Театру восемьдесят пять

13 ноября 2006 года Театр имени Вахтангова отметил юбилейный день рождения. Правда, восемьдесят пять лет — это цифра неофициальная и условная, потому что ни в одной из метрик не записана точная дата появления театра на свет. Но повод для того, чтобы отметить ее всем коллективом, у нас был.

Этот праздник — нечто вроде ордена. Сейчас появилась масса негосударственных орденов, которые учреждаются разными общественными объединениями, финансовыми группами, промышленными корпорациями и так далее. Эти награды, порой размером с консервную банку, раздают друг другу на междусобойчиках, но, пожалуй, такая вольность допустима.

Когда-то в нашей стране в течение тридцати лет лишь один человек имел право командовать другими взрослыми людьми, словно ребятишками, и всецело распоряжаться их судьбами. В условиях деспотии постепенно сформировался особый тип людей — советская общность. Внутри нее все были серенькими и маленькими, зато на их фоне диктатор выглядел гением и большим другом всего на свете. Так возник обидный для народа миф об абсолютном правителе. Но времена прошли, вожжи отпущены, и у людей появилась возможность отметиться. Ведь каждый из нас, реализовывая свою натуру, жаждет быть замеченным и оцененным. Мы тоже человеки, тоже герои. Нам необходимо внимание! И почему бы себя не вознаградить за достижения самодельным орденом? А наш коллективный орден — театральный юбилей.

Иное дело, что восемьдесят пять — это праздник со слезами на глазах. Возраст-то серьезный… Немирович-Данченко говорил, что от создания до смерти театр может существовать не более сорока лет. Когда он умирает, на его месте возрождается новый. Но есть примеры театрального долгожительства и по сто, и по двести лет. Вот и мы в свой юбилей решили собраться, чтобы сообща оглянуться назад и понять, а чем, собственно, живет сегодня наш театр, что происходит вокруг него, сохранилась ли вахтанговская школа и действенны ли по-прежнему вахтанговские методы работы. Также нам необходима память о прошлом. Чтобы сделать ее наглядной, была создана выставка фотографий актеров, которые в разные эпохи составляли славу этой сцены.

Каждый театр имеет свои традиции, свой знак, колорит, отличительную черту. Наш — не исключение. Поэтому мы не смогли бы устроить помпезное торжество, ведь нам по душе сумасбродный капустник. Вахтанговский театр всегда балансирует на грани балагана: красочного, бесшабашного, ярмарочного; но, чтобы не скатиться туда, труппе в целом и каждому актеру в отдельности надо проявлять подлинное мастерство. Но оно не берется с пустого места, оно постепенно нарабатывается с опытом, а еще, кажется, чуть-чуть передается актерам по наследству от тех, кто шел по этой дороге прежде.

У нас все лучшее, несомненно, пошло с «Принцессы Турандот». Эта прародительница всех вахтанговцев сама родилась в тяжелые годы после Гражданской войны — премьера была в 1922-м, когда люди мерзли и голодали. И вдруг остроумная сказка Гоцци! Можно ли придумать время, менее расположенное к смеху, вымыслу и балагурству? Причем здесь какая-то наивная история про упрямицу принцессу и красавца принца? Но в том- то и выразилось поразительное чутье Евгения Багратионовича Вахтангова, что он выбрал эту сказку и поставил буйный по озорству и иронии спектакль. Именно сказка оказалась нужнее всего настрадавшемуся обществу, и уставшие полуголодные люди, пришедшие смотреть этот вымысел, чистую детскую игру, плакали, потому что театр дал им возможность ненадолго вырваться из тяжелой действительности и погрузиться в свою мечту о счастье. Будто солнце взошло среди зимней тундры. Или на снежной целине вдруг расцвел цветок!

Нечто особенное создал Вахтангов… Об этой нашей особенности говорили уже немало. И сколько я живу в театре, столько слышу, как спорят: что есть вахтанговский стиль? Но, в конце концов, спорщики всегда соглашаются: хороший спектакль — это вахтанговский стиль, а плохой — не вахтанговский!

Вероятно, вахтанговское отличается от прочего тем, что его доминанта на сцене — праздник. Как в «Принцессе Турандот». Праздник, солнечность, театральность, некая облегченность от гражданственности и моралите. И в наших лучших спектаклях обязательно присутствует блеск исполнительского мастерства, удивительные костюмы и декорации, тонкая режиссура, то есть всегда появляется неподражаемый шик. А еще подлинность.

Когда-то Вахтангов, работая над «Принцессой Турандот», требовал от своих учеников-студентов безусловной правды чувств: пусть борода из мочала, из тряпки, но чувства должны быть настоящими! Это реализм другого рода, чем внешнее правдоподобие, когда борода из натуральных волос, при полной лживости в изображении внутреннего мира. Поэтому зритель, придя к нам, никогда не теряет ощущения, что он в театре. В какую бы пучину чувств он ни погрузился во время спектакля, ему вахтанговцы обязательно подскажут: помни, ты в театре. Так дети говорят друг другу: «Мы с тобой скачем на лошадях понарошку» — и садятся верхом на палочки с игрушечными головами лошадей. Да, ты в театре, а мы тебе расскажем веселую и добрую, блестящую сказку.

Мы, актеры, все сказочники, мы — представляем. И это прекрасно! По-человечески добро и щедро. Ведь мы делимся со зрителем фейерверком выдумки, находчивости, веселья, остроумия, актерской храбрости. И зритель наверняка чувствует, что все эти дары от доброго, расположенного к нему сердца.

Но даже в своей колыбели, в собственном нашем театре, вахтанговский стиль не просто так вырос и окреп. Да, сначала расцвел бутон спектакля-родоначальника «Турандот», он дал семена, а затем медленно, порой преодолевая катастрофы, развивались корни и стебель нового растения.

Сразу после смерти Евгения Вахтангова в театре началась жестокая борьба. Творческим авторитетом в коллективе стал мощно работавший Алексей Дмитриевич Попов. Он поставил «Виринею» Сейфуллиной, леоновских «Барсуков», «Разлом» Лавренева. Но его реалистическая направленность, та самая, искомая многими социальная углубленность встретили яростное сопротивление коллектива. Актеры не принимали новации Попова, и ему пришлось уйти из театра. Верх взяли Щукин, Симонов, Глазунов, Алексеев, Орочко, Мансурова и другие — прямые ученики Вахтангова, те, кто проповедовали его эстетику. Она победила и в лучших своих спектаклях расцвела.

Если заглянуть в историю, то видно, что наш театр становился победителем и завоевывал зрителя тогда, когда форма соответствовала смыслу спектакля. И, скажем, знаменитый вахтанговский «Егор Булычов» был интереснее мхатовского. Во МХАТе была такая глубокомысленность, что, в конце концов, она навевала тоску и скуку. А у нас была труба пожарного, двухэтажный дом, танцы самого Егора Булычова, яркое мизансценирование. Эта зрелищность увлекала и радовала, но за ней сохранялась и социальная сторона.

Сейчас все пришли к истине: театр — прежде всего зрелище. А вахтанговцы это проповедовали всегда. Хотя в прошлом веке бывало, переживали они гонения, запреты, были обвинены в формализме, «чуждом советскому социалистическому искусству», все за ту же яркую зрелищность, солнечную, детскую бездумность, которой и радовали зрителя. В 30-е годы даже «Принцесса Турандот» была запрещена, и упоминать о ней разрешалось, лишь противопоставляя ее нездоровые формальные изыски здоровому соцреализму.

Да, вахтанговские спектакли — прежде всего яркость и увлеченность самой игрой. Может быть, не особая глубина, не особая задумчивость. Вероятно, и некоторая поверхностность. Но разве мало зрителю проблем в повседневности, чтобы еще со сцены, да в назидательной форме талдычить ему о них. Он ведь не глуп и по намеку поймет сказанное о важном.

Конечно, и на вахтанговском пути случались у театра неудачи. Когда зрелищность не опиралась на содержательность, на правду чувств, тогда не спасала и внешняя веселость и блеск. Вот два спектакля: «Много шума из ничего» и «Два веронца». Первый бездумный, прозрачный, смешной, озорной и веселый — вахтанговская цветущая ветвь. А когда играли «Двух веронцев», спектакль получился «одним из», не более того, ибо в нем не получилось веселости, иронии, увлечения, а было некое среднеарифметическое решение.

Были у нас и своеобразные вывихи: так, одно время мы проповедовали поэтичность, поэтичный театр. Но эта поэтичность возникла во время жесточайшей борьбы театра за право быть свободным в выборе своего лица. Это время совпадает с возникновением «Таганки» и «Современника». А мы тогда занимались экзерсисами, можно сказать, надземного, надчеловечного, над- житейского парения… И здорово поплатились за измену самим себе, начав заметно отставать от товарищей-конкурентов.

Удивительные коллизии происходили в истории нашей страны, так сказать, на культурной почве: и в театральном, и в более широком смысле. Например, как только не равняли у нас всех художников под одну гребенку! Как не запрещали то одно, то другое в литературе, в изобразительном, театральном искусстве: то формализм, то романтизм, то даже любовь объявляли буржуазной пошлостью! То клеймили «абстрактный гуманизм» — так на языке партийных чиновников назывались доброта, жалость, снисхождение к слабому и нежному, бережное отношение к близким, природе. Словом, как ни пропалывали ниву культуры, удаляя все непохожее на дозволенное свыше искусство, культура и театр как одно из явлений культуры прорастали все равно. Не исчезали и деятели культуры. Они не могут исчезнуть по простой причине, что без них, без дела, которому они служат, общественный организм окажется нежизнеспособным. Без живописи, литературы, без песни, сказки, анекдота общество погибает. Оно как бы теряет память. Наступает амнезия у целой нации, страны. Чтобы подобного не произошло, культуру и искусства надо под держивать и лелеять. Пусть даже они — среда, в которой непременно заводится что-то непредусмотренное инструкцией.

Культура… Говоря о культуре, стоит заметить, что это не просто начитанность, знание текстов, фактов, картин, музыкальных произведений и так далее. Я знаю немало начитанных, но при этом весьма недостойных людей. И напротив, сколько встречал я, особенно когда снимался в фильме «Председатель», в деревне темных старух — благороднейших, человечнейших, интеллигентнейших. Были в этих старухах и такт, и добро, хотя жизнь у них сложилась тяжелая до сумасшествия. Особенно после войны, когда на селе все было разрушено, разграблено, сожжено.

Говоря «культура», я имею в виду культуру не начитанности, не наслышанности музыкой, не навиданности изобразительным искусством — это все лишь части культуры, ее надстройки, а собственно культуру, базу ее — умение жить, не мешая другим, умение приносить пользу, не требуя взамен лавровых венков, способность делать своими чужие радости и беды. Это умение прожить свой век разумно, не наказав никого, не испортив никому жизнь, — вот что такое, мне кажется, культура, ее личностная основа. И, наверное, это еще следование традициям, законам, вере.

А когда ничему не подчиняются, ничему не верят, никого не любят, то и прочитанная кипа книг, и сотни увиденных спектаклей и прослушанных концертов не дадут человеку не то что культуры — простой цивилизованности. Настоящая культура воспитывает не манеру поведения, а манеру жизни, манеру воспринимать мир как целое, в котором твое «я» лишь часть. Но эта малая часть — единица значимая и ответственная, не безразличная ни для тебя самого, ни для общества в целом. Только такое ощущение себя в мире образует личность с чувством собственного достоинства, без которого распадаются все человеческие связи, а само общество превращается в толпу — в безответственный, готовый на все сброд. Очень надеюсь, что наш театр своим искусством хоть чуточку противостоит этому распаду. Эту надежду подкрепляет уже тот факт, что некогда созданный Вахтанговым театр не стал ярким мотыльком-однодневкой, но пронес высокие заповеди учителя через восемь с половиной десятилетий.

Одним из центральных эпизодов нашего юбилейного вечера стал фрагмент спектакля «На всякого мудреца довольно простоты». Прежде в этой пьесе Островского блистали Николай Сергеевич Плотников и Николай Владимирович Гриценко. Они виртуозно исполняли роли двух «ученейших мужей», но всегда было видно, что дураков-то не дураки играют. Даже идиотизм можно грандиозно изобразить на сцене, и сразу из недавнего прошлого всплывут воспоминания об изношенных властью советских правителях, которые повсеместно поучали молодежь. А она не глупа и уже имеет свой опыт. Также в нашем театре. Со смешанным чувством радости и грусти я следил, как молодые артисты изображают старые роли, и думал об известной жестокости актерской профессии. Она не щадит ослабевших или оступившихся, она любит лишь юных, талантливых, сильных. И в ней нельзя дожидаться унизительной жалости, сожалея о прошлых достижениях и заслугах.

Примечательно, что когда-то под руководством Самборской на ее свободных показах я сыграл Шмагу в пьесе Островского «Без вины виноватые». С тех пор я считаю Шмагу своей первой сколько-нибудь серьезной ролью. А за несколько месяцев до юбилея мне вновь довелось выступить в этом сценическом образе. Пьеса Островского в нашем театре была поставлена Петром Фоменко с участием Яковлева, Максаковой, Борисовой, сыграл там и я. Только на этот раз к радости от погружения в профессию примешивалось чувство печали. Ведь сцена требует сил, а их осталось немного… Жаль, что уже нельзя воплотить в спектаклях те роли, о которых мечталось, казалось бы, еще совсем недавно. Замыкается круг от Шмаги к Шмаге — еще один актерский и человеческий круг.

И в тот вечер, когда был очерчен кусок театральной жизни размером в восемьдесят пять лет, я остро почувствовал, как нужны коллективу свежие веяния. В них продолжается и утверждается вахтанговская традиция актерского мастерства. Мы отмечали праздник, можно сказать, в семейном кругу, и была заметна некая холодноватость молодых. Это и хорошо и плохо. Новое поколение актеров хватко защищает свои права на полновесное существование в профессии, отстаивает личную свободу и даже известную разъединенность с родным театром. Эх, запорожская жизнь — куда хочу, туда иду!.. Вместе с тем они своим талантом и работоспособностью поддерживают школу. И наш голос не тускнеет, он звучит озорно, звонко, весело, как и прежде. Так, как надо. А закончится капустник, вытрут мои коллеги пот со лба, передохнут немного — и в новый день, снова за работу. И я должен передать им бразды правления театром, пока сам еще держусь на поверхности жизни.

Несколько лет назад я оказался на университетском студенческом капустнике. Было весело, я смеялся вместе со всеми, но, признаться, практически не понимал происходящего, ибо капустник — это праздник для посвященных, где взаимные пародии понятны лишь кругу людей, живущих общими проблемами и радостями. Так же прошел наш юбилей. Чужих на нем не было, и это правильно. Но вдруг приходит печальная мысль: жаль все- таки, что нынче люди так редко ходят в гости друг к другу. Даже между родственниками и друзьями растет отчуждение, а живое общение им заменяет телевизор. Спору нет, телевидение — дело серьезное. Настолько, что оторваться от него невмоготу. Мне тоже для этого приходится делать усилие над собой.

Изобретатель телевидения Зворыкин, получив благоприятные результаты в первых опытах, сказал так: кажется, мы изобрели самый большой в мире пожиратель времени. Иначе про телевизор и не скажешь. Эта штука упорно навязывает зрителю свой взгляд на мир, отучает его думать и действовать. В последнее время она еще и пугать повадилась. Слишком часто муссируются апокалипсические сюжеты, например, о том, что будет, если астероид столкнется с «Полароидом». Или чего стоят бесконечные сцены разврата и насилия? Тут невольно поверишь в неизбежность всеобщей погибели, ведь случалось подобное во времена потопа и после, в Содоме с Гоморрой и Помпеях.

Мобильный телефон тоже неоднозначное изобретение. Уже привыкаем, а все равно странно видеть, как идет человек по улице и оживленно беседует сам с собой. Пуще того, когда идут рядом двое, но один из них разговаривает по телефону, и его спутник оказывается посторонним при разговоре. Что бы в этой ситуации не отложить пространные телефонные переговоры для другого случая?! Неужели общение с живым человеком, которому можно заглянуть в глаза и до которого можно дотронуться, менее интересно, чем болтовня о пустяках в виртуальном пространстве? Выходит, что телефон скорее разъединяет нас, чем соединяет. А с другой стороны, приложив к уху какой-то «спичечный коробок», можно в мгновение ока связаться с любой точкой планеты.

Такие чудеса прогресса едва ли снились фантастам прошлого, а сегодня реалии опережают любую фантастику. Однако жить среди них порой бывает беспокойно и тяжело, потому что, отвлекаясь на интеллектуальные достижения, люди часто забывают о ближних и остаются наедине с обезумевшим, задыхающимся от бега миром. В нем все натянуто, напряжено до предела, а сама жизнь находится на грани срыва. И невозможно, несмотря на технические подпорки, без поддержки живой души зацепиться за нечто важное и дорогое. Эта проблема не нова, но преодолеть ее можно. Еще американский президент Рузвельт во времена великой экономической депрессии советовал соотечественникам: «Веселитесь, черт бы вас побрал!» Тогда же появились мюзиклы — пустоголовые зрелища, которые расслабляли публику и подхлестывали ее жажду к жизни. У нашего театра те же цели, только формы работы со зрителем куда тоньше и интереснее. Мы не только веселим его, но предлагаем задуматься над происходящим на сцене и за ее пределами. Мы несем ему культуру. Поэтому так востребована вахтанговская школа. Поэтому у нее есть будущее.

Сейчас рядом со зданием Театра имени Вахтангова идут строительные работы, от чего слегка сотрясаются наши старые стены. Но это приятная дрожь — прямо за окнами моего кабинета возводится театральный филиал на триста пятьдесят зрительских мест. Проект строительства мы вынашивали целых пятнадцать лет, и даже сейчас не очень верится, что давняя мечта получает свое воплощение. Вторая сцена очень нужна вахтанговцам. В театре служат восемьдесят пять актеров, и всех их нелегко занять в спектаклях основного репертуара, а ведь надо еще вести экспериментальную деятельность, шлифуя нюансы режиссерской и артистической работы. Ради этого мы уже превратили бывший буфет в малый зал, но полумерами трудно обойтись. Кроме того, появление еще одной сцены расширит наши возможности для приглашения со стороны гастролирующих и ант- репризных коллективов. Поэтому так хочется получить в свое распоряжение новые многофункциональные подмостки, которые из сцены могут трансформироваться в танцпол, арену, дискуссионный зал. То есть за счет филиала Театр имени Вахтаного- ва получит возможность решать все новые и новые творческие задачи. И я отчетливо вижу эту перспективу…

Мои учителя в Щукинском училище Леонид Моисеевич Шихматов

Вера Константиновна Львова

На репетиции студенческого спектакля. Справа режиссер Юрий Катин-Ярцев

В «Иркутской истории» А.Арбузова нам хотелось рассказать об обыкновенных, простых ребятах, показав при этом всю тонкость их духовного мира.

Я играл Сергея (крайний справа), Юлия Борисова — Валю (в центре)

«Филумена Мартурано» Э. де Филиппо. Этот спектакль вошел в историю нашего театра как одна из совершеннейших работ. Доменико —

Рубен Симонов (в центре), сыновья Филумены — Юрий Яковлев, я, Анатолий Кацынский

Комдив Гулевой («Конармия» И.Бабеля) Парфен Рогожин («Идиот» Ф.Достоевского). Князь Мышкин — Евгений Карельских

Визитная карточка нашего театра — «Принцесса Турандот» К. Гоцци. Слева направо: Тарталья — Николай Гриценко, Панталоне —

Юрий Яковлев, Бригелла — я, Труффальдино — Михаил Греков

Дион («Дион» J1.Зорина). Домициан — Николай Плотников

В спектакле «Фронт» по пьесе АКорнейчука мой Горлов танцует «цыганочку»

Директор завода Игорь Петрович Друянов («День-деньской»

А.Вейцлера и А.Мишарина). Этот странный, нахохлившийся, в старомодном костюмчике человек притягивает, как магнит

Моя актерская жизнь складывалась так, что в ней появлялись короли, императоры, вожди

Антоний («Антоний и Клеопатра» В.Шекспира). Клеопатра — Юлия БорисоваНаполеон («Наполеон Первый» Ф.Брукнера в Театре на Малой Бронной). Жозефина — Ольга Яковлева. Наполеон («Наполеон Первый» Ф.Брукнера в Театре на Малой Бронной). Жозефина — Ольга Яковлева

Ричард III («Ричард III» В.Шекспира). Королева Елизавета — Алла Парфаньяк

Ленин («Человек с ружьем»

Н.Погодина). Иван Шадрин — Николай Гриценко

Степан Разин («Я пришел дать вам волю…» В.Шукшина). Трагично столкновение в его душе двух противоположных стихий — жестокости и жалости… Мука мученическая играть такого Разина. И счастье редкое

Шмага («Без вины виноватые» А.Островского). Незнамов — Евгений Князев.

Примечательно, что Шмага был моей первой ролью в омской театральной студии и последней, которую я сыграл в нашем театре

Снимаясь в кино, я до конца прочувствовал всю силу воздействия искусства на зрителя

Алексей Колыванов — моя первая роль в кино («Они были первыми», реж. Ю.Егоров). Степан Барабаш — Георгий Юматов

Дмитрий Каширин («Дом, в котором я живу», реж. Я.Сегель, Л.Кулиджанов). Это картина трепетная, взволнованная и целомудренная.

Лида — Нинель Мышкова

Кайтанов («Добровольцы», реж. Ю.Егоров).

Лёля — Элина Быстрицкая

Егор Трубников («Председатель», реж. А.Салтыков). Три часа экранного времени мой герой, не щадя, сжигал себя. Но до этих трех часов надо было пройти непростой путь длиною в год

Дмитрий Карамазов («Братья Карамазовы», реж. И.Пырьев). Безумный и прекрасный, противоречивый и цельный, жуткий и светлый внутренний мир моего героя мне предстояло постичь и сыграть

Генерал Чарнота («Бег», реж. А.Алов, В.Наумов). Сумасбродный, надломленный человек с бесшабашной жаждой жизни и полным презрением к ней

В экранизациях по произведениям мировой классики Клаас («Легенда о Тиле», реж. А.Алов, В.Наумов)

Я сыграл Понтия Пилата в фильме «Мастер и Маргарита» (реж. Ю.Кара), который так и не вышел на экраны

«Ворошиловский стрелок» (реж. С.Говорухин) был сделан с любовью к обыкновенному человеку, с глубоким сочувствием к нему.

При встречах со зрителями я убеждался, что главное мое достижение — это исполнение роли Георгия Константиновича Жукова. Я играл эту роль необычайно долго: двадцать пять лет. В фильмах «Освобождение», «Блокада», «Битва за Москву», «Солдаты свободы», «Сталинград» и др. Неудивительно, что лицо мое стало как бы эквивалентом его лица

На съезде ВТО С Еленой Гоголевой и Михаилом Царевым С Кириллом Лавровым

Я очень люблю встречаться со зрителями, люблю, когда на тебя смотрят внимательные глаза, тебя слушают с упоением и благодарностью, и чувствуется, что твой труд этим людям не безразличен