30. «МИХАИЛ СТРОГОВ»

30. «МИХАИЛ СТРОГОВ»

Вслед за ужасающей одиссеей «Ченслера» появляется роман «Курьер царя», который позднее будет назван «Михаил Строгов» (1876). В 1877 году Онорина, тяжело заболев, не смогла присутствовать на большом костюмированном балу в Амьене, устроенном в ее честь Жюлем Верном.

В 1871-1875 годах вышли три тома «Таинственного острова», и, «чтобы закончить год» — писатель имел в виду публикацию в «Журнале воспитания и развлечения», — Жюль Верн вновь обратился к «Ченслеру», работать над которым начал в 1871 году. Книга эта, заставлявшая Этцеля содрогаться от ужаса, повествует о смертных муках потерпевших кораблекрушение, с которыми не идут в сравнение даже страдания тех, кто спасся на плоту «Медузы».

Торговое трехмачтовое судно «Ченслер» отплыло из Чарлстона 27 сентября 1869 года с грузом хлопка и восемью пассажирами на борту, среди них Ж.-Р. Казаллон, автор дневника, господин Летурнер с больным сыном Андре, супруги Кир, разбогатевшие американцы, и их компаньонка мисс Херби, молодая англичанка двадцати лет, которую они постоянно унижают. В числе пассажиров находятся также инженер из Манчестера Фолстен и вульгарный торговец Руби. Казаллон с удивлением замечает, что корабль сбился с заданного курса и все больше уклоняется к югу.

В трюме загорелся хлопок, и матросы все время моют палубу, ставшую нестерпимо горячей. Вскоре мы узнаем, что капитал Хантли сошел с ума! Тем временем пожар разгорается, шторм бросает корабль на подводные рифы неведомого острова, и вода, устремившаяся через пробоину в трюм, гасит пожар.

И вот на затерянной скале возникает идиллия между мисс Херби и Андре Летурнером, которым довелось найти счастье, «проблеск счастья лишь на этом неведомом рифе посреди Атлантического океана».

Помощнику капитана Кертису удалось снять корабль с рифа, но ремонт подручными средствами не выдерживает испытания, и корабль постепенно погружается в воду. Американский делец Кир подкупает трех матросов и вместе с ними капитана Хантли: он завладевает вельботом и бежит, покидая свою жену, которая умирает от истощения. Оставшимся на тонущем корабле людям удается соорудить плот, и они вверяют свою судьбу этим грубо сколоченным бревнам в тот самый момент, когда судно идет ко дну. Два матроса и юнга, потеряв голову, бросаются в море и исчезают в пучине.

В живых осталось восемнадцать человек, в их распоряжении — бочонок сушеного мяса и две бочки воды. Вскоре они изведают нестерпимые муки жажды и голода. И вот тогда-то на плоту произойдут чудовищные события, во время которых погибнет несколько человек. Их остается одиннадцать, они уже не в силах терпеть выпавшие на их долю страдания, у них нет другого выхода, как прибегнуть к самому последнему средству: пожертвовать кем-нибудь одним, чтобы накормить других.

Жребий падает на сына господина Летурнера, но отцу удается подменить его имя своим собственным; он просит, чтобы ему отрезали только руки, сохранив остальное на завтра! Жертвоприношение вот-вот должно свершиться, но тут вмешиваются Кертис и Казаллон. Последнего сталкивают в море, и вдруг он замечает, что плавает в пресной воде!

И в самом деле, плот оказался неподалеку от устья Амазонки, течение которой оттесняет соленую воду океана на двадцать миль. Земля близко, и вскоре плот пристает к берегам Америки. Оставшимся в живых морякам и пассажирам с «Ченслера» будет предоставлена возможность вернуться на родину, Андре Летурнер женится на мисс Херби.

Если верить письмам, автор смягчил это драматическое повествование, которое в первом своем варианте преисполнено было «отталкивающего реализма». Впрочем, и того, что он оставил, вполне достаточно, чтобы понять, почему его мягкосердечный издатель не мог читать этого без дрожи.

Должен признаться, что драматическая сторона романа привлекла меня, и я даже пытался приспособить его для театра. Но мне с полным основанием возразили, что, кроме «Гран Гиньоль», пи один другой театр не мог бы выдержать нагромождения жестоких происшествий, предлагаемых виртуозным рассказчиком!

«Ченслера» затмил предшествовавший ему «Таинственный остров», и, когда книгу сдали в набор, Жюль Верн и думать забыл о своих потерпевших кораблекрушение, его уже поглотила работа над романом совсем иного направления.

Чтобы обезопасить границы России со стороны Азии, Петр Великий попытался завоевать просторы Туркестана, лежавшего на пути всех великих нашествий, но под Хивой его постигла неудача. Преемники Петра решили претворить в жизнь этот проект установления более надежной границы вдоль хребтов высоких гор, возвышающихся над пустынями, окружающими Аральское море. В 1873 году Хива пала.

Под влиянием этих событий писатель, закончивший работу над «Таинственным островом», обратил свой взгляд на восток. Приключения царского курьера, уполномоченного доставить в Иркутск крайне важное предписание, — таков сюжет нового повествования.

Начиная с 1874 года в переписке с его издателем отмечаются обычные для них споры, издатель, человек осторожный, не скупится на критику. Не слишком ли опасно вводить в действие «царского курьера», да еще заниматься русской политикой, и это в тот самый момент, когда франко-русское сближение стало первейшей заботой наших дипломатов?

По счастью, Жюль Верн по-прежнему хранит веру в бесспорные достоинства своей темы и снова живет только книгой, которую пишет. «Курьер» полностью завладел им. «Я не могу сейчас думать ни о чем другом — это меня в высшей степени увлекает, великолепный сюжет, — пишет он своему щепетильному издателю. — Я пустился в Сибирь, да так, что не могу остановиться. Мой роман скорее татарский и сибирский, чем русский». Жюль Верн советует Этцелю дать его на прочтение Тургеневу.

Тот сделал одно-единственное замечание: татарское нашествие в изложении автора показалось ему мало правдоподобным.

«Курьер царя» был напечатан в «Журнале воспитания и развлечения» в 1875 году. Скрепя сердце писатель соглашается изменить название романа на «Михаил Строгое». По прошествии ста лет трудно попять подобные тонкости.

Жюль Верн был возмущен критикой, вызванной этой первой публикацией:

«Татарское нашествие — почему бы и нет, имею же я право на писательский вымысел. Считать нашествие на Нижний Новгород более правдоподобным, чем на Иркутск, это абсурдно, можно ли забывать об Уральских горах? Да и потом, разве я предупреждал публику, что «Гаттерас» и «Двадцать тысяч лье» — это выдумка?»

Издатель, опасаясь стрел цензуры, и в самом деле предложил обратиться к читателям с предупреждением, что в романе речь пойдет о событиях вымышленных. Из опасения цензурных «вымарок», автор, жертвуя второстепенным, чтобы спасти главное, соглашается снять «все, что может быть приписано нынешнему царю или его отцу».

«Досадно, — добавляет он, — что цензура читает книги так поверхностно. Тургенев, который знает Россию не хуже этих господ, не усмотрел в этом ничего предосудительного. К тому же сведения я почерпнул не в старых книгах, а у Рюсселя Килланга, совершившего свое путешествие в 1860 году».

Из предосторожности рукопись послали русскому послу князю Орлову, но он не сделал никаких замечаний.

«Михаил Строгов» вышел отдельным изданием в 1876 году. Известно, что успех его превзошел все ожидания, и Дюкенель предложил поставить в театре Одеон пьесу по мотивам романа. Жюль Верн взял в соавторы Деннери, и премьера с огромным успехом прошла в Шатле 17 ноября 1880 года. Спектакль был настолько хорош, что фраза «Прекрасно, как „Строгов"» стала поговоркой! Пошла мода на все русское, каракулевые шапочки произвели фурор. А раз уж женщины выражали таким образом свое одобрение, значит, автор одержал полную победу!

В 1876 году после успеха, выпавшего на долю «Вокруг света» как в книжных лавках, так и на сцене, после появления романов «Таинственный остров» и «Михаил Строгов» дела Жюля Верна складывались, казалось, удачно, положение его упрочилось. Это позволило ему, как мы уже видели, сменить в 1876 году «Сен-Мишель I» на «Сен-Мишель II», а в 1877 году «пойти на безумие» и купить «Сен-Мишель III», осуществив таким образом мечту своей жизни. Впрочем, то была единственная большая трата, которую он лично себе позволил.

Правда, он отважился еще и на другую, менее значительную, но более странную, никак не вязавшуюся с его характером. «На пасху, в понедельник, мы даем в Амьене костюмированный бал, разосланы 700 приглашений, 350 приняты. В городе только об этом и говорят», — сообщает он повергнутому в изумление Этцелю.

Однако писателя постигла неудача: его жена тяжело заболела. В состоянии ли она будет принять всех этих людей, приглашённых в ее честь? «Жена моя все еще не встает, — пишет он своему старому другу. — Не знаю, что и делать. Ее бал состоится через неделю, сможет ли она на нем присутствовать? Все зависит от этого».

21 марта Жюль Верн подтверждает, что обманываться не стоит.

Бедная Онорина останется прикованной к постели, а тем временем музыка будет греметь над толпой гостей, собравшихся в просторных банкетных залах амьенского ресторана. Делать было нечего, пришлось смириться; Жюль Верн вместе со своей падчерицей любезно принимал гостей. Костюмы были весьма оригинальны — от карабинеров Оффенбаха до трех космонавтов, выходящих из снаряда, как в романе «С Земли на Луну», но в роли Мишеля Ардана выступал на этот раз сам Надар. Радушный хозяин сумел скрыть свое огорчение и улыбался шуткам.

Вот как описывал Этцелю это празднество сам Жюль Верн:

«Раз уж живешь с провинциалами, приходится подлаживаться под их нравы. Вот Вам причина этого бала, а он и в самом деле был великолепен. Устраивая его, я знал, что доставлю своей жене огромное удовольствие. Но увы! Жена не могла на нем присутствовать! Устроить такого рода бал в Амьене в какой-то иной форме было просто немыслимо. Я занимаю здесь нейтральное положение, потому-то мне и удалось собрать столь блестящее общество, скажем прямо, ни одному политическому или промышленному деятелю это было бы не под силу.

Денег потрачена уйма, и в Париже и в Амьене, а это в конечном счете неплохо для всех… Вам известна одна из причин, по которой я живу в Амьене. Вы же знаете, жизнь в Париже с такой женой, как у меня, была бы попросту невозможна. Так вот, с волками жить, по-волчьи выть, тут уж ничего не поделаешь. Если бы только моя жена могла прийти на этот бал! А отложить его тоже было нельзя: гости приехали из соседних городов и даже из Парижа».

Оригинальность бала, состоявшегося 2 апреля 1877 года, не преминула вызвать толки в прессе, а это не могло не растревожить благоразумного Этцеля, которому писатель, жертва своей популярности, вынужден был объяснять:

«Так вот к вопросу о бале. Я абсолютно непричастен к заметкам и рисункам, которые появились в связи с этим в газетах. Согласен, что толки об этом вечере не ограничились пределами города. Я дал этот бал, чтобы обеспечить моей жене и детям достойное положение в городе. Поймите меня правильно: того, что случалось раньше, больше не повторится, меня не станут уже приглашать одного. Хотя лично я предпочел бы употребить истраченные 4000 франков на путешествие!»

Для Онорины же дело совсем чуть было не кончилось скверно. 15 апреля Жорж Лефевр, зять Онорины, направил Этцелю отчаянное письмо:

«Нас постигло ужасное несчастье: вернувшись из Нанта, госпожа Верн тяжело заболела и, как только добралась до Амьена, тут же слегла. Непрекращающееся кровотечение, казавшееся нам неопасным, привело к полной анемии, и неделю назад врачи заявили, что моей теще угрожает смерть…»

Несколько дней спустя Жюль Верн подтвердил сказанное в этом письме.

Потом все-таки настало улучшение, и врачи перестали тревожиться за жизнь Онорины.

Ее муж тут же подумал о своем излюбленном средстве: «Ей требуется море и хорошая погода».

Чтобы заставить Онорину отправиться в Нант, где климат был мягче амьенского и где, как полагали все, она постепенно смогла бы встать на ноги, Жюль Верн просит Этцеля посоветовать ей это путешествие.

Решено было, что Онорина поедет в Нант одна, хотя чувствовала она себя не очень хорошо. А муж должен был выехать к ней из Ле-Трепора на «Сен-Мишеле II» Этому плаванию «сильно мешала непогода, но мы вышли победителями, я хорошо отдохнул», — писал Жюль Верн.