Глава сорок девятая «Любовные похождения…» в Париже
Глава сорок девятая
«Любовные похождения…» в Париже
Летом Филатов возобновил еще один проект: на этот раз киношный. Это был фильм «Любовные похождения Толи Парамонова», где Филатов выступал сразу в трех ипостасях: был автором сценария, режиссером и исполнителем главной роли. Как мы помним, съемки картины должны были начаться еще год назад, но тогда помешали чисто финансовые причины: недостаток денежных средств. Теперь эти деньги были найдены и проект был возобновлен, а если говорить киношным языком – расконсервирован.
Снимали в Москве, а потом вылетели в Париж. Причем в столицу Франции первыми отправились административная группа и массовка (всего около 30 человек). Филатов, а также Губенко и оператор Николай Немоляев должны были прилететь через пару дней, чтобы утрясти кое-какие свои дела в Москве. Но, когда пришло время вылета, их внезапно тормознули французы, посольство которых не захотело давать им визы. Когда об этом узнали в съемочной группе, находящейся в Париже, там началась паника: ведь денег впритык, и если не начать снимать точно в срок, то съемки сорвутся и могут больше вообще не начаться (второй поездки в Париж им бы никто не оплатил).
Пришлось администраторам фильма подсуетиться и буквально выцыганить злополучные визы. А потом произошла следующая история. Когда Филатов прилетел в Париж и его увидели сотрудники французского МИДа, они удивились: «Это и есть ваш режиссер? Как же он будет снимать: он то ли пьяный, то ли еще что-то». На самом деле Филатов был абсолютно трезв, просто последствия болезни, которая стремительно развивалась в нем, давали о себе знать все сильнее и сильнее. У актера были замедленные, как будто ватные движения, была нарушена координация. Однако окружающие тогда не придали этому значения, посчитав, что Филатов просто сильно устал.
Между тем именно те съемки серьезно подточат здоровье Филатова. Ведь работа в Париже была сопряжена с массой сложностей и препятствий. Рассказывает участница съемок Т. Воронецкая:
«По сценарию в Париже была съемка демонстрации коммунистов, причем эти коммунисты были не простые, а латиноамериканцы, нам нужно было человек 200–300, которые шли бы на манифестацию с горящим сердцем и взором. В Париже сделали круглые глаза и сказали, что они уже не видели лет сто подобных сборищ, да еще со смертельным исходом (по сюжету, именно на такой демонстрации погибал герой фильма Толя Парамонов, застреленный полицейскими. – Ф.Р.). Когда мы подсчитали, во что обходится массовка, поняли, что нужен колоссальный штат людей, чтобы за каждую группу в пять-шесть статистов отвечал человек. На каждого человека должна оформляться страховка, и мы должны были с ним возиться как с супергероем. Средства нам это не позволяли. Леня говорит: «Мне нужна правда жизни на экране, и если у нас не будет этой ключевой сцены, то не будет и фильма, поэтому идите и ищите именно латиноамериканцев. Никаких армян, грузин как замены на экране быть не должно». Мы, совершенно расстроенные, с директором фильма Майей Кантор отправились на поиски этих «коммунистически настроенных» латиноамериканцев, понимая, что у нас нет средств пригласить их через французскую фирму.
В одном джазовом кафе, где мы снимали несколько эпизодов с участием нашего героя, мы увидели прекрасно играющего на скрипке румынского цыгана, внешне вылитого латиноамериканца, который находился в Париже со своим табором, и цыгане с радостью согласились сниматься в фильме. Мы их очень просили, чтобы они не проговорились, что они не латиноамериканцы: на вопрос, какой они нации, должны были молчать.
И вот табор прибыл на съемки демонстрации. Мы сами все загримировались и нарядились, чтобы присоединиться к этому коллективу и выглядеть как можно массовей, но демонстрация все равно получилась очень жиденькой, но и очень правдоподобной. Во Франции, как правило, это небольшие группы людей, которые несут плакаты и транспаранты. У нас так и получилось. Леня сказал: «Теперь я вижу правду жизни на экране. Латиноамериканцы очень убедительны». Потом кто-то в группе нас предал, сказал Лене, что это были цыгане. Леня очень обиделся, но другого выхода из этой ситуации у нас тогда не было.
Была еще сцена, в которой Толик встречается в кафе со своей возлюбленной. Туда же забредают его соотечественники, молодые люди, которые оторвались от своей группы и, пугливо озираясь, ходят «куда положено». Нам снова понадобились статисты, и мы нашли несколько русских с выразительными лицами. А в этом же кафе сидела пара французов-провинциалов, которая проводила в Париже медовый месяц. Молодой муж выглядел вполне по-русски и согласился сняться бесплатно, потому что мы пообещали прокат во Франции. Он даже не играл – просто стоял среди «комсомольцев» с серьезным выражением лица.
По сюжету Толик должен заговорить с ребятами, а они ему рассказывают о переменах на Родине: умер Андропов, пришел Черненко… Тогда Толик бросает: «Передайте вашему Черненко…» – и посылает все Политбюро далеко и надолго. Мы, «комсомольцы», долго бежали от психа из кафе, а Филатов вслед нам громко пел: «Комсомольцы, добровольцы…» Сцена великолепная, но никак нам не давалась – на всех нападал гомерический хохот, дубли портили один за другим. И только этот молодожен оставался невозмутимым, потому что вообще не понимал, что происходит. Когда же посмотрели отснятый материал, оказалось, что именно его недоуменная физиономия выглядит наиболее убедительно.
Наши люди устроены так, что всегда сравнивают себя с жителями Запада. Вот и наша съемочная группа, проходя мимо витрин французских магазинов, решила: а чем мы хуже Голливуда! Вот в Голливуде… вот там… так и мы хотим, чтобы нам платили больше. Однако командировочные – 30 долларов, больше мы платить не могли. Я всех предупредила: не устраивает эта сумма, можете оставаться в Москве. В Москве с этим условием все были согласны и молчали. Когда прибыли во Францию, с людьми творилось что-то невообразимое, просто лучше латиноамериканцев боролись за свои права. Все это осложняло работу. Но и это мы преодолели…»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.