть…
Во Франции уже продано около ста тысяч экземпляров вашей книги «Владимир, или Прерванный полет>>. А какова вообще популярность Высоцкого в вашей стране?
Володю помнят и любят люди, которые побывали на спектаклях «Гамлет» и «Десять дней, которые потрясли мир». Во время гастролей Театра на Таганке их посмотрело довольно большое количество людей. Может, это не совсем скромно, но теперь популярность Володи растет в связи с моей книгой. Понимаете, сто тысяч экземпляров — для Франции это очень большой тираж.
Люди читают книгу, а потом многие стремятся купить диски. Могу сказать, что наш совместный с Володей диск, который наконец-то вышел, спустя 12 лет после его записи, теперь будет продаваться во Франции. Но для меня еще более важно, что поступило два предложения о переводах стихов Высоцкого на французский язык. Они будут переводиться в издательстве «Файярд» и в очень престижной серии «Современные поэты». В этой серии издаются очень крупные поэты, причем в этих книгах не только поэзия, но и комментарии, аналитические статьи. Мне очень повезло с переводчиком — это Жан-Жак Мари, который еще в 60-х годах переводил Иосифа Бродского. Жан-Жак Мари смог передать силу поэзии Высоцкого другими образами, но не менее сильными, чем у Володи. Это очень трудно, но он сумел это сделать.
А кто делал французские переводы двух песен Высоцкого?
Эти песни перевел Максим Лефорестье, наш очень известный певец. Он перевел их, чтобы сделать Володе сюрприз. Но потом получилось так, что Володя их спел, они записаны на одной из пластинок. Спел по-французски, ведь в последние годы Володя очень хорошо владел французским языком.
Были ли интервью с Высоцким на французском языке?
Думаю, что не было… Правда, Володю снимали во время гастролей Театра на Таганке, снимали и на вечере советской поэзии — но без интервью. Кстати, самое интересное Володино интервью было в американской программе «60 минут». На вопрос: «Вы диссидент?» — он прекрасно ответил: «Нет, я — поэт!» Это гениально!
Первые концерты Высоцкого в Париже — почему был выбран зал «Элизе Монмартр»?
Этот зал наиболее подходил именно для этого жанра — авторской песни. Небольшой уютный зал, в котором обычно выступают исполнители своих песен. На Володиных концертах, конечно, были работники советского посольства, русские эмигранты, но мы с Володей очень удивились, что пришли французы. Было много публики с улицы — людей, которые, конечно, не знали русского языка.
Самодельный двухтомник песен Высоцкого, который ему подарили к 40-летию, хранится у вас?
Я не увезла ничего, что связано с творческим наследием Володи. А эти две самодельные книжки в Париж привез сам Володя. И они хранятся у меня как память о нем. Естественно, я храню Володины письма… Между прочим, в них есть первые — самые первые — варианты многих его песен.
Заканчивается работа над переводом вашей книги на русский язык. В январе переводы отдельных глав были опубликованы нашей печатью. И интерес они вызвали громадный, хотя отношение к этим публикациям неоднозначное…
Знаете, единственное, что я хочу сказать: в этой книге все правда. Я написала только о том, что видела или слышала сама. Или о том, что мне рассказывал Володя. В книге нет ни одного эпизода, не связанного с нашей жизнью. Я очень хочу, чтобы люди в Советском Союзе знали: все, что я пишу, — это правда.
«Самое большое счастье — жить»
Из интервью Gala-Radio 10 декабря 2001 года: «В манере говорить этой неординарной, до сих пор красивой женщины чувствуются ирония и скептицизм, и все же иногда пробивается беззащитность. Недаром она обронила фразу: «Я после всего не верю ни в Бога, ни в астрологию». Мы разговаривали в ее новой квартире на Монмартре в окружении двух породистых овчарок, которые живут у нее уже много лет.
Марина Владимировна, вы поняли, что же такое счастье?
Самое большое счастье — жить. Моих сестер уже нет, и потому дар жизни я особенно стала чувствовать. Мне теперь нужно жить не только за себя, но и за них.
Вас долгое время ассоциировали с героиней купринской «Олеси» — Колдуньей…
«Колдунья» — это уже далеко от меня, несмотря на то, что все время о ней спрашивают и во Франции, и в других странах, когда устраивают встречи со мной. И показывают фрагменты именно из этого фильма. Считается, что это самая своеобразная роль Марины Влади. В те времена я не так много занималась психологией. Получала текст и его играла. Мне кажется, что до сих пор я играю больше как человек, а не как актриса. Я не очень люблю актрис, которые много думают. Хотя есть и среди думающих людей прекрасные артисты.
Это и есть таинство искусства. А как вы перевоплощаетесь в резко отрицательных героинь, где нужно играть не себя?
Думаю, что и сама имею отрицательные стороны. Характер у меня ужасный, так что спокойно могу играть гадких женщин. Почему нет? На самом деле мы все неоднозначные люди, у нас есть все цвета. Чтобы иметь один красивый цвет, нужно иметь много разных красок.
Вы как-то говорили, что ради детей могли не поехать в командировку, отказаться от роли в кино?
Я думаю, что всю жизнь была прежде всего женщиной, а не актрисой. Больше всего меня интересует собственная жизнь: мои дети, мои мужья. Но я ничем не жертвовала. Я родила детей, я долго их воспитывала, потом снова снималась. У меня была хорошая актерская звезда — я всегда могла возобновлять карьеру после длительного перерыва. Это была моя работа, но ради нее я никогда не отдала ни одного дня моей женской жизни. У женщин очень много обязанностей. Надо быть и матерью, и женой, и профессионалом. Мужикам в жизни легче. Возможно, через какое-то время они тоже будут заниматься и детьми, и домом.
Вы снимались вместе с нашим земляком Николаем Гринько в фильме Сергея Юткевича «Сюжет для небольшого рассказа» о взаимоотношениях Чехова и Лики Мизиновой. Какие остались воспоминания?
Я чувствовала себя тепло и уютно. Гринько был очень интеллигентный, спокойный — во всяком случае внешне. Внутри он, может, был и бешеный, как мы все, но этого не показывал. Замечательный партнер. До предложения Юткевича я хорошо знала Чехова, потому что долго его играла (в театре — «Три сестры», в кино — «Степь»), много читала. Это приглашение было необыкновенным счастьем, но согласие мне далось трудно. Нужно было уезжать из Франции, по крайней мере, на год. А у меня три еще маленьких мальчика. Но потом я встретила Володю, и получился не год, а двенадцать…
А вот там — симпатичная фотография красивого молодого человека с маленькой девочкой. Это кто?
Это мой младший сын Владимир с дочкой… Я всегда считала, что детям можно помочь в жизни, но не нужно их воспитывать. Сейчас вижу их очень редко, потому что они всегда в разъездах. Один — музыкант, живет в Южной Америке, другой был актером, но сейчас живет на Таити своеобразной жизнью, как он сам говорит: «Моя жизнь — мой шедевр». А третий — на юге Франции. Внучка у меня только одна, ей уже 10 лет, но очень много внуков у покойных сестер.
Вы говорили, что главной страстью стало писательство, что вы себя лучше чувствуете не на площадке, а за рабочим столом…
Это естественно, потому что актер нуждается в группе, он работает вместе с другими. А когда ты пишешь, ты один за столом и сам отвечаешь за то, что делаешь. Ты свободен и ты ответствен — это и легче, и труднее. А в кино я не свободна. Пишу чаще всего вечером или ночью, но пишу везде, так как не сижу на месте, — в гостинице, в самолете, где придется. Но когда я этим занимаюсь, то не работаю в театре или кино, потому что не могу смешивать разные профессии. Когда задумываю книгу, куда-нибудь уезжаю, например в Италию. Избегаю людей, рядом только собаки. Первая книга — это воспоминание — память. Потом был роман «Сергей Иванович». Конечно, я никогда в жизни не воевала и не была в Афганистане, но так много слышала об этих мальчишках, что захотелось о них рассказать. И я вошла в образ героя, 18-летнего мальчика. Три года писала и очень жалею, что его еще у вас не читали. Последний роман автобиографичен — «Мой вишневый сад».
Где вы сейчас снимаетесь?
Много работаю у молодых режиссеров, хотя мне теперь предлагают маленькие роли, но неважно, я всегда соглашаюсь, чтобы помочь. Снимаюсь в разных странах. Например, несколько дней съемок фильма «Ветер над городом» (Влади снималась вместе с Зиновием Гердтом. — Я/7.) проходили в Одессе, где мы были с Володей неоднократно на его съемках («Служили два товарища» и «Опасные гастроли». — В.П.). И я снова встретилась с этим городом.
В театре много работы?
Да. Одна из последних работ — роль Марины Цветаевой. Пьесу написала специально для меня молодая девчонка. Роль тяжелая — надо играть такую гениальную поэтессу! Я безумно волновалась. Когда выходила на сцену, сзади чувствовала всех партнеров и… Володю. Успех был очень большой, хотя публика совсем не знала, кто такая Марина Цветаева. Недавно снова возвратилась в спектакль «Вишневый сад».
Чехов неуклонно следует за вами!
Я думаю, что это я иду за ним. Я все время ищу связь с ним, очень люблю его. Надо сказать, что французы всегда охотно предлагают мне роли русских женщин. Вы знаете, вся жизнь — труд, есть и тяжелые моменты, и хорошие. Но я считаю, что у меня все есть: здоровье, работа — все нормально. А ведь есть люди, которые не имеют всего этого. Правда, у меня колоссальная амплитуда счастья и трагедии. Думаю, если жизнь ровная, спокойная, то она скучна. Так что я предпочитаю свою амплитуду, хотя она бросает меня иногда в жуткое состояние.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.