Досье ФБР

Досье ФБР

Он критиковал Советский Союз, отказывался туда ездить и противился раскрытию атомных секретов, до тех пор пока не будет создано мировое правительство. Он никогда не участвовал в проекте по созданию бомбы и не обладал никакой секретной информацией, касающейся технологии ее изготовления. Тем не менее Эйнштейн невольно оказался в водовороте событий, демонстрирующих, сколь подозрительно, назойливо и некомпетентно могло быть ФБР, охотившееся за призраком советского коммунизма.

“Красная угроза”[96] и расследование подрывной деятельности скрытых коммунистов были в какой-то мере обоснованны, но дознание велось столь топорно, что скорее напоминало охоту на ведьм. Подобными расследованиями всерьез занялись в начале 1950 года, когда Америку ошеломило известие о создании Советами собственной атомной бомбы. В течение первых недель этого года президент Трумэн запустил программу создания водородной бомбы, Клаус Фукс, немецкий физик, бежавший из Германии и работавший в Лос-Аламосе, был арестован как советский шпион, а сенатор Джозеф Маккарти произнес знаменитую речь, где утверждал, что у него есть список сотрудников Министерства иностранных дел, состоящих в коммунистической партии.

Эйнштейн как глава Чрезвычайного комитета ученых-атомщиков, к огорчению Эдварда Теллера, не поддержал проект создания водородной бомбы. Но и открыто Эйнштейн не высказался против этого проекта. Когда Абрахам Йоханнес Масте, выдающийся пацифист и активный деятель социалистического движения, попросил его присоединиться к петиции с просьбой отложить разработку нового оружия, Эйнштейн отказался. “Ваше новое предложение представляется мне абсолютно непрактичным, – написал он. – До тех пор пока соревнование в области вооружений превалирует, остановить такой процесс в одной стране невозможно”³⁶. Он считал более разумным попытаться решить эту проблему в глобальном масштабе, что для него означало создание мирового правительства.

Через день после того, как Эйнштейн написал это письмо, Трумэн объявил о начале полномасштабных работ по созданию водородной бомбы. Эйнштейн из своего дома в Принстоне записал трехминутное выступление для премьерной вечерней воскресной передачи на NBC, называвшейся “Сегодня с миссис Рузвельт”. После смерти мужа бывшая первая леди стала рупором прогрессивизма[97]. “Каждый шаг является неизбежным следствием шага предыдущего, – сказал он о гонке вооружений. – А в конце пути уже вполне ясно вырисовывается полное уничтожение”. На следующий день New York Post вышла с таким заголовком: “Эйнштейн предупреждает мир: объявление водородной бомбы вне закона или гибель”³⁷.

В своем выступлении по телевизору Эйнштейн счел необходимым сказать еще вот о чем. Его все больше волнует усиление мер безопасности, предпринимаемых правительством США, и его готовность поступиться свободами своих граждан. “За лояльностью граждан, особенно государственных служащих, внимательно следит полиция, день ото дня становящаяся все более могущественной, – предупреждал он. – Свободомыслящих людей это оскорбляет”.

Как бы в подтверждение его правоты ровно на следующий день Джон Эдгар Гувер, ненавидевший коммунистов, и Элеонора Рузвельт, испытывавшая практически те же чувства, обратились в отдел национальной безопасности ФБР и запросили информацию о лояльности Эйнштейна и о его возможных связях с коммунистами.

В результате через два дня появился пятнадцатистраничный документ, где перечислялось тридцать четыре организации, некоторые из которых предположительно могли быть прикрытием для коммунистической деятельности. Эйнштейн либо имел к ним какое-то отношение, либо разрешил им использовать свое имя. Сюда входил и Чрезвычайный комитет ученых-атомщиков. “Он главным образом пацифист и может считаться сторонником либеральных идей”, – так кончалась эта докладная записка. Эйнштейна не обвинили ни как коммуниста, ни как человека, передающего информацию подрывным элементам³⁸.

В самом деле, не было ничего, что хоть в какой-то мере связывало Эйнштейна с угрозой безопасности страны. Однако чтение этого досье заставило агентов ФБР действовать в духе кистоунских копов[98]. Они путались и не могли ответить, например, на такие вопросы: была ли Эльза Эйнштейн его первой женой, была ли Хелен Дукас советским шпионом в Германии, ответствен ли Эйнштейн за то, что Клаус Фукс оказался в Соединенных Штатах. (Во всех трех случаях правильный ответ – нет.)

Агенты пытались проверить конфиденциальную информацию о том, что Эльза якобы рассказывала знакомым в Калифорнии об их сыне, Альберте Эйнштейне-младшем, которого они держат в России. На самом же деле Ганс Альберт Эйнштейн в это время уже был профессором в Беркли. Ни он, ни Эдуард, все еще находившийся в швейцарской лечебнице, никогда в России не были. (Если для такого слуха и были основания, то речь могла идти о вышедшей замуж за русского дочери Эльзы Марго, которая приехала в Штаты после их развода, но ФБР до этого не докопалось.)

ФБР начало собирать слухи об Эйнштейне еще в 1932 году, после пространного доноса миссис Фросингэм и ее женщин-патриотов. Теперь подобные материалы сотрудники ФБР собирали систематически и составляли все разраставшееся досье. В него входило и сообщение некой женщины из Берлина, которая послала Эйнштейну придуманную ею схему выигрыша в берлинской лотерее и, когда письмо осталось без ответа, решила, что он коммунист³⁹. Ко времени его смерти Бюро накопило в четырнадцати папках 1427 страниц. Все они помечены грифом “Секретно”, но ничего секретного не содержат⁴⁰.

Оглядываясь назад, можно сказать, что в истории с досье ФБР наиболее примечательно не это странное собрание слухов, а полное отсутствие действительно важной информации. Эйнштейн на самом деле, хотя и невольно, имел дело с советским шпионом. Но ФБР об этом и не догадывалось.

Шпионом была Маргарита Коненкова, жившая в Гринич-Виллидж со своим мужем Сергеем Коненковым, русским скульптором-реалистом. О Маргарите Коненковой мы уже упоминали. В прошлом юрист, она владела пятью языками и знала, так сказать, способ очаровывать мужчин. Как секретный советский агент она должна была по мере возможности оказывать влияние на американских ученых. Эйнштейну ее представила его падчерица Марго, и во время войны она стала частым гостем в Принстоне.

Роман с вдовцом Эйнштейном завязался либо по обязанности, либо по зову сердца. Однажды летом 1941 года она пригласила его провести уик-энд в летнем домике на Лонг-Айленде с небольшой компанией друзей. К всеобщему удивлению, Эйнштейн приглашение принял. Уик-энд на Лонг-Айленде прошел приятно: Эйнштейн плавал на лодке по проливу и, сидя на крыльце, что-то вычислял. В какой-то момент они отправились на пустынный пляж наблюдать закат, где их чуть не арестовал местный полицейский, не подозревавший, кто такой Эйнштейн. “Вы что, читать не умеете?” – спросил он, указывая на знак, запрещающий проход. С Коненковой они оставались любовниками вплоть до ее возвращения в Москву в 1945 году. Тогда ей был пятьдесят один год⁴¹.

Коненковой удалось представить Эйнштейна советскому вице-консулу в Нью-Йорке, который тоже был шпионом. Но Эйнштейн не был человеком, имевшим отношение к секретам, которыми мог бы поделиться, и нет никаких свидетельств, что он вообще хотел бы помочь Советам таким образом. Когда Маргарита пыталась убедить его посетить Москву, Эйнштейн ответил категорическим отказом.

Об этом романе и о потенциальной угрозе безопасности стало известно не благодаря слежке ФБР, а из-за девяти любовных писем, написанных Эйнштейном Коненковой в 1940-х годах, которые стали достоянием гласности в 1998 году. Кроме того, бывший советский шпион и высокопоставленный сотрудник советских спецслужб Павел Судоплатов опубликовал достаточно взрывоопасные, но не во всем заслуживающие доверия воспоминания, согласно которым она была агентом, работавшим под кодовым именем Лукас⁴².

Письма Эйнштейна были написаны через год после отъезда Коненковой из Америки. Ни она, ни Судоплатов, ни кто-либо еще никогда не утверждали, что Эйнштейн вольно или невольно выдал какие-нибудь секреты. Однако из его писем ясно, что в свои шестьдесят шесть лет он не утратил способность любить, по крайней мере в письмах, но, вероятно, и не только в них. “Недавно я сам вымыл голову, но без большого успеха, – пишет он в одном из писем. – Я не столь старателен, как ты”.

Хотя у него была русская любовница, Эйнштейн ясно давал понять, что он не безоговорочный поклонник России. В одном из писем он злословит о прошедшем в Москве военизированном праздновании Первого мая: “С опаской я наблюдаю за этой нарочитой демонстрацией патриотизма”⁴³. Он всегда, еще с тех пор, когда мальчиком видел марширующих немецких солдат, чувствовал себя неловко, когда отмечал чрезмерные проявления национализма и милитаризма. Для России он исключения не делал.