Я боюсь хамства
Я боюсь хамства
Я боюсь хамства. Потому что если тебя обхамили, ты в любом случае в проигрыше. Не ответил хаму — значит, утерся, а ответил — опустился до его скотского уровня. Ситуация безвыходная. Хотя, если хамит человек, выход все-таки есть. Дать в морду, например.
А если хамит окружающая среда? В восемьдесят шестом году я впервые в жизни с какой-то делегацией выехал в капстрану — Грецию. У нас тогда еще понятия не имели о наружной рекламе (как и о любой другой) и художественное оформление столицы состояло из лозунгов «Слава КПСС!», «Коммунизм неизбежен!» и, на худой конец, «Мир, труд, май!» В Афинах я впервые в жизни увидел буйство наружной рекламы. Я ходил, зачарованный — как красиво! «Никогда, — думал я, — никогда у нас не будет такого!» Как я ошибался!
И ведь воистину — ко всему человек, подлец, привыкает. И быстро-то как! Ходим и уже не замечаем, что там для нас написали и нарисовали, истратив на это бешеные деньги. Устали. Защищаемся.
А дети, например, нет. Я недавно с изумлением слушал, как трое пятилетних общались между собой, используя исключительно слоганы телерекламы. Эту беспомощно-хамскую пародию на молодежный сленг — врубайся по-быстрому, оторвись по-черному... Дивное русское слово — «Сникерсни»!
Люди! Конечно, язык — живая вещь. Конечно, он постоянно меняется — хотим мы этого или нет. Конечно, глупо требовать, чтобы мы говорили как сто лет назад и галоши называли мокроступами. Но зачем же его настолько сознательно уродовать? Причем благодаря количеству ежедневных повторений вся эта помойка входит в детские головы как гвоздь в масло. А у нас на ушах нарастает бегемотья шкура — спасаться.
Мне очень хочется поговорить с этими хорошо одетыми молодыми людьми, за большие деньги придумывающими для нас этот нечеловеческий язык. Спросить: «За что?». В глаза посмотреть, на худой конец.
А вы не заметили, с какого момента реклама перестала обращаться к вам на «вы» и начала беспардонно тыкать? Недавно. «Как?! Ты еще там? Они уже здесь!» Так, видимо, доверительней.
Вижу у дороги большой рекламный щит какой-то стоматологической клиники (они у нас все в один день вдруг стали называться американскими, французскими, немецкими) и читаю: «Немцы предельно внимательны». «Стоп, — говорю я себе, — это же привет от доктора Геббельса!» То есть немцы предельно внимательны. А французы, наоборот, нет. А русские еще и туповаты. Ребята, вы что, с ума сошли?
А как вам сеть ресторанов восточной кухни под общим названием «Япошка»? На очереди армянские рестораны «Армяшка» и ресторан кошерной кухни «Жиденок». Что с вами, господа?
Ничего, ходим. Не вникаем.
Хаваем.
А мне, дураку, казалось, что оскорбление нации — подсудное дело.
А как трогательны провинциальные попытки соответствовать духу времени! Вы не увидите в маленьком городе магазин с вывеской, скажем, «Электроника». Нет! Это непременно будет «Мир электроники». Так сейчас надо. «Планета колготок», «Вселенная лифчиков»! И под этим — замурзанный ларек.
Ну и напоследок — шедевр: «Секонд хенд — новая коллекция».
Весь день ходил счастливый.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКДанный текст является ознакомительным фрагментом.
Читайте также
«Я боюсь умереть молодым…»
«Я боюсь умереть молодым…» Lascia mi virere!..Morir si giovane! Я боюсь умереть молодым, На заре соблазнительных грез, Не упившись всем счастьем земным, Не сорвавши всех жизненных роз. Пышной лентой раскинулась жизнь предо мной: Все в ней блеск, все краса, все лазурь! Как пленителен
«Я боюсь перестать смеяться…»
«Я боюсь перестать смеяться…» Я боюсь перестать смеяться, Чтобы вновь не услышать боль. Но сегодня играю роль Отдыхающего паяца. Так спокойно и просто с вами, Шелестит по шоссе пикард, И заплаканный сонный март Тишину овевает снами. Пересыпанный звездной
«Я боюсь пробуждений…»
«Я боюсь пробуждений…» Я боюсь пробуждений, Когда светлосерый рассвет Давит в тонкие стекла Неотвратимостью лет. Я боюсь побуждений — Обманчиво-пестрой тщеты, В мире сделано столько, Что больше не сделаешь ты. Нужно снова подняться И снова посеять зерно, Чтобы в
«Боюсь, что не осилю муки…»[79]
«Боюсь, что не осилю муки…»[79] Вадиму Андрееву Боюсь, что не осилю муки И отойду туда — на край… И мне архангел близорукий Укажет по ошибке рай… И бедная моя, скупая, Тяжелодумная моя Душа, порог переступая, И не решась, и не дойдя, Холодные увидит своды И тот
«Я Вас, признаться, вовсе не боюсь…»
«Я Вас, признаться, вовсе не боюсь…» Я Вас, признаться, вовсе не боюсь, Но видя вас в чужих объятьях, стыну. Вы – счастье, что рождает в сердце грусть. И счастлив я, что Вами не покинут. Один лишь раз кивнули как-то мне, И я сражён, как вражескою пулей. Пишу я Вам, хоть знаю: и
«С тобой я ничего не боюсь!»
«С тобой я ничего не боюсь!» Мы вышли из прокуратуры и остановились у крыльца. После полутемной комнаты солнце ослепило нас.— Как все странно! — сказала мама. — Прокурор, кажется, очень славный, сердечный человек. И все же все это так необычно, что голова кружится! Сколько
Я БОЮСЬ
Я БОЮСЬ Мать держит меня на руках. Мы смотрим зверей, которые в клетках.Вот огромный слон. Он хоботом берет французскую булку. Проглатывает ее.Я боюсь слонов. Мы отходим от клетки.Вот огромный тигр. Зубами и когтями он разрывает мясо. Он кушает.Я боюсь тигров. Плачу.Мы уходим
Глава четвертая «Боюсь Преображенских»
Глава четвертая «Боюсь Преображенских» Бирон, несмотря на все его горе, мог быть доволен. Его стряпня вполне удалась, и он надежно обеспечил свое будущее – точнее, так ему тогда казалось. Согласно Акту – завещанию Анны Иоанновны императором был объявлен Иван III Антонович,
«С тобой я ничего не боюсь!»
«С тобой я ничего не боюсь!» Мы вышли из прокуратуры и остановились у крыльца. После полутемной комнаты солнце ослепило нас. — Как все странно! — сказала мама. — Прокурор, кажется, очень славный, сердечный человек. И все же все это так необычно, что голова кружится!
13 «Я СОВСЕМ НЕ БОЮСЬ УМЕРЕТЬ»
13 «Я СОВСЕМ НЕ БОЮСЬ УМЕРЕТЬ» «Происхождение человека» было последней серьезной схваткой Дарвина с неведомым. Этой работой отмечен конец долгого и беззаветного подвижничества. Хотя до 1877 года Дарвин нигде открыто не признается, что оставил мысль создать свой Великий
Чего я боюсь и на что надеюсь
Чего я боюсь и на что надеюсь Да, власть сейчас удержать трудно, потому что уже хлебнули вина воли, головы пошли кругом, свободы вкусили, а законы, а суды все никак не заработают, никак не сдвинется с места та сторона демократии, которая называется ответственность, которая