Литература как бокс
Литература как бокс
Многие критики считают, что Хемингуэю было отпущено славы столько, сколько никому больше. Андре Моруа писал: «Каждый молодой писатель во Франции преклоняется перед Хемингуэем. Остается непреложным фактом, что он оказал огромное влияние на молодое поколение французов. Его стиль уникален, ему подражали во всем мире». Ну, а про Советский Союз и говорить не приходится: на советских просторах Хемингуэй был непререкаемым мэтром, кумиром, любимым «русским» писателем.
Но любой мэтр, кумир, классик начинается с азов, с первых робких шагов, с упорного ученичества. Такой путь прошел и Хемингуэй, учась у многих мастеров классической литературы. Но, будучи человеком весьма оригинальным, Хемингуэй свое ученичество превратил в боксерский поединок, в поле боя. Он страстно любил бокс и сформулировал принципы боксирования, поведения на ринге, предложил некую модель боксерского поединка:
«Боксер, который только защищается, никогда не выигрывает, не лезь на рожон, если не можешь побить противника. Загони боксера в угол и выбей из него дух. Уклоняйся от свинга, блокируй хук и изо всех сил отбивай прямые…»
Все эти советы из практика Папы Хэма. Эти же спортивные принципы он применял и в литературной работе.
«Я начал очень скромно и побил господина Тургенева, — откровенничал Хемингуэй. — Затем — это стоило большого труда, — я побил господина де Мопассана. С господином Стендалем у меня дважды была ничья, но, кажется, в последнем раунде я выиграл по очкам. Но ничего не заставит меня выйти на ринг против господина Толстого».
Шутка шуткой, но Хемингуэй соревновался с классиками литературы всерьез. Он жаждал войти в пантеон всемирной славы, этот писатель-боксер. А еще он вел бои со своими современниками — с Джойсом и Скоттом Фицджеральдом. Быть первее и лучше их являлось задачей Хемингуэя.
Любопытен список «обязательной литературы», составленный Хэмом по просьбе Лилиан Росс, одного из биографов писателя: «Пышка» и «Дом Телье» Мопассана, «Красное и черное» Стендаля, «Цветы зла» Бодлера, «Мадам Бовари» Флобера, «Будденброки» Томаса Манна, «Тарас Бульба» Гоголя, «Братья Карамазовы» Достоевского, «Анна Каренина» Толстого, «В поисках утраченного времени» Пруста, «Алая буква» Готорна, «Геккельбери Финн» Марка Твена, «Моби Дик» Мелвилла, «Мадам де Мов» Джеймса.
Уже в своей первой книге «В наше время» Хемингуэй уловил и установил свой своеобразный писательский стиль: отход от традиционных многословных описаний, а взамен этого — точная и бесстрастная фиксация действия и фактов, простота лексики и синтаксиса, немногочисленность тропов, установка на устную речь. И знаменитый хемингуэевский принцип айсберга — главное не на поверхности, а внутри — внутри текста, в глубине человеческой души. Подтекст. Подразумеваемый текст.
В романе «И восходит солнце» (1926, другое название — «Фиеста») Хемингуэй с большой силой передал боль, разочарование и отчаяние «потерянного поколения» в годы послевоенного «процветания».
В США Хемингуэй написал антивоенный роман «Прощай, оружие!» (1929), где дегероизировал войну, показал глубокую враждебность войны человеку. Но вот парадокс: война была родной стихией Хемингуэя и как военного репортера, и как писателя. И когда кончились войны — кончился и Хемингуэй.
Одна лишь цитата из романа «Прощай, оружие!»: «Вот чем все кончается. Смертью. Не знаешь даже, к чему все это… Тебя просто швыряют в жизнь и говорят тебе правила, и в первый же раз, когда тебя застигнут врасплох, тебя убьют. Или убьют ни за что, как Аймо. Или заразят сифилисом, как Ринальдо. Но рано или поздно тебя убьют, в этом можешь быть уверен…»
Хемингуэй однажды сказал, что для него писатель, который не побывал на войне, — не писатель, трудно спорить с этим. Вполне возможно, что война для многих людей — уникальный учебник жизни. Наверное, именно это имел в виду Синклер Льюис, когда заявил: «У нас есть Эрнест Хемингуэй, свирепый молодой человек, прошедший суровую жизненную школу, вышколенный высокой требовательностью к себе, настоящий художник, для которого жизнь — родная стихия».
В начале 30-х Хемингуэй пребывал в мучительных сомнениях и исканиях, недаром изданный им сборник рассказов назывался «Победитель не получает ничего» (1933). В 1937 году Хэм издал роман «Иметь и не иметь», в котором резко критиковал верхушку США. Судьба главного героя Гарри Моргана, превращающегося в годы экономического кризиса в преступника и убийцу, воплощает обреченность в современном мире борьбы в одиночку за свои права. «Надо писать честную прозу о человеке», — декларировал свою позицию Хемингуэй в 30-е годы. Он отвергал такие слова, как «честь, „нравственность“ или „патриотизм“, потому что эти слова, затасканные политиканами и пропагандистами, потеряли свой высокий смысл. В замену этим понятиям Хемингуэй выдвинул этический принцип „чистого ощущения“: „нравственно то, что дает чувство удовлетворенности собою, а безнравственно то, что внушает тебе чувство неудовлетворенности“.
В одном из писем 1954 года Хемингуэй восклицал: „На свете нет ничего прекраснее Африки, как нет ничего прекраснее молодости или любви к человеку, которого любишь, как нет ничего прекраснее — проснуться утром, не зная, что принесет тебе день, но зная, что он принесет что-то…“
Гражданская война в Испании вызвала у Хемингуэя новый творческий подъем: репортажи, очерки, документальный фильм „Испанская земля“, пьеса „Пятая колонна“. И апофеоз — роман „По ком звонит колокол“ (1940). Американец-интербригадовец Роберт Джоржан — это „микромир“, в котором сошлись героика, романтика и трагедия испанских событий. В этом романе писатель употребил выражение „щемящая тоска желаний“. Вот диалог из романа между Робертом Джоржаном, динамитчиком, „инглес“ и Марией:
„— Сейчас ты отсюда уйдешь, зайчонок. Но и я уйду с тобой. Пока один из нас жив, до тех пор мы живы оба. Ты меня понимаешь?
— Нет, я хочу с тобой.
— Нет, зайчонок, то, что мне сейчас нужно сделать, я сделаю один. При тебе я не могу сделать это как следует. А если ты уйдешь, значит, и я уйду. Разве ты не чувствуешь, что это так? Где один из нас, там оба“.
Вот он, знаменитый стиль Хемингуэя! Диалог-айсберг! Но после смерти писателя, в 60-е годы наметился новый стилевой рубеж, и началась полоса отлива от лаконизма. Английская писательница Айрис Мердок обвинила Хемингуэя в излишней „сухости“ текста. Мода была — и мода прошла…
После „Колокола“ у Хемингуэя наступил заметный спад с единственным всплеском литературной удачи, которая пришла к писателю с повестью-притчей „Старик и море“ (1952). И заслуженная награда: Пулитцеровская (1953) и Нобелевская (1954) премии.
После смерти Хемингуэя вышли беллетристические воспоминания о Париже 20-х годов — „Праздник, который всегда с тобой“. И опять же без великолепной хемингуэевской цитаты не обойтись: „Не волнуйся. Ты писал прежде, напишешь и теперь. Тебе надо написать только настоящую фразу. Самую настоящую, какую ты знаешь“. И в конце концов я писал настоящую фразу, а за ней уже шло все остальное».
Нет, что ни говори: Хемингуэй неподражаем!..
У советских критиков был свой взгляд на творчество Хемингуэя. По их мнению, Хемингуэй — писатель трагического мироощущения, он противопоставил несправедливости и хаосу окружавшей его жизни веру в человека, его нравственные силы и способность к подвигу. Подвиг — это как раз то, что особенно любили в Советском Союзе. Подвиг во имя родины, во имя власти, во имя вождя. Словом, умирай во имя!..
Близкий к троцкизму американский критик Макс Истмен опубликовал о Хемингуэе злую «проработочную» статью под залихватским названием «Бык после полудни». В ней между прочим говорилось: «Похоже, что определенные обстоятельства заставляют Хемингуэя постоянно испытывать потребность доказывать свою кровожадную мужественность. Она должна проявляться не только в развороте его широких плеч, в манере одеваться, но и в стиле его прозы, в эмоциях, которым он позволяет выплескиваться в его произведениях. Эта тенденция его характера достаточно сильна, чтобы начать формировать зачатки нового направления в английской литературе — литературного стиля, который можно назвать фальшивыми, волосами на груди».
Естественно, Хемингуэй страшно возмутился подобной оценкой и, когда столкнулся в издательстве «Скрибнерс» с Максом Истменом, то пустил в ход свои боксерские кулаки. Потом Хемингуэй всем рассказывал, как он «наказал» Истмена, и показывал книгу с кровавым пятном на одной из страниц как доказательство своей победы. Ну, что тут сказать? Действительно, писатель-боксер.
Пожалуй, следует привести и отрывок из письма Хемингуэя Роберту Кантуэллу, американскому писателю и критику, от 25 августа 1950 года: «Дорогой Боб… Я беспокоился и ждал твоих книг. Ты был моей главной надеждой в американской беллетристике… что касается неприятных сторон известности… Вот примерно как это бывает: в ночных клубах незнакомые люди подходят к тебе и говорят: „Так это вы Хемингуэй?“ — и без дальнейших объяснений виснут у тебя на шее. Или начинают лапать тебя, что малоприятно, а то и твою жену или знакомую, а когда ты делаешь им замечания, предупреждаешь и, наконец, вынужден дать им пинка, то это попадает в газеты…
Нельзя же все время сидеть дома, но стоит выйти, и, как только что-нибудь случается, газеты тут как тут. Они почему-то не пишут ни о том, что ты встаешь на рассвете и принимаешься за работу; ни о том, что никогда не отказываешься послужить своей стране; ни о том, что ты сам, твой брат и старший сын были ранены на последней войне; ни о том, что оба твои деда сражались и были ранены в гражданской войны (в США 1861–1865 годы. — Ю.Б.); ни о том, что ты был ранен врагом 22 раза, из них шесть раз в голову, и тебе прострелили обе ноги, оба бедра и обе руки, ни о том, что твоя единственная цель — быть лучшим американским прозаиком… Я никогда не был святым, Боб, и в наш век жить куда труднее, чем в средние века, а ведь я прожил в нем полсотни лет да плюс еще год. И, может статься, скоро сенатор Маккарти, да провались он в преисподнюю, решит, что со мною пора кончать… Я стараюсь писать как можно лучше и мало что знаю о наших предках и не пытаюсь романтизировать их, как это делает Фолкнер…»
И в приписке письма: «Боб, дорогой, пожалуйста, не говори никому и не пиши о том, сколько раз меня ранило. Я просил „Кейп“ и „Скрибнерс“ (американские издательства. — Ю.Б.) не распространяться о моей военной службе — мне это неприятно и портит все, чем я горжусь. Я хочу, чтобы меня знали как писателя, а не как охотника, бузотера или выпивоху. Я хотел бы быть честным писателем, и пусть меня судят как такового».
Хемингуэй постоянно пытался разделить свой образ писателя и человека. И всегда возмущался, когда ему что-то навязывали, в частности с теориями Карла Маркса: «Нет, я не могу читать Мавра, — говорил он, — он только испортит мой стиль. Оглянуться не успеешь, как я начну употреблять такие слова, как прибавочная стойкость, абсолютное и относительное обнищание пролетариата, диктатура пролетариата и так далее».
В письме к своему русскому поклоннику, пропагандисту его творчества и переводчику Ивану Кашкину Хемингуэй писал в августе 1935 года: «…Я не могу быть сейчас коммунистом, потому что я верю только в одно: в свободу. Прежде всего я подумаю о себе и о своей работе. Потом позабочусь о своей семье. Потом помогу соседу. Но мне дела нет до государства. Оно до сих пор означало для меня лишь несправедливые налоги…»
И далее в письме: «Писатель — он что цыган. Он ничем не обязан любому правительству. И хороший писатель никогда не будет доволен существующим правительством, он непременно поднимет свой голос против властей, а рука их всегда будет давить его. С той минуты, как вплотную сталкиваешься с любой бюрократией, уже не можешь не возненавидеть ее. Потому что как только она достигает определенного масштаба, она становится несправедливой…»
«Единственная награда писателя в том, чтобы хорошо делать свое дело, и это достаточная награда для каждого. Нет для меня зрелища недостойнее того, чтобы человек пыжится, стараясь попасть во Французскую академию или в любую академию…»
Читаешь признания Хемингуэя, а перед глазами возникают картины награждения наших отечественных деятелей культуры, в том числе и писателей, из державных рук. Как подхалимно принимают они награды, как по-детски радуются этим побрякушкам, как присягают на верность служить режиму. Ангажированность и холуйство — мета многих наших «властителей дум». И думы-то у них в основном кремлевские… Но, как говорят на Украине, «извиняйте, дядьку». Вернемся к Хемингуэю. Еще в одном письме к Ивану Кашкину он писал:
«Вы, должно быть, не пьете. Я заметил, что вы с пренебрежением отзываетесь о бутылке. Я пью с 15-летнего возраста, и мало что доставляло мне большее удовольствие. Когда целый день напряжение работала голова и знаешь, что назавтра предстоит такая же напряженная работа, что может отвлечь мысль лучше виски и перевести ее в другую плоскость?.. Я лучше откажусь от ужина, чем от стакана красного вина с водою на ночь. Только в двух случаях пить нехорошо — когда пишешь и когда сражаешься. Это надо делать трезво…»
Хемингуэй много и охотно говорил о литературе и о том, как он работает. «Писать хорошо — значит писать правдиво. А правдивость рассказа будет зависеть от того, насколько автор знает жизнь и насколько добросовестно он работает, чтобы, даже когда он выдумывает, это было как на самом деле…» «Никто толком не знает, что такое воображение, кроме того, что мы получаем его задаром. Может быть, оно заложено в наследственном опыте. Вполне вероятно. После честности это второе качество, необходимое писателю…»
Совет: «Всегда останавливайтесь, пока еще пишется, и потом не думайте о работе и не тревожьтесь, пока снова не начнете писать на следующий день». «Не думайте о работе. Как только начнете думать об этом, сейчас же одергивайте себя. Думайте о чем-нибудь другом. Этому непременно надо научиться». Думать о другом, это, наверное, думать о спорте, о рыбной ловле и женщинах?..
Кто-то спросил Хемингуэя, как узнать, есть ли талант или нет? Папа Хэм ответил: «Пишите. Поработайте лет пять, и если тогда поймете, что ничего из вас не выходит, застрелиться всегда успеете» Мысль о роковом выстреле, очевидно, никогда не покидала Хемингуэя.
И последняя главная цитата: «О том, как надо создавать художественное произведение, правил нет. Иногда оно пишется легко и достигает совершенства. Иногда процесс этот подобен сверлению скалы, а затем подрыву ее с помощью заряда». Взрывайте, любители литературы, взрывайте!..
Данный текст является ознакомительным фрагментом.