Глава сорок седьмая Эпистолярная дуэль

Глава сорок седьмая

Эпистолярная дуэль

Вернувшись на родину, Филатов оказался втянут в новый скандал – на этот раз эпистолярный. Началом его послужило короткое воззвание Валерия Золотухина, которое он вывесил на доске объявлений «Таганки». Текст его гласил о следующем:

«Всем! Всем! Всем!

Уважаемые коллеги и работники Театра на Таганке! Скоро исполнится 75 лет со дня рождения создателя и художественного руководителя театра Ю. П. Любимова. Отметим этот юбилей приличным исполнением его спектаклей и по возможности достойным поведением! Не принимайте участие ни в каких предприятиях и голосованиях по расколу театра, тем более – в отсутствие его руководителя. (В те дни будущего юбиляра в России не было: он ставил в Финляндии «Подростка» Ф. М. Достоевского. – Ф.Р.) Не поддавайтесь на провокации отдельных нечестивцев, которые сулят вам златые горы после раздела театра! А впрочем, если хотят разделиться, пусть роятся, отпочковываются и улетают. Не покроем себя окончательным позором в глазах потомков. Вспомним на минуту, что дети скажут?!

Председатель совета трудового коллектива Народный артист России Валерий Золотухин. 26 сентября 1992 года».

Это воззвание прочитали все актеры «Таганки»: как любимовцы, так и губенковцы. Последние, естественно, не могли его одобрить, однако из них только у Филатова возникла потребность публично ответить Золотухину. И трудно сказать, что больше двигало Филатовым: давние личные счеты к Золотухину или просто оскорбленное самолюбие, которое не могло остаться безучастным к тому, что тебя отнесли к числу «нечестивцев». В итоге практически на следующий день Филатов написал ответ, который губенковцы размножили и в трех экземплярах повесили в театре на всеобщее обозрение. Причем, чтобы его никто не сорвал, они густо намазали эти листки клеем, чуть ли не «Моментом». Текст филатовского ответа гласил следующее:

«Председателю совета трудового коллектива, Народному артисту Российской Федерации Валерию Золотухину от всего лишь русского артиста Леонида Филатова. Открытое письмо. Уважаемый Валерий Сергеевич! Зная Вашу любовь к эпистолярию, включая такой популярный в России литературный жанр, как жанр политического доноса, рискую обратиться к Вам в форме нелюбимого мною открытого письма.

Ввиду того что я, в отличие от Вас, не ощущаю себя в России Яковом Свердловым, то и не могу предварить свое скромное послание пламенным призывом: «Всем! Всем! Всем!..»

Нет, не всем. А лично Вам, уважаемый Валерий Сергеевич. Объясните, пожалуйста, стране, откуда такая истерика?.. Кто убивает Мастера?.. Что у него отнимают?.. Его репутацию?.. Его имя?.. Кто стреляет по нему из пулемета?.. Из каких кустов?.. Кто эти низкие твари?.. Поименно, пожалуйста. Как только мы узнаем имена этих сволочей, вся творческая интеллигенция Москвы выйдет с дрекольем на Красную площадь! В том числе и я с матерью, женой и сыном!.. Вы только покажите нам, где скрываются эти суки… Кто обижает Великого?.. Кто отнимает у него славу?.. Кто макает его лицо в грязь?.. Жиды?.. Православные?.. Коммунисты?.. Вы только назовите!

Я имел счастье слушать Ваше выступление в Моссовете. Вы сказали: «Раздел театра – это гибель театра!» Редкий по силе афоризм. Почти Лесков. Если вдуматься, можно сойти с ума. Честно говоря, только в эту минуту я понял, почему Валентин Распутин называет Вашу прозу «инструментальной».

К сожалению, Вы никак не прокомментировали свой великий тезис, поэтому он выглядит так же бездоказательно, как лозунг «Слава КПСС». Но, в конце концов, гений говорит, а мир ловит. Будем надеяться, что потомки расшифруют эту загадочную фразу.

В своем обращении к народу Вы пишете: «Не поддавайтесь на провокации отдельных нечестивцев…» Ну во-первых, нельзя сказать, что Вы – большой скромняга. С таким обращением мог бы выступить как минимум Александр Невский, и то накануне Чудского озера. А во-вторых, кто эти «нечестивцы»? Поди, те же евреи?.. Или все-таки литовцы?.. Или коммунисты, тайно возглавляемые Лигачевым?.. Не лукавьте, Валерий Сергеевич, назовите их по именам. Глядишь, и разговор пойдет более серьезный. И в-третьих. Поскольку Вы клеймите «нечестивцев», надо полагать, Вы считаете себя человеком чести… А можно поинтересоваться, кто Вам это сказал?.. Вы проводили опрос на территории России?.. Так и хочется спросить: «Вы это серьезно?..»

Но если это серьезно, то я скажу всерьез: я Вам завидую, Валерий Сергеевич! Завидую Вашей наглости. Вашей отваге. Вашей глупости, наконец. Вы раскованны, как кошка. Вам даже не страшно, что Вас наблюдают миллионы неглупых глаз.

Когда я был секретарем Союза кинематографистов бывшего СССР, меня все-таки выбирали. А Вы даже на малом пространстве Театра на Таганке выбрали себя сами. Вы теперь председатель совета трудового коллектива, о чем трудовой коллектив даже не подозревает…

Вы заканчиваете свое последнее литературное произведение патетическим криком: «Что дети скажут?..» Ох, пораньше бы Вам задуматься на эту тему, Валерий Сергеевич!.. Лично я знаю, что скажут о Вас Ваши дети. Во всяком случае, один из них, которого я воспитываю. Но пересказывать не буду. Спросите сами.

Не стану делать вид, что жду диалога. Я знаю, что Вам нечего мне ответить. Ну, разумеется, кроме мутной и однообразной демагогии: «Мастер… Учитель… Создатель…»

Да, разумеется, Мастер. Уж я-то понимаю это, как никто другой. Я оплатил громадным куском жизни свою любовь к Мастеру. В отличие от Вас, Валерий Сергеевич. Вы в это время принимали очередную присягу на предательство.

Вы предали не одного Мастера. Нескольких. И именно в ту пору, когда они нуждались в Вашей защите. Сегодня защищать Мастера легко. За это никто не отрубит Вам голову. Да и не от кого – никто не рискнет напасть.

Кто желает зла Юрию Петровичу Любимову?..

Окститесь, Валерий Сергеевич!

Не станцуется у Вас этот сценарий. Не получится. Ну никак не выходит параллель ни с Мейерхольдом, ни с королем Лиром, ну никак… Не соврется, не сложится.

С кем Вы воюете?.. Кого и от кого защищаете?.. Вы же верующий человек. Ну, спросят Вас на Страшном суде: «Где твой брат Авель?» Что вы ответите?.. «Я не сторож брату моему»?..

Скорее всего, так и ответите. Вы и на Страшный суд явитесь с удостоверением Народного артиста Российской Федерации. Как в былые времена в райком. Но Господу ведь все равно – Народный Вы или нет, артист или сантехник.

При том, что я Вам завидую, мне Вас еще и жаль. Жаль глубоко и всерьез. Я даже не знаю, что пронзительнее – зависть или жалость?

С одной стороны, конечно, занятно прожить жизнь таким незамысловатым прохвостом, как вы, а с другой стороны, – ввиду наличия Господа Бога, – небезопасно. Светского способа спастись я не знаю. Может быть, помыться в бане и немножко подумать?.. А?.. С уважением (хоть Вы и не поверите), Ваш Леонид Филатов.

Р.S. Не советую Вам и Вашим единомышленникам срывать это письмо со стендов. Во-первых, это некрасиво и недемократично само по себе, а во-вторых, в этом случае я вынужден буду опубликовать его в прессе. Мне этого не хотелось бы. Будем вести интеллигентную и разумную полемику… Или как?.. А впрочем, как скажете».

Золотухин поначалу не хотел вступать в полемику с Филатовым, поскольку решил, что его коллега написал письмо сгоряча, что он одумается. Но тот молчал. И тогда Золотухин решился написать ответ. На календаре было 4 октября. Вывешивать свое письмо на стенде объявлений в театре Золотухин не стал (об этом его попросил сын Денис), а отправил почтой. В нем значилось следующее:

«Посеешь поступок – пожнешь привычку. Посеешь привычку – пожнешь характер. Посеешь характер – пожнешь судьбу. Эпиграф. Леонид Алексеевич! Месяц я ждал извинения от Вас, оно не последовало. Видимо, раскаяние чуждо Вашей природе или не хватает мужества. Напомню Вам слова, сказанные Вами Галине Волгиной несколько лет назад: „Он – бездарь. Местечковый режиссер. Он поссорил актеров Театра на Таганке и лишил заработка мою жену. Единственное, чего я хочу, чего я жажду, – его смерти, его физической смерти. А как художник – он давно труп“.

Через несколько месяцев после этого разговора Эфроса действительно не стало. Боже меня упаси приписывать Вам смертный грех – трагически сошлось. Мы все в той или иной степени повинны в безвременной кончине Мастера. Но то, что Вы не весьма разборчивы в выборе слов и действий для достижения Вашей сиюминутной цели, – факт. Теперь Вы возглавили тяжбу с Любимовым. Завидная последовательность. Урок Эфроса не пошел Вам впрок. Вы даете оценку художественному потенциалу Любимова, в печати появляются рассуждения Ваши – «каким он был, каким он стал» и т. д. По рангу ли, Леонид Алексеевич? «Я возмущена этой падалью!» – воскликнула старейшая актриса нашего театра, прочитав Ваше открытое письмо. «Словесные изгаляния… злые выпады… из меня Павлика Морозова сделать не удастся», – сказал мой сын, к мнению которого Вы апеллируете.

Свою оценку Вашему письму я не стану давать, она лежит за гранью словесных определений. Надеюсь, вы улавливаете аллегорию? Зачем Вы впутываете моего сына в этот публичный блудословесный турнир? Ведь мы с Вами держали уговор быть как можно более бережливыми друг к другу в этом деликатном пункте. И вдруг Вы таким безобразным способом нарушаете наши условия. Не навязывайте моим детям Ваше отношение ко мне. Они сами разберутся, кто есть кто. В моем коротком обращении «Всем! Всем! Всем!» не содержится каких-либо личных, пофамильных выпадов. Зачем же Вы затеяли этот «частный детектив»? Ни в одном интервью я не позволял себе обидных или оскорбительных слов в Ваш адрес, помня, что «ничего нет тайного, что бы не сделалось явным».

Лучшим ответом на Ваше письмо было бы опубликование его во всех существующих средствах массовой информации. Вы сами хотели это осуществить. Чего постеснялись? Ждете, пока сделаю это я? Я снял 50 ксерокопий Вашего письма – «зеркала для героя», – но что это за тираж, согласитесь! Грешен, люблю, как Вы выразились, эпистолярный жанр, но уважаю все-таки точность, документ, стенографию. Поэтому у меня к Вам просьба. Когда будете готовить письмо к печати, во-первых, не редактируйте, не исправляйте, дайте как есть… Во-вторых, расшифруйте для меня, и в особенности для широкой публики, хотя бы два пункта.

1. О моем предательстве нескольких Мастеров: сказано Вами бегло, голословно, похоже на клевету. Хотелось бы поподробнее: кого, где, когда и за сколько. А то помру и не узнаю имен своих жертв. Я присягал на верность Эфросу. Я присягал на верность Головотюку после смерти Анатолия Васильевича, хотя категорически не согласен ни с Любимовым, ни тем более с Головотюком в оценке эфросовского периода «Таганки», – заявлял об этом лично и публично. Под присягой я подразумевал честную работу, пользу делу, без выяснения отношений. Я не могу репетировать, держа камень за пазухой или шагая в пятой колонне. Я отказался работать с Эфросом в «Полтора квадратных метра». Я верил в воскресение «Живого». Может быть, «присягать» – крайне неудачное слово в применении к нашему бытию, громкое и красное?.. Присягают один раз, а дальше – смерть. Я не говорил таких слов в адрес Любимова, для меня (и мне казалось – для всех) это было само собой разумеющимся, не требующим доказательств, вытекающим из всей моей жизни на подмостках Таганки.

2. О походах моих в райком. Коли Вы так хорошо о них осведомлены, то Вам наверняка донесли и содержание моих там бесед. Поделитесь конкретным знанием с народом. Публике ведь это интересно (если интересно), а не просто брань и оскорбления вроде «глупый», «прохвост», «помойся в бане» и пр. Ну что это за аргументация, согласитесь! Неужели проблема общественная дает Вам разрешение на личные оскорбления и приписывание мне действий, которых я не совершал? Что-то тут не так.

Теперь о деле. Как-то в моем присутствии Вы громко похвалялись, что Вы настолько состоятельный человек, что можете в любой момент купить дом в Англии или, если захотите, в любой другой стране. Помилуйте! Зачем Вам покупать дом в Англии? Зачем не купить в России, в Москве? Сделайте благое дело – купите какой-нибудь клуб или дворец для профессионалов Вашей группы и репетируйте! Тем самым Вы элегантно и красиво разрубите все узлы и споры. Или обратите Ваши средства на аренду помещения. Кстати, у того же Любимова. Я помню, Вы читали мне в Ташкенте блистательные куски из Вашей пьесы по Салтыкову-Щедрину. Я так хохотал, что пришла переполошенная горничная. Помните? Уверяю Вас, что при самой средней постановке это сегодня будет иметь успех. Бог наградил Вас замечательным талантом, так… репетируйте! Зачем Вы тратите силы и время на недостойную тяжбу с Любимовым по разделу имущества, которое принадлежит ему приоритетно, по праву, да, СОЗДАТЕЛЯ. Не иронизируйте по поводу этого определения.

После того злосчастного, спровоцированного собрания, снятого на пленку и гуляющего по Москве, вошедшего теперь в историю и биографию каждого его участника, Вы плакали в кабинете Мастера. И все присутствующие, в том числе и Любимов, приняли эти слезы раскаяния. Оказывается, все обманулись.

Что касается поручения Президента, которому наверняка подали информацию о делах театра односторонне, то я ведь могу и не последовать совету Президента, потому что я, как говорит мой Кузькин, «на своем огороде пока еще хозяин». Мне не хотелось отвечать на Ваше письмо, оно недостойно ни Вашего дара, ни Вашего имени. Но я лечу в Ашхабад и, как всегда, боюсь разбиться и боюсь тем самым оставить Вас без ответа…»

Как ни странно, но продолжать эпистолярную полемику Филатов не стал. Но она все равно стала достоянием гласности и долго потом гуляла по театральным кругам, будоража общественность. О накале страстей в этой истории говорит хотя бы такой факт: сын Золотухина Денис, почитав эти письма, сначала принял сторону Филатова и решил взять его фамилию. Но затем, после встречи с отцом, вовремя одумался и остался Золотухиным.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.