"Законы" революции

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

"Законы" революции

Сложив с себя полномочия наркома по иностранным делам, Троцкий, напомню, неожиданно для многих 14 марта 1918 года был назначен народным комиссаром по военным делам (а позже и по морским делам). Одновременно он стал и Председателем Высшего Военного Совета Республики (ВВСР). Как это произошло? Почему Ленин остановил свой выбор на Троцком?

На мой взгляд, Ленин более чем кто-либо понимал, что сейчас в этом деле главную роль будет играть способность политически оценить необходимость создания военной организации как важнейшего элемента выживания революции. Здесь нужна революционная страсть, помноженная на решительность, талант лично воздевь массы, умение твердой рукой пресечь партизанщину, неорганизованность, стадность. Руководитель этого ведомства в тот момент должен был обладать популярностью, партийным авторитетом и политическим весом. Ленин решил, что таким человеком является именно Троцкий.

Было еще одно, очень важное обстоятельство, повлиявшее на выбор Ленина. Ему было ясно, что боеспособную Красную Армию невозможно создать без помощи военных специалистов — генералов и офицеров старой армии. Но очень многим большевикам, в том числе и некоторым вождям партии, это казалось недопустимым. В этом вопросе Троцкий без колебаний встал на сторону Ленина. Именно Лев Давидович еще до назначения его в военное ведомство предложил создать для руководства обороной страны и строительства Красной Армии Высший Военный Совет (ВВС) из бывших генералов, согласившихся сотрудничать с Советской властью. Высший Военный Совет возглавили комиссары, но основную роль в нем играли военные специалисты во главе с бывшим начальником штаба Ставки царской армии генералом М.Д.Бонч-Бруевичем.

Лидер революции редко ошибался в людях. Не ошибся он, как подтвердит история, и в случае назначения Троцкого на пост наркомвоена. Ленин людей "примерял" на себя.

Ленин проницательно увидел, что в ситуации, когда революция висела на волоске, руководителем военного ведомства должен быть не столько профессионал, сколько человек, обладающий огромной энергией, способный заразить все свое окружение непоколебимой уверенностью в успехе. Троцкий оправдал надежды Ленина в Октябрьском восстании, в разгроме мятежа генерала Краснова.

Выскажу еще одно предположение. Ленин верил в мировую социалистическую революцию. Он знал, что если бы она произошла, то непременно втянула бы в свою орбиту и нашу страну. В этих условиях Троцкий был бы особенно полезен этому процессу. А он и не скрывал, что считает целью создания Красной Армии не только защиту Советской России, но и решительную поддержку международных революционных процессов. Выступая с речью на заседании Московского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 19 марта 1918 года, новый нарком по военным делам заявил: "При помощи этой армии мы будем не только защищаться и обороняться сами, но сможем содействовать борьбе международного пролетариата". Далее, развивая эту мысль, он сказал еще определеннее: "…при первом раскате мировой революции должны быть готовы принести военную помощь нашим восставшим иностранным братьям". Завершая сказанное, еще больше конкретизировал: "В тот момент, когда германский пролетариат, более близкий к революции, чем кто-либо другой… выйдет на улицу — мы должны будем, уже подготовленные и организованные в боевые отряды, идти к нему на помощь"[6]. Так что назначение Троцкого на высший военный пост в стране было сделано с дальним прицелом. Лев Давидович вначале был удивлен неожиданным предложением.

Позже Троцкий вспоминал об этом: "Так как внутренний враг от заговоров перешел к созданию армий и фронтов, то Ленин хотел, чтоб я встал во главе военного дела. Теперь уж он завоевал на свою сторону Свердлова. Я пытался возражать.

— Кого же поставить: назовите? — наступал Ленин.

Я поразмыслил и — согласился. Был ли я подготовлен для военной работы? Разумеется, нет. Мне не довелось даже служить в свое время в царской армии. Призывные годы прошли для меня в тюрьме, ссылке и эмиграции. В 1906 году суд лишил меня гражданских и воинских прав…

Я не считал себя ни в малейшей степени стратегом, — продолжал будущий нарком, — и без всякого снисхождения относился к вызванному революцией в партии разливу стратегического дипломатизма. Правда, в трех случаях — в войне с Деникиным, в защите Петрограда и в войне с Пилсудским я занимал самостоятельную стратегическую позицию и боролся за нее то против командования, то против большинства ЦК…"[7]

Ленин был вынужден пойти на крупные перестановки в военной области и потому, что Н.В.Крыленко, Н.И.Подвойский, В.А.Антонов-Овсеенко, К.А.Мехоношин, некоторые другие видные военные деятели революции не поддержали намерение Ленина привлечь многих военных специалистов для строительства Красной Армии и организации защиты Республики. С их революционной точки зрения, нельзя было отказываться от выборности командного состава и ограничивать роль солдатских комитетов, а бывших генералов и офицеров разрешалось использовать лишь под жестким контролем как "консультантов". Но нашествие германских войск показало слабость тех отрядов и частей Красной гвардии, где эти принципы брались за основу.

Да, Ленин не ошибся в своем выборе. Не обладая глубокими военными познаниями в области стратегии, оперативного искусства и тактики, Троцкий компенсировал эти серьезные слабости способностью широкого политического подхода к вопросам обороны и военного строительства, поразительной энергией, умением зажигать и вдохновлять людей.

Став во главе военного ведомства, Троцкий еще до своего первого выезда на фронт без конца выступает на различных заседаниях, совещаниях, съездах, стараясь привлечь к делу строительства Красной Армии все органы власти и слои населения. 19 марта 1918 года он произносит речь на заседании Моссовета, 22 марта — в Алексеевском Народном доме и в тот же день делает большой доклад на заседании ВЦИК[8]. Здесь нарком язвительно критикует своих оппонентов-меньшевиков Ильина, Дана, Мартова, других революционеров, не желавших "диктатуры большевиков".

— Гражданин Дан рассказывал нам тут, как, дескать, "происходят Наполеоны", как бывает, что комиссары не умеют доглядеть. Но помнится мне, что корниловщина выросла не при советском режиме, а при режиме Керенского (Мартов: "Будет новая корниловщина")… Новой еще нет, а пока мы поговорим о старой, о той, которая была и которая, у кое-кого на лбу оставила ясный отпечаток навсегда. (Аплодисменты.)[9]

Троцкий выступает в Совете Народных Комиссаров, на I Всероссийском съезде народных комиссаров, в Сергиевском Народном доме, на IV общегородской Московской конференции фабрично-заводских комитетов и профсоюзов, на V съезде Советов, на многочисленных совещаниях. Тема везде одна: армия. Какой она должна быть? Что нужно сделать для ее создания? В своем письменном обращении к народу Троцкий формулирует задачу следующим образом: "…начала, которые правительство полагает в основу создания армии: всеобщее обязательное воинское обучение в школах, на заводах и в деревнях; немедленное создание сплоченных кадров из наиболее самоотверженных борцов; привлечение военных специалистов в качестве консультантов… насаждение военных комиссаров в качестве блюстителей высших интересов революции и социализма "[10].

Троцкий взялся за новое для него дело со страстью одержимого: выступал, писал, инструктировал, принимал множество людей. Через его кабинет, быстро обставленный Сермуксом, в здании бывшего Александровского кадетского училища проходили командиры отрядов Красной гвардии, старые чиновники интендантского ведомства, вновь назначенные комиссары, бывшие генералы и полковники Николаевской военной академии, матросы, журналисты. Почти ежедневно Троцкий обсуждал военные вопросы один на один с Лениным. Впрочем, с марта 1918 года, когда почти все члены правительства поселились в Кремле{8}, повседневно общался с Лениным не только Троцкий. Позже он вспоминал об этом времени:

"В кавалерийском корпусе, напротив Потешного Дворца, жили до революции чиновники Кремля. Весь нижний этаж занимал сановный комендант. Его квартиру теперь разбили на несколько частей. С Лениным мы поселились через коридор. Столовая была общая. Кормились тогда в Кремле из рук вон плохо. Взамен мяса давали солонину. Мука и крупа были с песком. Только красной кетовой икры было в изобилии, вследствие прекращения экспорта. Этой неизменной икрой окрашены не в моей только памяти первые годы революции…

С Лениным мы по десятку раз на день встречались в коридоре и заходили друг к другу обменяться замечаниями, которые иногда затягивались минут на десять и даже на четверть часа, — а это была для нас обоих большая единица времени… Облачко брест-литовских разногласий рассеялось бесследно. Отношение Ленина ко мне и членам моей семьи было исключительно задушевное и внимательное. Он часто перехватывал наших мальчиков в коридоре и возился с ними"[11].

В процессе создания Красной Армии новый нарком видел перед собой прежде всего человека в шинели и считал своей главной заботой "революционное воспитание" солдатских масс. Вопросы стратегические, оперативные, тактические, штабные, в которых он был дилетантом, как-то отходили на второй план. Слушая доклады работников комиссариата о ходе формирования новых частей Красной Армии, Троцкий искал идейный "раствор", с помощью которого можно было бы соединить вчерашних крестьян, рабочих, разночинцев, как и бывших офицеров, в одну боевую революционную семью и вместе с тем связать их не только моральной ответственностью, но и правовой, угрожая революционной карой за невыполнение приказа.

В середине апреля, придя из наркомата, Троцкий в один присест написал текст "Социалистической военной присяги". В шести пунктах говорилось о значении военной службы, о долге и чести воина, об обязательстве "добросовестно изучать военное дело", о готовности по первому зову выступить на защиту Советской Республики, не щадя "своих сил и самой жизни" и т. д. Заключительный пункт присяги гласил: "Если по злому умыслу отступлю от этого моего торжественного обещания, то да будет моим уделом всеобщее презрение, и да покарает меня суровая рука революционного закона"[12].

Текст присяги был утвержден ВЦИКом 22 апреля 1918 года. Десятилетиями советские воины, принимая присягу (содержание ее менялось незначительно), конечно, не догадывались, что ее авторство принадлежит "презренному фашистскому наймиту Троцкому" (по терминологии "Краткого курса"). Как бы мы ни относились к бывшему наркому по военным делам, нельзя не отдать должное способности этого человека изложить в двух десятках строк такие идеи, которые не "линяют" под действием времени.

Среди вопросов, которым Троцкий в 1918 году уделял особое внимание, был вопрос о комиссарах и военных специалистах. Обладая острым, масштабным умом, способностью оценить весь драматизм положения Советской Республики, он понимал: массовая мобилизация рабочих и крестьянства — шаг абсолютно необходимый, но недостаточный. Эту массу нужно сплотить, научить, вдохновить, повести вперед. Самородков из народа, избранных командирами, явно недостаточно, чтобы превратить аморфные, слабо организованные отряды в революционные части регулярной армии. Нужны комиссары — политические организаторы и вдохновители этих частей; нужны опыт и знания старого офицерства, тех из них, кто не ушел к белым и кто пока мучительно колеблется.

По инициативе Троцкого в июне 1918 года состоялся I Всероссийский съезд военных комиссаров. Выступая на нем 7 июня, нарком предельно ясно и откровенно изложил две основные функции комиссаров в армии: политическое воспитание бойцов и контроль за действиями командного состава. Троцкий признал, что добровольческий принцип формирования армии оправдал себя "только на треть", ибо в частях "много элемента негодного — хулиганов, лодырей, отбросов". Поэтому "на обязанности военных комиссаров лежит неусыпная работа в области поднятия сознательности в недрах армии и беспощадного искоренения проникшего в нее нежелательного элемента". Троцкий категорически заявил, что "комиссар является непосредственным представителем Советской власти в армии, защитником интересов рабочего класса… Если комиссар заметил, что со стороны военного руководителя угрожает опасность революции, комиссар имеет право беспощадно расправиться с контрреволюционером вплоть до расстрела"[13]. Так Троцким закладывалась идейная беспощадность большевиков, которая переросла затем в жестокость по отношению к многочисленным врагам.

Тогда, кроме большевиков, комиссарами могли быть и левые эсеры. Сам Троцкий, например, назвал левого эсера Кривсшеина "прекрасным губернским комиссаром" в Курске. Но скоро монополия большевиков не только на власть, но и на комиссарство станет безраздельной. Троцкого, как и всех большевистских руководителей, не смущало, что комиссар, исходя из партийной установки, является "защитником интересов рабочего класса", хотя армия в основном была крестьянская… В то время еретическая мысль об антидемократичности диктатуры одного класса (который был в абсолютном меньшинстве по сравнению с крестьянством) едва ли приходила кому-либо в голову. Право комиссара "беспощадно расправиться" сегодня выглядит как один из истоков будущих массовых беззаконий.

Пожалуй, никто так последовательно и решительно не отстаивал идею широкого использования военных специалистов в строительстве Красной Армии и деле защиты революции, как Троцкий. Летом и осенью 1918 года, несмотря на отрицательное отношение к данному вопросу многих видных революционеров, Троцкий опубликовал в центральной печати ряд ярких материалов по этой проблеме. Статьи в "Известиях ВЦИК", "Правде", многочисленные выступления ясно показывали отношение наркома к использованию военспецов. "Офицерский вопрос", "Об офицерах, обманутых Красновым", "Унтер-офицеры, на командные посты!", "Унтер-офицеры", "Красные офицеры", "О бывших офицерах", "Военные специалисты и Красная Армия" и многие другие статьи и речи Троцкого были посвящены главной, кадровой проблеме создаваемой армии.

Наверное, в наиболее полном виде свою позицию относительно использования военных специалистов Троцкий изложил в статье "Военные специалисты и Красная Армия", написанной в последнюю ночь тяжелейшего 1918 года. Троцкий пишет, что ему, последовательному стороннику использования военспецов в Красной Армии, постоянно приходится выслушивать упреки и возражения товарищей по этому поводу. "Когда придирки становились более настойчивыми… — продолжает нарком, — приходилось прибегать к аргументу не столько логическому, сколько эмпирическому:

— А вы можете мне сегодня дать 10 начальников дивизий, 50 полковых командиров, двух командующих армиями, одного командующего фронтом — все из коммунистов?

В ответ на это, — говорил Троцкий, — "критики" уклончиво смеялись и переводили разговор на другую тему"[14].

Конечно, при всех прочих равных условиях Советская власть, рассуждает руководитель военного ведомства, всегда предпочла бы командира-коммуниста некоммунисту… Но никто не предлагал нам выбирать между командирами-коммунистами и некоммунистами. Последних просто не было. Чувствуя исключительно сильную оппозицию принципиальной линии Ленина — Троцкого на широкое использование военспецов, Лев Давидович приводит один за другим убедительные аргументы в защиту своей точки зрения.

"У нас ссылаются нередко, — пишет Троцкий, — на измены и перебеги лиц командного состава в неприятельский лагерь. Таких перебегов было немало, главным образом, со стороны офицеров, занимавших более видные посты. Но у нас редко говорят о том, сколько загублено целых полков из-за боевой неподготовленности командного состава, из-за того, что командир полка не сумел наладить связь, не выставил заставы или полевого караула, не понял приказа или не разобрался по карте. И если спросить, что до сих пор причинило нам больше вреда: измена бывших кадровых офицеров или неподготовленность многих новых командиров, то я лично затруднился бы дать на это ответ"[15].

Подкрепляя свою линию на необходимость использовать бывших поручиков, капитанов, полковников и генералов, Троцкий далее пишет: "Широкая публика знает почти о всех случаях измены и предательства лиц командного состава, но, к сожалению, не только широкая публика, но и более тесные партийные круги слишком мало знают о всех тех кадровых офицерах, которые честно и сознательно погибли за дело рабочей и крестьянской России. Только сегодня мне комиссар рассказывал о капитане, который командовал всего-навсего отделением и отказывался от более высокого командного поста, потому что слишком тесно сжился со своими солдатами. Этот капитан на днях пал в бою…"[16] Когда же речь шла о конкретном факте предательства, здесь Троцкий был непреклонен, даже беспощаден. Об этом, например, свидетельствует дело А.М.Щастного.

Начальник морских сил Балтфлота капитан I ранга А.М.Щастный 27 мая 1918 года был арестован по постановлению наркомвоена Л.Д.Троцкого, которое было одобрено на следующий день Президиумом ВЦИК. Дело по обвинению Щастного в подготовке контрреволюционного переворота слушалось 20–21 июня в Верховном трибунале Республики. Единственным свидетелем обвинения выступал Троцкий. В своих показаниях на заседании трибунала он в качестве главного факта обвинения Щастного приводит содержание политического реферата, который начальник морских сил Балтфлота собирался прочесть на съезде морских делегатов. "Весь конспект с начала до конца, — говорил Троцкий, — несмотря на всю внешнюю осторожность, есть неоспоримый документ контрреволюционного заговора… Это была определенная политическая игра — большая игра, с целью захвата власти. Когда же г.г. адмиралы или генералы начинают во время революции вести свою персональную политическую игру, они всегда должны быть готовы нести за эту игру ответственность, если она сорвется. Игра адмирала (Троцкий ошибочно назвал Щастного адмиралом. — Д.В.) Щастного сорвалась"[17].

Суд был скорым. Но, скорее всего, не правым. Очень похоже, что расстрел, к которому приговорили бывшего царского капитана I ранга, был вынесен лишь за подозрение в нелояльности и попытку установить "диктатуру Балтийского флота". Никаких конкретных улик не было. Надо заметить, что суд над Щастным (если так можно назвать процедуру, где был один свидетель-обвинитель, но не было защитников) — первый политический процесс в Советской России, на котором был вынесен смертный приговор. И еще — первые шаги в этой области были связаны с нарушением законов. Но у революции свои "законы". Часто — беззаконные. Безграничное насилие — апофеоз беззакония. Чрезвычайность революционных законов способна, борясь со злом, творить новое зло, часто большее по масштабам, чем прежнее. Троцкий был идеальным исполнителем этих "законов".

Особенно ярко Троцкий проявил это качество при подавлении Кронштадтского мятежа (март 1921 г.), вспыхнувшего накануне X съезда партии. Когда Троцкому доложили о восстании, он тут же продиктовал обращение:

"К гарнизону и населению Кронштадта и мятежных фортов.

Приказываю:

Всем поднявшим руки против социалистического Отечества немедленно сложить оружие.

Упорствующих обезоружить и передать в руки советских властей.

Арестованных комиссаров и других представителей власти немедленно освободить.

Только безусловно сдавшиеся могут рассчитывать на милость Советской Республики.

Одновременно мною отдается распоряжение подготовить все для разгрома мятежа и мятежников железной рукой…"

Это обращение подписали нарком Троцкий, главком Каменев, командарм 7-й армии Тухачевский, начальник Штаба РККА Лебедев[18]. Сегодня мы знаем, что "железная рука" пролетарской диктатуры казнила руководителей и наиболее активных участников кронштадтских событий.

Много позже, когда на Западе вспомнили кровавую роль Троцкого в подавлении мятежа, он долго оправдывался и в своем "Бюллетене оппозиции", и в письмах своим сторонникам. Эти письма (несколько сотен) оказались вскоре в руках НКВД… Троцкий, объясняя причины жестокого подавления восстания, писал: "Революция имеет свои законы". Она признает только сильных, независимо от того, с кем имеешь дело. "За годы революции у нас было немало столкновений с казаками, крестьянами, даже с группами рабочих (группы уральских рабочих организовали добровольческий полк в армии Колчака)… В разных частях страны орудовали так называемые "зеленые" крестьянские отряды, которые не хотели признавать ни "красных", ни "белых". Бывало, когда "зеленые" сталкивались с "белыми" и терпели от них жестокий урон; но они не встречали, конечно, пощады и со стороны "красных"[19]. Другими словами, по Троцкому, жестокость, безбрежное насилие и непреклонность в его применении и есть важнейший "закон революции".

В "Архиве русской революции" опубликовано множество свидетельств безудержного террора с обеих сторон. Бывший белый офицер В.Ю.Арбатов вспоминал: "Руководитель ЧЕКА города Екатеринославля Валявка по ночам выпускал по десять — пятнадцать арестованных в небольшой огороженный высоким забором двор. Сам Валявка с двумя-тремя товарищами выходил на средину двора и открывал стрельбу по совершенно беззащитным людям. Крики их разносились в тихие майские ночи по всему городу… Белые действовали не лучше; придя, они грабили город целый день…"[20]

Став наркомвоеном, уделяя особое внимание формированию соединений и частей Красной Армии, Троцкий одновременно все больше втягивался в нарастающую борьбу с контрреволюцией, поднявшей голову на необозримых пространствах России. Если период с Октябрьского восстания по март 1918 года В.И.Ленин назвал "победным триумфальным шествием большевизма"[21], то с марта (когда Троцкий возглавил военное ведомство) начался долгий контрреволюционный откат. При этом если "триумфальное шествие" Советской власти сопровождалось, говоря ленинским языком, "не столько военными действиями, сколько агитацией"[22], то волна контрреволюции была кровавой. Приходя рано утром в свой кабинет, Троцкий просматривал целую пачку телеграмм, сообщений, донесений из самых разных мест страны, в которых говорилось о мятежах, восстаниях, выступлениях контрреволюции, десантах интервентов, переходе на сторону врага целых частей и гарнизонов. Один из томов своих сочинений Троцкий посвятил гражданской войне. Период, начиная с марта 1918 года, Троцкий назвал "первым валом контрреволюции".

Мятеж Каледина на Дону, выступление Дутова на Южном Урале, восстание Довбор-Мусницкого в Белоруссии, наступление на Украине германских и австро-венгерских войск, вторжение в Закавказье турецких частей, восстание армянских дашнаков и азербайджанских мусаватистов… На большой оперативной карте в кабинете Троцкого появлялись все новые и новые синие флажки, обозначавшие очередные очаги контрреволюции. Эти синие пятна угрожающе росли, расползались, соединялись друг с другом, сметая красные флажки с названий городов, районов, губерний…

Председатель Высшего Военного Совета постоянно заслушивает представителей фронтов, приглашает военных специалистов, звонит Ленину, старается что-то предпринять, изменить положение, которое быстро становится катастрофическим. Нарком ежедневно отдает множество распоряжений, удачных и неудачных, целесообразных и весьма сомнительных. После принятия решения — по предложению военспецов — об организации войск прикрытия следит, как укрепляются Петроградский и Московский районы обороны, как выполняется постановление о создании волостных, губернских и окружных комиссариатов, как вывозятся оборудование, военное имущество, продовольствие из районов, которым угрожает оккупация.

Троцкий пытается предпринять радикальные меры в военном строительстве. Созданная под его председательством комиссия по делам Главвоздухфлота ставит в Реввоенсовете вопрос о формировании военной авиации[23]. Заботится Троцкий и о наземных родах войск. Через Склянского нарком передает телеграмму: "Совершенно необходимо приступить на Урале или на других заводах к производству танков, использовав для этого, если возможно, части тракторов. Присутствие известного числа танков на Южфронте будет иметь огромное психологическое значение…"[24]. В критический момент весны 1919 года Троцкий готов пойти на страшный шаг, телеграфируя в Москву: "…необходимо создать возможность применения удушливых газов. Нужно найти ответственное лицо для руководства ответственными работами…"[25]. Но то ли "ответственное лицо" не нашли, поскольку в любой революции масса безответственных фигур, то ли дело оказалось сложнее, чем представлялось Троцкому, но, слава богу, опыт мировой войны не нашел "удушливого" продолжения на российских равнинах.

Работоспособность Троцкого была поразительна. Он успевает написать проект Декрета о всеобщем обучении граждан военному искусству, принять назначенных руководителей курсов по подготовке красных командиров, отредактировать Извещение о привлечении на службу в Красную Армию военных специалистов, обговорить с К.К.Юреневым (Председателем Всероссийского бюро военных комиссаров, созданного в апреле 1918 г.) вопрос о работе военкомов, рассмотреть практическую сторону дела в связи с учреждением Всероссийского Главного Штаба… Сотни, тысячи дел проходят через канцелярию Троцкого. Его подпись — на множестве документов того времени: важных и второстепенных, срочных и малопонятных. Назову хотя бы некоторые из них, чтобы представить диапазон работы Председателя Высшего Военного Совета, а с сентября 1918 года (после упразднения ВСС) — Председателя Революционного Военного Совета Республики (РВСР):

1. Положение о "Коллегии военной техники маскировки" для развития "военно-маскировочного искусства…"[26].

2. Распоряжение Воронежскому городскому исполнительному комитету об улучшении чистки в советских учреждениях и исполнении приказов по ловле дезертиров…[27]

3. Телеграмма в Арзамас о необходимости неукоснительного подчинения Ворошилова Сытину[28].

4. Письмо наркому путей сообщения Невскому о выделении вагона-гаража (из бывшего царского поезда) товарищу Орнат…[29]

5. Телеграмма Председателю ЦИК. Копия — Предсовнаркома Ленину. "Категорически настаиваю на отозвании Сталина. На Царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил…"[30]

6. Приказ об изгнании из армии за трусость и шкурничество…[31]

Сотни, тысячи документов… Пока Склянский, заместитель Троцкого по РВСР, не отладил работу Совета, на его деятельности лежала печать спонтанности, даже хаоса и постоянной вынужденной импровизации. Нетрудно представить состояние Троцкого, которому докладывали множество неотложных, кричащих, горящих дел, а в это время на его стол ложились все новые страшные телеграммы: немцы захватили Таганрог; казачий отряд совершил налет на Оренбург; произошло восстание правых эсеров в Саратове; эсеры-максималисты подняли мятеж в Самаре; финские белогвардейцы расстреляли большую группу революционеров в Свеаборге; чехословаки заняли Пензу, Сызрань и Моршанск; генерал Краснов вошел в Лиски… И это всего несколько майских дней 1918 года.

В середине года положение Советской Республики было, наверное, самое тяжелое, на грани безнадежного. Думаю, столь же смертельная опасность будет грозить стране еще один раз, когда в 1919 году Деникин подойдет к Туле. А пока — интервенция англичан, французов, американцев, японцев в Мурманске, Архангельске, Туркестане, Закавказье, Владивостоке, мятеж чехословацкого корпуса, который Антанта объявила своей ударной боевой силой… В сводках замелькали новые политические образования: комитет членов Учредительного собрания в Самаре, эсеровское правительство в Екатеринбурге, Уфимская директория, гетманство Скоропадского… Много позже Троцкий напишет об этом времени: "Многого ли в те дни не хватало для того, чтобы опрокинуть революцию? Ее территория сузилась до размеров старого московского княжества. У нее почти не было армии. Враги облегали ее со всех сторон. За Казанью наступала очередь Нижнего. Оттуда открывался почти беспрепятственный путь на Москву…"[32]

По предложению Ленина 29 июля 1918 года состоялось чрезвычайное объединенное заседание ВЦИК и Моссовета, на котором Ленин выступил с речью "О положении Советской Республики", а затем Троцкий сделал доклад "Социалистическое Отечество в опасности". Ленин впервые провозгласил: Советская Республика снова оказалась в огне войны, которую навязали внутренняя и внешняя контрреволюция. Отныне судьба страны, Советской власти зависит от того, кто победит в этой войне. Поэтому слова "Все для фронта"-должны стать альфой и омегой для каждого. Все понимали: страна на грани катастрофы. Если не принять экстраординарных мер, Республика падет, и контрреволюция отпразднует победу. Троцкий это понимал лучше других. Думаю, в критические месяцы 1918 года, как и на этом заседании, нарком проявил свои лучшие качества: исключительную решительность, готовность бороться до конца, уверенность в том, что не все потеряно, что революцию можно спасти. В зал, куда были приглашены не только члены ВЦИК и Моссовета, но и партийный, профсоюзный, военный актив столицы, падали слова, полные убежденности, силы и исторической правоты. Троцкий говорил суровую, даже страшную правду, одновременно подчеркивая: выход есть, положение небезнадежно, революционная энергия еще не иссякла. Но многие выводы и предложения были жесткими, даже жестокими. Главное, голос Троцкого становился металлическим, нужно вдохнуть в сознание людей уверенность в возможность победы.

"Наши красноармейские части лишены необходимой духовной и боевой спайки, так как не имеют еще боевого закала… Здесь, в этом зале, нас до двух тысяч человек, а то и свыше, и мы в своем подавляющем большинстве, если не все, стоим на одной революционной точке зрения. Мы не составляем с вами полка, но, если нас сейчас превратить в полк, вооружить и отправить на фронт, я думаю, это был бы не самый худший полк в мире. Почему? Потому ли, что мы квалифицированные солдаты? Нет, но потому, что мы объединены определенной идеей, одушевлены твердым сознанием, что на фронте, куда нас отправили, вопрос поставлен историей ребром и что тут нужно или победить или умереть"[33]. Троцкий тут же трансформировал эту мысль в конкретное предложение: для того чтобы в каждом подразделении, части было твердое коммунистическое ядро, которое он назвал "сердцем полка и роты", нужно из Москвы, Петрограда, из других городов послать на фронт наиболее сознательных рабочих, коммунистов, агитаторов. "Петросовет, — заявил Троцкий, — уже постановил четвертую часть своего состава, т. е. около 200 членов, отправить на чехословацкий фронт в качестве агитаторов, инструкторов, организаторов, командиров, бойцов". Как и Ленин, Троцкий проницательно увидел в "дисциплине революционного сознания" спасительный шанс, возможно, последний. Последующие события подтвердили его правоту.

Голос Троцкого стал еще более жестким, когда он заговорил об участившихся фактах перехода на сторону белых военспецов, назвав при этом в качестве примера фамилии Махина, Богословского, Веселаго. Нам нужно, заявил докладчик, "фрондирующее офицерство обуздать железной уздой". Надо взять на учет все бывшее офицерство, которое не желает работать на нас, и "запрятать его в концентрационные лагеря". А если будут замечены подозрительные действия офицера, которому даны командные права, "то, разумеется, виновный — об этом нечего и толковать, тут вопрос ясен и прост — должен быть расстрелян"[34].

Словами Троцкого говорило якобинство русской революции. "Мы не имеем ни одного лица в высшем командовании, у которого не было бы комиссаров справа и слева, и если специалист нам не известен, как лицо, преданное Советской власти, то это комиссары обязаны бодрствовать, ни на один час не спуская глаз с этого офицера. И если эти комиссары, справа и слева с револьверами в руках, — продолжал Троцкий, и его слова были словами русского Робеспьера, — увидят, что военспец шатается и изменяет, он должен быть вовремя расстрелян"[35]. Троцкий призвал крепить волю пролетариата, ибо сегодня воля — это "половина победы".

После выступлений Ленина и Троцкого была принята резолюция, подготовленная Председателем ВВСР, в которой нашли отражение все выводы и предложения, прозвучавшие в докладах. Жестокое время было стихией этих людей. Революция висела на волоске. Троцкий спустя годы мог бы сказать: революцию спасла только воля. Революционная и жестокая воля. Позже эта же воля ее фактически погубит. "Револьверное право" комиссаров, по мнению Троцкого, было лишь неизбежным выражением "суровости пролетарской диктатуры"[36].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.