«В память неизвестной героини…» А. А. Овчинников

«В память неизвестной героини…»

А. А. Овчинников

© А. А. Овчинников, 2008

Моя бабушка, Елизавета Петровна Сперанская, в девичестве Филатова, была очень колоритной особой с современной точки зрения и одновременно весьма типичным представителем своего времени и того круга людей, к которому она принадлежала. Я хорошо помню бабушку, когда та была уже в весьма преклонном возрасте. Сведения о более ранних годах ее жизни основаны на рассказах моей мамы, Натальи Георгиевны Сперанской, воспоминаниях самой бабушки, а также на множестве семейных фотографий с указанными датами на обороте. Некоторые факты биографии Елизаветы Петровны, довоенной жизни ее семьи на даче в поселке Деденево и в эвакуации во время войны почерпнуты мной из опубликованных мемуаров А. Н. Крылова и Н. Н. Семпер (Соколовой), из кратких рукописных воспоминаний моего деда, Георгия Несторовича Сперанского, и двоюродного брата бабушки Виктора Борисовича Филатова, а также из дачного дневника, который вела сама Елизавета Петровна, к сожалению, не очень регулярно.

Сначала немного истории. Елизавета Петровна родилась в декабре 1877 года в © А. А. Овчинников, 2008 имении своего отца, Петра Федоровича Филатова, в селе Михайловка Саранского уезда Пензенской губернии. Петр Федорович был небогатым помещиком, живущим с продаж зерна, выращенного на принадлежавших ему землях. Он имел медицинское образование, работал земским врачом и успешно занимался частной практикой. Петр Федорович много путешествовал. Его перу принадлежит весьма оригинальное описание путешествия по Персии (П. Ф. Филатов «Письма из Персии»; Одесса, 1909), которая в 19-м веке относительно редко посещалась европейцами. В 1903 году он работал врачом на строительстве Маньчжурской железной дороги на Хинганском перевале. Во время русско-японской войны получил место главного хирурга военно-полевого госпиталя в Мукдене под руководством главноуправляющего Красным Крестом князя Васильчикова, к которому, по утверждению А. Н. Крылова, попал благодаря общему с князем увлечению охотой и борзыми собаками. Мать бабушки, Вера Семеновна Филатова, была отличной хозяйкой и кулинаркой. У меня хранится составленное ею кулинарное руководство (В. С. Филатова «Новое пособие хозяйкам: Домашний стол и хозяйственные заготовки». Москва, 1910), в котором содержится немало полезных сведений и рецептов.

Лиза Филатова в кругу семьи, 1888 (1889)

После того как родители моей бабушки, разорившись, были вынуждены продать свое имение, юная Лиза Филатова переехала в Москву и поступила в Московский Елисаветинский институт для благородных девиц, который окончила в 1895 году, получив специальность детской учительницы. В сохранившемся до наших дней аттестате с «отличными и весьма хорошими» отметками по Закону Божьему, русскому языку и словесности, французскому и немецкому языку, математике, географии и истории, естествоведению и педагогике» сказано, что «сверх того она обучалась рисованию, чистописанию, музыке, танцованию, рукоделиям и домашнему хозяйству и при выпуске удостоена награждения книгою с надписью». В этот период она некоторое время жила в семье своего дяди, Нила Федоровича Филатова, который к тому времени был известнейшим детским врачом, основоположником отечественной педиатрии, автором множества учебников и монографий по детским болезням. В его семье она и познакомилась со своим будущим мужем, любимым учеником Нила Федоровича, Георгием Несторовичем Сперанским, вхожим в его дом, всегда полный молодежи. К золотой свадьбе, отпразднованной Сперанскими в 1948 году, двоюродный брат бабушки Виктор Борисович Филатов подарил юбилярам свои краткие воспоминания об их общей юности. Вот один из любопытных фрагментов: «Этот кружок молодежи создался в доме дорогого нам всем Нила

Федоровича Филатова – дяди Нила – и расцветал при его обаятельном, ласковом участии и под его руководством. Разница в возрасте нисколько не препятствовала нашему общению с дядей Нилом. Он был молод душой, и мы чувствовали его членом нашего кружка молодежи. Одним из увлекательных занятий кружка было сочинение стихов. Каждый из членов кружка должен был выявить свое поэтическое дарование. Сборник стихов составлялся редакцией в составе Владимира Петровича (брата Елизаветы Петровны. – А. О.) и Всеволода Ниловича (сына Нила Федоровича. – А. О.) Филатовых. Наш юбиляр Георгий Несторович принимал активное участие в составлении сборника… направление которого должно было быть сатирическое. Участие Елизаветы Петровны в кружке молодежи было иное, чем Гони (домашнее имя Георгия Несторовича. – А. О.): она не писала стихов, но вдохновляла членов кружка и пробуждала их поэтические дарования. Ее имя часто упоминается в произведениях “поэтов”, к ней обращены различные письма, стихотворения и приветствия». Редакция сборника оповещала читателей, что Елизавета Петровна «вышла замуж… и ждет разрешения новым поэтическим бутоном, который, как надеется редакция, любезно согласится в недалеком будущем украсить страницы сборника своим талантом, который составится из талантливости Георгия Сперанского и незаурядных поэтических задатков, имеющихся у Елизаветы Петровны». Речь шла о вскоре родившейся первой дочери Сперанских Катюше, которую редакция приветствовала таким стихотворением:

«Лишь только вышла из яйца – зад лучше был лица. Теперь, что лицо, что зад – один разряд. А через год, глядишь, лицо уж с задом не сравнишь».

С дочерью Катей, 1900

Забегая вперед, скажу, что Екатерина Георгиевна впоследствии оправдала надежды друзей ее родителей, так как стала довольно известной писательницей, автором нескольких детективных романов на английском языке, изданных в Англии под псевдонимом Кэй Линн. Поженившись в 1898 году, Елизавета Петровна и Георгий Несторович сняли небольшую квартиру в Неопалимовском переулке, недалеко от Зубовской площади, где через год у них родилась дочь Екатерина (1899 г.), а затем сын Николай (1903 г.). Георгий Несторович вскоре приобрел известность как детский врач и, работая в клинике Н. Ф. Филатова, бывшей Хлудовской детской больнице (теперь детская клиника ММА им. II. М. Сеченова), имел к тому же и частную практику, что позволило ему в 1906 году купить у графа Головина участок земли в 60 км от Москвы в поселке Деденево на станции Влахернская (ныне Турист) Савеловской железной дороги и построить там двухэтажную деревянную дачу, в которой семья Сперанских стала проводить каждое лето. В 1906 году у Елизаветы Петровны родился третий ребенок, сын Сергей, а в 1915-м младшая дочь Наталья, Наля, как ее звали дома, моя мать.

Первые годы нового века жизнь семьи Сперанских протекала достаточно спокойно и благополучно. После окончания ординатуры Георгий Несторович был оставлен в клинике Н. Ф. Филатова внештатным ассистентом и, кроме того, консультировал больных детей в акушерской клинике Н. М. Побединского. Позднее по приглашению известного акушера профессора А. Н. Рахманова заведовал отделением для новорожденных при Абрикосовском родильном доме (ныне родильный дом им. Н. К. Крупской). В молодости дед много занимался общественной работой, организовав первую в Москве детскую площадку и общедоступный каток для детей на Девичьем Поле. В 1912 году ему удалось на пожертвования частных лиц открыть на Большой Пресне лечебницу для детей грудного возраста (на 20 коек) вместе с женской консультацией и молочной кухней. Годом позже им была открыта консультация по уходу и вскармливанию грудных детей при Прохоровской (ныне Трехгорной) мануфактуре.

У киоска с литературой для родителей на выставке в Доме грудного ребенка, 1913

Бабушка по мере сил помогала ему. Она наладила работу яслей при Прохоровской фабрике. Сохранилась фотография Елизаветы Петровны за прилавком благотворительного базара на выставке в Доме грудного ребенка в 1913 году, как к тому времени стала называться лечебница на Пресне. Вся выручка от базара шла на нужды этой лечебницы.

В период отпусков дед и бабушка совершили ряд путешествий на пароходе по Волге и Черному морю. Но основное время проводили на даче во Влахернской. Летом там собиралось много друзей, тогда еще молодых людей. Чаще других там живали старший брат деда – известный филолог академик Михаил Несторович Сперанский, репрессированный в 1934 году, и родной брат бабушки Владимир Петрович Филатов, в то время начинающий офтальмолог. По соседству построил дачу ближайший приятель деда, акушер Николай Михайлович Побединский, в семье которого тоже было немало молодежи. Иногда гостей собиралось так много, что хозяевам негде было ночевать. «Лиза, а где же мне спать сегодня?» – спрашивал дед. «Ничего, Гоня, возьми плед и пойди на сеновал», – отвечала бабушка. Почти одновременно с домом дед сделал на участке теннисный корт, который скоро стал центром притяжения всех гостей и соседей. Дед неплохо играл в теннис. Сохранилась фотография Нила Федоровича Филатова, подаренная им деду 13 октября 1894 года, с надписью «Знаменитому лаун-теннисисту от достойного соперника». Говорят, что и бабушка в молодости неплохо играла в теннис, но на моей памяти она ни разу не брала в руки ракетку, хотя занятия этим видом спорта своих детей поощряла.

Во время Первой мировой войны мой дед, в порядке гражданской мобилизации, стал работать в госпитале для раненых, а лечебница для грудных детей была превращена в больницу для детей-сирот и беженцев с западных окраин. Как вспоминал Георгий Несторович, «были установлены дежурства на Брестском (ныне Белорусском) вокзале, где приходилось проводить целые дни, встречая эшелоны беженцев и отбирая детей для помещения в больницу. Дом грудного ребенка был переполнен сиротами и беженцами. В этой работе горячее участие принимала и Елизавета Петровна». Сам Георгий Несторович не был призван в армию. Его сыновья были еще детьми, и трагедии 1914–1916 годов непосредственно не коснулись семьи Сперанских, хотя война существенно изменила распорядок их жизни. Зато в годы Октябрьского переворота и последовавшей за ним Гражданской войны Сперанские хлебнули лиха сполна. В 1918 году, спасаясь от голода и холода, Георгий Несторович с семьей переехал из Москвы сначала в Ялту, где был вынужден работать холодным сапожником на набережной, а потом – в Одессу к брату Елизаветы Петровны, Владимиру Петровичу Филатову, который перед Первой мировой войной обосновался в этом городе и к тому времени стал известным специалистом по глазным болезням. Там дед нашел временную работу по медицинской специальности, однако жизнь была очень голодной и трудной. В Одессе много раз менялась власть, переходя от белых к красным и обратно.

С дочерью Налей и сыном Сергеем, 1925

В это время Сперанские потеряли двух своих старших детей: сначала 16-летний гимназист Николай попал в облаву и был расстрелян большевиками, а затем 19-летняя красавица Екатерина уехала с рыбаками-контрабандистами в Константинополь за продуктами и пропала. В Турции она, оказавшись без денег и документов, встретила молодого шотландского аристократа Джона Мак Роби – офицера английского экспедиционного корпуса, который г, попилен в нее с первого взгляда и в трюме британского военного судна тайно увез в Англию. Там она, представившись его родственникам француженкой (французский язык она знала с раннего детства), вышла за него замуж и родила сына. Почти два года дед и бабушка оплакивали свою дочь, будучи уверены, что и она погибла, и только в 1920 году Екатерина смогла связаться со своими родителями и сообщить, что жива. 1921 году она приехала к своей матери в Москву рожать второго сына, после чего снова уехала в Англию. В предвоенные годы еще раз приезжала в Москву с обоими детьми, а затем был долгий, почти 40-летний перерыв в их общении.

Вернулись Сперанские в Москву в 1921 году с двумя младшими детьми – Сергеем и Налей, как называли в детстве мою мать. В годы советской власти дед стал активно заниматься организацией медицинской помощи матери и ребенку, в чем ему оказывали помощь нарком здравоохранения Н. А. Семашко и особенно В. П. Лебедева, заведующая Отделом охраны материнства и младенчества при Наркомате здравоохранения. В 1923 году он стал директором первого в нашей стране Института охраны матери и ребенка, в последующем Института педиатрии РАМН, а вскоре и главным консультантом кремлевской больницы, т. н. «лечсанупра Кремля», и лечил детей всех кремлевских знаменитостей.

Как ни странно, дача Сперанских на платформе Влахернская сохранилась, хотя соседняя дача Побединских сгорела. По ходатайству наркома здравоохранения Н. А. Семашко дача была возвращена их владельцам, хотя от части участка дед вынужден был отказаться. И вновь началась дачная жизнь с визитами старых и новых друзей, многие из которых были весьма известными в советской России. Писательница, переводчица и поэтесса Татьяна Львовна Щепкина-Куперник; знаменитый офтальмолог академик Владимир Петрович Филатов, каждое лето гостивший у своей сестры; кораблестроитель академик Алексей Николаевич Крылов, приходившийся бабушке троюродным братом; академик Петр Леонидович Капица, женатый на дочери А. Н. Крылова Анне Алексеевне; известный хирург Сергей Сергеевич Юдин; знаменитый художник Михаил Васильевич Нестеров; композитор Сергей Никифорович Василенко, купивший дачу недалеко от Сперанских; архитектор Александр Васильевич Власов, в последующем главный архитектор Москвы, живший по соседству, – все они были частыми гостями Сперанских. Часть принадлежавшего ему участка дед отдал своему двоюродному брату Вениамину Михайловичу Сперанскому, где с помощью деда тот построил небольшой дом. Старший сын В. М. Сперанского Евгений работал в театре кукол у Сергея Образцова, написал много пьес, поставленных в этом театре, и в последующем стал народным артистом СССР, членом Союза советских писателей.

Елизавета Петровна очень увлекалась садоводством и разводила множество цветов. В саду росли розы, гелиотроп, душистый табак, левкои, львиный зев, астры, настурции и пионы разных цветов, маки, желтые лилии, которые до сих пор исправно зацветают вдоль дорожек. Больше всего бабушка любила душистый горошек, который она сажала каждую весну и подвязывала к специальной проволочной сетке, натянутой между деревянными столбами. Любимица бабушки, ручная сорока Галя, ходила вслед за ней и развязывала узелки на цветах. Не забывали и огород, который помогал кормить семью и гостей. Начиная с 1926 по 1947 год, правда, с перерывами, Елизавета Петровна вела своеобразный дневник, в котором отражались сельскохозяйственные работы и некоторые семейные события. Приведу выдержки из него. «1926 год. 14 августа – пересажена белая малина… на ту часть огорода против дорожки, которая предназначена для новых посадок малины.

Г. Н. и Е. П. Сперанские, 1925

В тот же день украли лодку. Заявлено в милицию. 22 августа. Посажена черная смородина… рядом с грядкой клубники. 25 августа. Пересажено 5 кустов крыжовника от Побединских. 5 сентября. Посажена на будущий год капуста: ранняя, брюссельская и красная. 1927 год. 7 апреля. Переехала я с Налей и мальчиками (в 1927 году приехали погостить из Англии внуки Сперанских – 4-летний Джордж (Додик) и 7-летний Никольс. – А. О.). 15 апреля. Весна теплая, разлив небольшой. Парник готов. Посеяла в парник цветную капусту. 8 мая – рождение На-ли. Ясный день, но холодный северный ветер. Сажали яблони, привезенные из-под Москвы из Ново-Гиреева… Ели первую редиску из парника. Цветут примулы и анютины глазки. 1 июня. Огород засеян весь. Погода чудесная, ночи теплые – 13–15 градусов. Наля купалась в первый раз. В воде 15 градусов. Кончился съезд педиатров, Гоня проехал поздно вечером до Дмитрова: проспал, оттуда шел пешком всю ночь…»

С дочерью Налей и внуками Никольсом и Джорджем, 1929

Подросли дети. Семья понемногу увеличивалась. Сын Сергей обучился на инженера и привел в семью очаровательную черноглазую Киру, дочь известного хирурга Петра Ивановича Постникова, до революции совладельца довольно популярной в Москве частной лечебницы Постникова и Сумарокова. Кира Петровна прекрасно играла в теннис и вообще была заводилой среди молодежи, организовывая дальние прогулки и походы за грибами, в которых принимали участие и старшие Сперанские. В 1933 году у Сергея и Киры родилась дочь Марина, все детство которой прошло на даче в Туристе. Младшая дочь Сперанских Наля (моя мать), выросшая на корте, также была очень сильной теннисисткой, играла по первому разряду и даже завоевывала призы на профсоюзных соревнованиях. Она вышла замуж за высокого красивого атлета, архитектора Адриана Овчинникова, мастера спорта, одного из сильнейших горнолыжников нашей страны. Незадолго до войны, в декабре 1937 года, у них родился я и в возрасте двух с половиной месяцев был уже привезен на дачу, где свои первые шаги, как и все дети и внуки Сперанских, сделал по теннисному корту.

Участок располагался на берегу довольно глубокой и заросшей плакучими ивами речки Икши, с чистым каменистым дном и родниковой водой, по которой дед с сыном Сергеем плавали на лодке до самой Волги. В 1934–1935 годах во время строительства канала Москва – Волга в Икшу начали сливать пульпу от гидромониторов, которыми размывали грунт на трассе канала, и речка заилилась и обмелела. Погибли старые ивы, пересохли родники, питавшие речку, и в настоящее время она превратилась в грязный ручеек, заросший осокой и заваленный различным хламом. Каждый год в начале лета я пытаюсь прочистить хотя бы прилегающую к нам часть реки и вытаскиваю из нее по нескольку мешков бутылок и банок, но обитатели гаражей, во множестве разросшихся на противоположном берегу реки рядом с фабричным поселком, засоряют речку значительно быстрее, чем мне удается ее вычистить. В тот же период невдалеке от нашей дачи стали брать щебень для строительства канала, и карьер стал быстро и неумолимо приближаться к участку Сперанских. Уже был срыт высокий речной берег, где когда-то стояла дача Побединских и наверняка произошла бы катастрофа, если бы дед, посоветовавшись с Елизаветой Петровной, не пошел на прием к всевластному министру НКВД Ягоде и не упросил его остановить продвижение карьера. И карьер был остановлен точно по забору участка Сперанских. Непостижимо, но факт есть факт!

К Сперанским часто приходила играть в теннис писательница Наталья Семпер (Соколова), которая в своих воспоминаниях «Портреты и пейзажи» (журнал «Дружба народов». 1997. № 2) так описала их дачу и ее обитателей: «…От станции две минуты и с рельсов налево.

С внуком Алешей, 1940

За калиткой дорожка к светло-серому двухэтажному дому с двумя большими балконами внизу и наверху. Участок окружен высокими деревьями, слева стена из старых елей. Сад спускается к Икше, в нем корт ниже дома. Сперанские поселились здесь раньше всех – как только открылась железная дорога (в 1906 году). Воображаю, какой был рай тогда… Глава семьи Георгий Несторович – известный всей Москве педиатр, его жена Елизавета Петровна – сестра знаменитого окулиста В. П. Филатова. Трое детей: старшая дочь Катя живет в Англии, пишет романы под псевдонимом Кэй Линн; сын Сережа – молодой инженер, он женат на Кире Постниковой, дочери не менее известного хирурга Постникова и О. П. Соро-коумовской (из бывших купцов-миллионеров); младшая дочь Наля – студентка геолого-разведочного института. В семье принят английский стиль, английский язык и светские манеры (я не совсем с этим согласен: бабушка никогда в Англии не бывала, английского языка не знала. Если и любила что-то английское, то только платья и кофточки в английском стиле.

На даче, 1932

Впрочем, что было до войны, я помнить не могу. – А. О.). Елизавета Петровна сама напоминает Бетси Тротвуд из “Давида Копперфильда”: среднего роста, крепкая, строговатая леди… в рабочем платье, в садовых перчатках без пальцев; в корзинке, висящей на локте, лежат ножницы, секатор, бечевка – она все утро в саду, ухаживает за цветами. Ее любимое детище – породистый душистый горошек, арка-аллея из вьющихся стеблей с крупными, нежно благоухающими цветами всех оттенков радуги. А по бокам лестницы на балкон тремя уступами пламенеют в ящиках замечательные настурции: от огненно-красных и ярко-оранжевых до ярко-желтых. Не все допускаются на балкон и в дом, знакомая молодежь идет прямо на площадку, и не всякий может на ней играть, сама игра лучше и строже, чем у Толоконниковых и Невских (в соседнем дачном поселке за каналом – Свистухе. – А. О.), – здесь не принято кидаться как попало, стараются добиться мастерства, выигрыша, успеха. Лучше всех играет в теннис Кира – черноволосая, черноглазая, всегда оживленная, легкая, с огоньком: такой мне представляется Наташа Ростова. Наля Сперанская – беленькая, стриженая, современная… По пути на площадку я мимоходом заглядываю направо, на высокий застекленный балкон, где бывают за столом недосягаемые люди: художник Нестеров, композитор Василенко, хирурги Постников и Юдин, писательница Щепкина-Куперник… Что влечет их сюда? Несомненно, уникальная личность Владимира Петровича Филатова. Живя постоянно в Одессе, занимаясь научной работой, руководя прославленной клиникой, он приезжает летом отдыхать к сестре, потому что любит нашу Влахернскую и своих близких…» Начало Отечественной войны Сперанские встретили на даче. Сперва казалось, что немцы никогда не дойдут до Москвы и война будет проходить где-то на западе, как это было в Первую мировую. Но уже к концу июля 41-го до обитателей Туриста стали доноситься звуки отдаленной артиллерийской канонады, а в небе стали появляться немецкие бомбардировщики, пролетавшие бомбить Москву. Стало ясно, что надо срочно уезжать. К тому времени молодые мужчины семьи Сперанских уже были мобилизованы в армию: мой отец, окончив авиационное училище, стал летчиком, а дядя Сергей попал в инженерные войска. Дед получил назначение в г. Молотов (бывшую и теперешнюю Пермь), и в сентябре 41 – го вместе с женой и детьми М. Н. Побединского Колей и Марой, с 12-летним сыном В. П. Филатова Сережей и моей двоюродной сестрой Мариной Сперанской мы уехали на восток, сначала на поезде до г. Горького, а потом на барже вниз по Волге и затем вверх по Каме.

После похода за грибами, 1940

Жизнь в Молотове была ужасной. Дед долго не мог найти ночлега, несколько ночей провели на вокзале. В своих воспоминаниях он пишет: «Найденная, в конце концов, комната в развалющей избушке требовала большого ремонта: пришлось делать рамы, вставлять стекла, забивать стены… Когда начались морозы, там так было холодно полом, что на стенах внизу стал намерзать лед. Пришлось переехать в еще худшее, грязное, более тесное помещение». За обедом ходили «в столовую… на другом конце города. Этот обед состоял из болтушки с небольшой добавкой крупы, или макарон, или гороха, а на второе полторы оладьи или в лучшем случае два яйца. Впрочем, иногда бывала каша из рубленой пшеницы с каким-то маслом. Это давалось в столовой для научных работников, и получал это только я. Иждивенцы не получали ничего». А иждивенцев у деда было ни много ни мало – шесть человек! Весной 42-го года заболели пневмонией Елизавета Петровна и Наля. «Это был кошмарный период жизни в Молотове, – вспоминал дед. – Я думал, что потеряю Лизу, очень истощенную и ослабленную предыдущей жизнью. Но, по счастью, все обошлось благополучно… благодаря сульфидину». Сам я плохо помню жизнь в эвакуации (мне было тогда 4 года), но отдельные эпизоды в памяти сохранились. Помню подвал, в котором мы жили, и стенку под одеялом, покрытую пятнами наледи, помню страх, когда пропала моя мать: она отправилась за продуктами в деревню и заблудилась, ее привезли на третий день всю обмороженную. Были радостные моменты: снежная горка во дворе, мешок с неочищенным рисом, который привез из Ташкента от В. П. Филатова какой-то его знакомый. Этот мешок риса, можно сказать, спас нам жизнь, и мы ели его в течение всей голодной зимы 1941—42 годов.

В октябре 1942 года Сперанские вернулись в Москву, а мы с мамой тремя месяцами раньше с множественными пересадками поехали в Ярославль, где в управлении дальней авиации служил мой отец, переведенный туда из действующей армии. По дороге с нами случился неприятный эпизод, который, к счастью, окончился благополучно. Выезжали из Молотова мы в теплушке – товарном вагоне, в котором перевозили и скот, и стройматериалы, а для людей там были устроены нары из досок и стояла печка-буржуйка, дрова для которой добывали все, кто как мог, во время стоянок. Где-то посередине пути моя мать встретила на станции знакомого офицера, ехавшего в том же поезде, но в пассажирском, кажется, даже купированном вагоне. Он сказал, что у них есть одно свободное место, и договорился с проводником, чтобы женщине с ребенком разрешили туда перебраться. На каком-то полустанке мама отнесла меня, уже довольно тяжелого мальчишку, в этот вагон, а затем побежала по путям обратно за вещами. В этот момент поезд тронулся. Маму успели на ходу втащить в нашу теплушку, а я в течение трех часов ехал один с незнакомыми мне людьми и ужасно боялся. Наконец, на очередной остановке мама, к моей невероятной радости, наконец-то появилась. И больше мы не расставались.

Вернувшись в Москву, дед решил съездить на дачу. Он вспоминает: «18 октября 42-го года. Был на даче. Опять новые, небывалые картины. Вышел из дому в 5 ч утра, чтобы попасть на поезд 7 ч 02 мин. Полная темнота. Троллейбус не ходит. Дошел до трамвая, с пересадкой добрался до вокзала. Частый, довольно сильный дождь. Стоянье под дождем за билетом в огромной очереди. Все нервничают, бранятся между собой. Несомненно, можно отметить озверение у публики, собирающейся толпой. Эта примитивная борьба за существование, которой теперь наполнена жизнь, к которой устремлены все интересы, заставляет во всяком соседе видеть врага, который раньше тебя ухватит кусок, раньше тебя получит билет и т. д. “Оттащи эту девчонку, что она лезет без очереди… Военный, у вас есть своя очередь, зачем нам мешать…” Сейчас самые важные люди – это милицейские. Они решают все и всем распоряжаются. И их масса. Давка в вагоне туда и оттуда была отчаянная. Нельзя ездить по воскресеньям. Плохи, по-видимому, у нас дела на фронте, но газетные сообщения абсолютно не достоверны, что создает еще худшее, какое-то гнетущее настроение…Нервы напряжены, поэтому у всех амплитуда колебаний настроения громадная, люди легко переходят от уныния к радости и опять – бух в яму отчаяния. Кульминационным пунктом такого состояния является паника… На даче с удовольствием покопал землю и поделал кое-какие дела, но все вертится в голове: а может быть, это я зря делаю, не придется этим пользоваться… Если так дать себе распуститься, то можно дойти действительно до меланхолии».

Дача Сперанских пережила и вторую ужасную войну. Немецкие войска лишь немного не дошли до Туриста. Линия фронта находилась всего в двух километрах, и с крыши дома были видны передовые позиции немцев. По участку прошел противотанковый ров и было выкопано два ряда траншей. В доме размещался штаб полка, оборонявшего передовые позиции Красной армии. Но дом сохранился. Бесспорно, в этом была большая заслуга дворника Сперанских Николая Давыдовича, отставного солдата с перекошенной после контузии в Первую мировую войну физиономией. Он остался в доме и прожил там все страшные военные годы.

Постепенно фронт продвигался на запад, и жизнь понемногу налаживалась. В марте 1943 года Елизавета Петровна ездила к Нале и Адриану в Ярославль. Поезда туда не ходили, и добираться пришлось на перекладных. «Оттуда я привезла нового члена семьи, – пишет она в дачном дневнике, – Вову Предтеченского (14-летнего внука дедушкиного покойного брата Николая Несторовича. Родители Вовы погибли во время Ленинградской блокады, и он два года жил у Сперанских, пока не поступил в Ленинградское мореходное училище. – А. О.). С 25 апреля мы с ним зажили на даче.

Дана Сперанских в Деденеве, зима, 1944

Он в школе, я в саду. …6 мая Нале послан пропуск в Москву. От Сережи был боец, привез муки… 14 мая. Несколько дней стоит чудная погода, но дождь необходим. Посадила верхушки картофеля на нижнем огороде. Взошли морковь, редис, салат, репа. В ящиках взошли настурция, лиловая одесская фасоль, помидоры. В парнике – сахарная свекла, редис, укроп. Часть сахарной свеклы высадила на грядки. Сахарную свеклу сажаю в первый раз. Очень у меня болят руки от подагры и очень сильная экзема… 6 июня приехали в Москву Наля, Адриан и Алеша!!! О, счастье для меня!.. 9 июня приехали на дачу с Алешей и Налей. 11 июня приехал Адриан в первый раз за войну. Погода чудная. 13-го утром Адя уехал. Печально».

Итак, мы с мамой вернулись в Москву и стали жить на даче. В конце лета 1943 года случилось событие, которое произвело на меня большое впечатление и запомнилось на всю жизнь. За время войны все уже привыкли к звуку пролетающих высоко в небе военных самолетов. Но вдруг небольшой военный самолет несколько раз пронесся на малой высоте прямо над нашим дачным домом, делая разворот над соседним селом на горе. Все ужасно всполошились: ведь война еще не кончилась, а неподалеку находился важный охраняемый объект – железнодорожный мост через канал. Переполох достиг апогея, когда во время третьего захода от самолета отделился какой-то небольшой предмет и упал на крышу соседского дома. Все с ужасом ждали взрыва, и только бабушка сказала спокойно: «Это прилетел Адриан. Только он может совершить такое хулиганство». Вскоре прибежала соседка и принесла мешочек с песком и запиской от… Адриана. Он прилетел на один день в Москву и оповещал об этом мою мать, напугав всю округу. Мама тут же бросилась на станцию и, сев на ближайший поезд, успела с ним повидаться. Я не стал бы рассказывать об этом эпизоде, если бы не реакция бабушки, которая к тому времени уже хорошо изучила характер своего зятя. Далее вновь дневник деда: «7 сентября 1943 года. Наши войска на Южном фронте за эти дни очень успешно продвигаются вперед, освобождая города и населенные пункты и уничтожая войска фашистов. В сегодняшней сводке сообщается, что с 5 июля по 5 сентября немцы потеряли убитыми 400 с лишком тысяч человек, 38 600 пленными, ранеными около миллиона! Но ведь и наших-то погибло не меньше. Жутко думать… Донбасс уже почти весь в наших руках. Приближаемся к Басмачу, обошли Брянск. Имеется уже Смоленское направление. Мы, вероятно, в километрах 30–35 от Смоленска. А вот под Ленинградом без движения. Его продолжают обстреливать немцы из орудий и теперь шрапнелью, что дает много жертв среди населения. Сережа давно не писал. Мы его все ждали в Москву. Между 20 и 25 августа он, по сообщению бывшего здесь его начальника, должен был приехать. Но тот прислал своей жене письмо от 19 августа, что неожиданно их расформировали и отправляют неизвестно куда на фронт. Сейчас мы находимся совершенно в неизвестности о Сереже…

3 ноября 1943 года. Какая масса событий совершается в переживаемое нами время в относительно короткий период! За 2 месяца, и то неполных, с моей предыдущей записи наши войска не только заняли Смоленск, Брянск, но и массу других городов. Всякий раз при занятии более или менее значительного города Москва “салютует” в определенный час 12—20-ю залпами из 120–240 орудий. Одновременно с этим из различных мест города при каждом залпе пускают массу ярких разноцветных римских свеч. Зрелище очень красивое, особенно если смотреть с крыши нашего высокого дома или с балконов верхних квартир… От Сережи за эти дни не только получили извещение, но даже известие о том, что он женился (перед самой войной Сергей развелся со своей первой женой Кирой. – А. О.). И не только извещение, но и приезд сначала его жены Александры Филипповны (урожденной Казаковой), а затем и его самого. 31 октября он уехал, пробыв здесь около 10 дней, а Шура осталась. Нельзя не порадоваться за Сережу, что он начал жизнь снова более полную. Он так любит детей, а Шура, по-видимому, подходящий для него человек, очень простая, без ломанья. Она из простой рабочей семьи, живущей в г. Боровичи Ленинградской области. Отец ее старший кузнец на паровом молоте в большом комбинате. Поживем – увидим. Во всяком случае, это неплохой шаг. Если удастся перетащить Сережу в Москву, то наша маленькая квартира, особенно с приездом Адриана и его демобилизацией, будет полным полна. Возвращения Адриана ждем в самом непродолжительном времени…»

В начале 1944 года мой отец был вызван из Ярославля в Бакуриани, где проводился первый после 1940 года чемпионат СССР по горнолыжному спорту, на который были командированы из армии многие, оставшиеся в живых горнолыжники. После этого была еще одна спортивная поездка в Свердловск. Вернувшись оттуда, отец заболел плевритом, и у него был обнаружен туберкулез легких. Дед так описывает это в своем дневнике: «23 апреля 1945 года. Давно не писал в этой тетради; не могу объяснить почему… Поводом к тому, что я снова взялся за записи, является чрезвычайный факт: сегодня наши войска вошли в… Берлин! Первым вошел Жуков (1-я Белорусская армия). Второй салют Коневу (1-я Украинская армия). Сейчас, в 10 ч 30 мин, жду третьего салюта. Он оказался по поводу взятия войсками 4-го Украинского фронта города в Чехословакии… В нашей семье крупным и неприятным событием за это время надо считать открытие туберкулезного процесса у Адриана. Он большого роста, сильный молодой человек 28 лет, мастер спорта и притом хорошего спорта – лыжник, специалист по т. н. слалому и скоростному спуску, один из первых по Союзу. Ездил в Бакуриани на состязания, там плохо питался. По приезде его направили на состязания в Свердловск. По возвращении оттуда он уже кашлял. Это было в апреле 1944 года. Прожил два дня на даче, где в это время уже жили Лиза с Алешей. Там он себя чувствовал больным. По приезде в Москву, когда кашель у него усилился, померил температуру, оказалось 38 °C. Его посмотрела одна врачиха, сказала, что бронхит, посмотрела другая, сказала, что плеврит. Я приехал с дачи, послушал его, и мне не понравилось состояние его левого легкого. Я потащил его на рентген к себе в клинику, сделал анализ мокроты. На рентгене оказалась каверна под левой ключицей, а в мокроте ВК. Поместили его в госпиталь. Я очень болезненно отнесся к этому событию, будучи врачом, понимаю всю тяжесть его. Мне очень жалко было видеть, особенно в условиях госпиталя для туберкулезных, Адриана, которого видел постоянно бодрым, сильным, энергичным. Сразу он потерял свое лицо и подравнялся к общему туберкулезному уровню. Жалко и страшно за Налю и Алешку: контакт. После выписки из госпиталя, где ему наложили пнеймоторакс, пришлось направить его в тубинститут, где делали пережигание спаек, мешавших спадению каверны. После этого, когда мы все немало поволновались, как будто наступило затишье. Температура нормальная, мокроты почти нет. Пробыл он в санатории около полутора месяцев и вернулся к нам на квартиру. От военной службы его освободили. Уж не знаешь, что лучше – ранение на войне или такое вот заболевание легкого…» Дед приложил немало усилий, чтобы достать в «кремлевке» остродефицитное лекарство – только что появившийся стрептомицин, который и спас жизнь моему отцу.

Дальше опять из бабушкиного дневника: «Март 1945 года. 2-го у Сережи родился сын. Назвали Николаем. 16-го я приехала на дачу, +2. 17-го приехал Гоня, и призвали печника, чтобы сделал печку в столовой. Начал 18-го за 800 рублей. По утрам мороз —15, днем тепло.

20-го печка кончена, топится очень хорошо, сразу в столовой стало +15 по С. 24-го приехали Алеша, щенок и Марина на каникулы. Приехали на автомобиле. Погода чудная, в тени +7. Потекли ручьи. Грачи прилетели… Май 1945 года.

2-го Берлин взят! Погода хорошая, тепло, хотя и мало солнца. Гоня здесь был 6 дней. 7-го мая в 2 ч 41 мин дня сдалась Германия всем союзникам! Это я услышала по коротким волнам из Англии в 5 часов вечера. 9-го мая – конец войне!!! Объявили ночью после капитуляции Германии в Берлине маршалу Жукову. Вот истинная радость и настоящий праздник! …Апрель 1946 года. 8-го – Овчинниковы уехали в Одессу. Я переехала на дачу. 12-го – погода холодная. Привезла щенка Мая. 13-го – получили письмо от Кати. 20-го – Гоня уехал в Ригу. Май 1946 года. 15-го – утром +7, туман. Щенок спаниель очень красив и мил. Жду с нетерпением поездки в Одессу. …Март 1947 года. С 23-го по 31-е были каникулы. Были после Узкого Гоня, я, Марина и Алеша. Погода теплая, снег тает, но его такая масса, что не запомнит никто. Грачи прилетели 27-го. Дети и Гоня уехали 31-го и приехал Адриан после 8 месяцев пребывания в тубинституте. Я осталась с ним…»

На этом бабушкин дневник кончается. В нем отразились и глобальные события того времени – окончание войны, – и мелкие, семейные происшествия, и наблюдения за погодой, и садово-огородные дела. И все одинаково кратко и лаконично. В этом вся бабушка – внутренняя сдержанность, ни намека на сентиментальность. Слишком тяжелые переживания выпали на ее долю.

Летом 1946 года дед с бабушкой поехали в Одессу к В. П. Филатову и взяли меня с собой. Оттуда мы совершили поездку на большом морском лайнере «Россия» до Сухуми и обратно. Этот корабль был до войны личной яхтой Гитлера, носил его имя и был передан нам по репатриации. Поездка оказалась не очень удачной. Дело в том, что по протекции академика Филатова, который был к тому времени всемирно знаменит и необычайно популярен в Одессе, нам достали билеты в шикарные каюты люкс на верхней палубе, где, как говорили, бывал Гитлер. И вот в каждом порту, где останавливалась «Россия» и где она брала на борт экскурсантов, огромные толпы любопытных стучались к нам в двери и окна, выходившие на палубу, и просились посмотреть каюты Гитлера. Кроме того, во время продолжительных стоянок корабль катал по морю всех желающих, и посетители заполняли все палубы и рестораны и потребляли невероятное количество горячительных напитков с неизбежными последующими беспорядками и драками. Поэтому мы старались на все время стоянок сойти на берег и там, где это было возможным, гуляли по набережной или ездили на экскурсии. В Сочи я упросил бабушку поехать покататься на глиссере. Дед, который к этому времени все больше и больше раздражался от переполнявшей корабль толпы, не был этим доволен, но согласился. И вот, помогая бабушке надеть туфли, я, балуясь, стукнул ее ладонью по подошве. Дед тут же взорвался и заорал на меня, как я смею бить старую женщину по ногам. Бабушка постепенно его успокоила, но ни о каких глиссерах речи уже быть не могло. Такие вспышки неожиданного гнева у деда бывали неоднократно, и бабушка всегда становилась буфером, защищая нас, детей, и успокаивая деда. В конечном счете мы, не доехав до цели нашего путешествия – Батуми, сошли в Сухуми, сели на другой пароход «Грузию» и уже без приключений, в обычной каюте, вернулись в Одессу.

В послевоенные годы Елизавета Петровна стала часто болеть. Постоянно болели суставы, почти ежегодно случались воспаления легких, прогрессировала глаукома. Тем не менее она стойко переносила недуги. В начале 50-х дед с бабушкой несколько лет подряд проводили летние месяцы на Рижском взморье в санатории Академии медицинских наук в Лиелупе. Каждый раз брали с собой внуков. Иногда приезжал Сережа

Филатов, бывали там и мои родители. Короче, собиралась почти вся семья. Мы там назывались «колхоз Сперанского». По утрам, перед завтраком, дед ходил далеко по пляжу и каждый день купался, регулярно измеряя при этом температуру воды. Бабушка в основном сидела на скамейке в саду и беседовала с многочисленными знакомыми. Она никогда не купалась, но иногда добиралась с помощью деда до прибрежных дюн и сидела там, на пледе, среди сосен. На Рижском взморье ей очень нравилось. Правда, мы иногда доставляли ей немало хлопот. Как-то раз мои родители, взяв меня и Марину, наняли в яхт-клубе на реке Лиелупа яхту и отправились кататься к морю. До моря мы не доплыли, так как прекратился ветер, и мы несколько часов болтались в устье реки. Когда мы к вечеру наконец вернулись в яхт-клуб, на берегу стоял санаторский автобус с шофером Сашей, и в автобусе сидела бабушка, мрачнее тучи. Хотя мы и не были виноваты в отсутствии ветра, досталось всем за то, что заставили ее так волноваться.

В Турист по-прежнему приезжало много гостей. В разные послевоенные годы здесь бывали многие: тогда еще мало кому известный пианист Святослав Рихтер, приехавший к Сперанским с рекомендательным письмом от В. П. Филатова из Одессы, авиаконструкторы Андрей Николаевич Туполев с супругой Юлией Андреевной, очень дружившие с дедом и бабушкой, и Владимир Михайлович Мясищев, наш сосед по московскому дому на улице Чкалова. Дочка Мясищева Маша некоторое время жила у нас на даче, всегда переполненной детьми и молодежью. Приезжал Ираклий

Андроников. Между прочим, он рассказывал, что в имении Лужиных Григорове, расположенном недалеко от нашей дачи, в свое время бывал М. Ю. Лермонтов. Много народу из соседних домов и дач приходило к нам играть в теннис. Художник Карпов, академик Долежаль, профессор Раговин, директор Института нейрохирургии Борис Борисович Егоров были постоянными игроками на корте. С сыном Б. Б. Егорова Борей, будущим космонавтом, мы часто играли в войну в старом карьере на месте дачи Побединских. Много гостей приходило от наших соседей «Василенок» – сам Сергей Никифорович с женой Татьяной Алексеевной и ее дочерью Еленой Сергеевной, полной веселой женщиной, обладавшей особым даром рассказчицы и незаурядным юмором; известный литературовед профессор Федор Александрович Петровский; князь Владимир Николаевич Долгорукий, который после войны инкогнито жил у «Василенок» и писал детские рассказы под псевдонимом Владимиров; арестованный в 1933 году и вернувшийся из ссылки в 1951 году географ и биолог профессор Павел Николаевич Каптерев; народная артистка СССР певица Ксения Дзержинская, с ее сыном Кириллом и его женой Таней Каптеревой, впоследствии известным искусствоведом, академиком, дружили мои родители. Всех и не упомнишь. Часто приходили в гости местная доктор Лидия Александровна Преображенская со своим мужем Сергеем Павловичем, учителем математики в Деде невской школе, которым Сперанские активно помогли в трудные годы. Они очень любили и уважали Елизавету Петровну и Георгия Несторовича.

Е. П. и Г. Н. Сперанские в санатории, Лиелупе, Рижское взморье, 1951

Один из сыновей Преображенских, многократный чемпион СССР по слалому, Володя, был «лыжным» учеником моего отца. Мы дружим с ним до сих пор. Другая медицинская пара, милейшие Софья Георгиевна и Алексей Евгеньевич Звягинцевых, просто обожали деда и бабушку и часто приезжали к нам на несколько дней, как они говорили, «спераниться». Мы все очень любили Звягинцевых, а после смерти бабушки Софья Георгиевна стала для деда незаменимым другом.

На берегу Рижского залива, Лиелупе, 1953

В начале 50-х годов дед и бабушка решили продать большой дачный дом директору Института неврологии академику Н. В. Коновалову, который со своей семьей в 1951 ив 1952 годах проводил в нем летние месяцы в комнатах второго этажа. Незадолго до этого, когда решение о продаже дачи уже было принято, к Елизавете Петровне пришли какие-то люди из местных и предложили купить дом и участок. Увидев теннисный корт, женщина сказала: «Какая хорошая площадка. Здесь можно будет посадить картошку». Бабушка тут же сказала «нет», прекратила разговор и сухо попрощалась с посетителями. Дети Коноваловых Саша и Юра увлекались игрой в теннис, и это сыграло важную роль в выборе покупателя. Кроме того, Сперанские очень дружили с Николаем Васильевичем и его добрейшей супругой Екатериной Степановной. Продажа дома была очень мудрым поступком, так как дед и бабушка не хотели, чтобы после их смерти дом стал яблоком раздора между детьми. А это неизбежно бы случилось, если бы нам пришлось делить этот дом, рассчитанный на одну семью. К тому времени дед оформил на мою мать 20 соток в нижней части участка, где с его помощью мой отец построил небольшой летний домик из трех комнат с верандой.

С фокстерьером Тимкой на дане, весна, 1956

Деньги от продажи большой дачи бабушка разделила между двумя дочерьми и сыном. Я думаю, что это было очень непростое решение для Елизаветы Петровны и Георгия Несторовича: ведь дом был их детищем, и они прожили в нем почти полвека. После продажи дома бабушка практически перестала ездить на дачу, а дед построил себе на участке моей матери маленький сарайчик-мастерскую, куда продолжал приезжать по воскресеньям и в отпуск до последних дней своей долгой жизни и по-прежнему возился в саду, плел корзины и вытачивал на токарном станке ручки для инструментов и различные предметы из дерева. Последний раз бабушку привезли на дачу весной 1957 года. Она медленно прошла под руку с дедом по дорожкам маминого участка и попросила увезти ее в Москву. Ей было очень тяжело смотреть на свой любимый старый дом, в котором прошла вся жизнь.

Елизавета Петровна скончалась в январе 1958 года от очередной двусторонней пневмонии. Последний год своей жизни она практически не вставала с постели и почти полностью ослепла, не могла читать и очень этим тяготилась. После ее смерти дед собрал своих детей и сказал: «Мы с Лизой всегда хотели, чтобы вы жили дружно и во всем поддерживали друг друга». К сожалению, не все последующие поколения Сперанских последовали их желанию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.